АЛЕКСАНДР ФЕДОРОВ
1868, Саратов - 1949, София
Отец из крепостных; в одиннадцать лет будущий поэт остался круглым сиротой. Печататься стал (еще учась в реальном училище, из которого был вскоре исключен) в газете "Саратовский дневник". Федорову повезло: его стихами заинтересовался А. Н. Майков. Попробовал себя и на поприще актера провинциальных театров - не без успеха; поселился в Уфе, но там же к театру и охладел. В 1896 год поэт - уже автор сборника "Стихотворения" (1894) - переехал в Одессу. Печатался в основном в Петербурге, там одна за другой выходили его поэтические книги - "Стихотворения" (1898), "Стихотворения" (1903), "Сонеты" (1907), "Стихи" (1908) и др. Отдельными изданиями вышли в переводах Федорова книга невероятно популярной в те годы Ады Негри (1901), ныне больше известной в Италии своими пламенными симпатиями к Муссолини, и поэма Эдвина Арнольда "Свет Азии", выдержавшая при жизни автора в США и Англии более сотни изданий, - весьма дидактичное изложение основ буддизма "в стихотворной форме" (перевод Федорова - 1906, два издания). Между тем к выходу сборника "Сонеты" Федоров воспринимался современниками-символистами, в частности Блоком и Брюсовым, как живой анахронизм; видимо, не без влияния их недобрых отзывов переключился в основном на прозу, особого успеха не имевшую, но по крайней мере распродававшуюся. В 1920 году эмигрировал, обосновался в Болгарии, в Софии, издал в своем переводе "Антологию болгарской поэзии" (София, 1924). Преподавал русский язык в гимназии, продолжал печататься в "Русской мысли" (София), "Сполохах" (Берлин), "Перезвонах" (Рига) и т. д., но новой книги стихотворений уже не выпустил. Перевод знаменитого стихотворения Альфреда де Виньи печатается по тексту журнала "Современный мир" (1908, № 10).
АЛЬФРЕД ДЕ ВИНЬИ
(1797-1863)
СМЕРТЬ ВОЛКА
Клубились облака под бледною луною,
Как над пожарищем клубится сизый дым.
До горизонта лес чернел сплошной стеною.
Мы зорко двигались с волнением немым
То по сырой траве, то вереском, то лесом,
И вдруг увидели под сумрачным навесом
Могучих сосен след когтей. Сомненья нет:
Напали, наконец, на верный волчий след.
Мы чутко замерли, и замерло дыханье.
Хранили лес и дол глубокое молчанье,
Лишь плакала сова тоскливо в тишине.
Не трогал ветерок седых дубов на скалах
И башен каменных немых и одичалых.
Безмолвствовало всё в туманном полусне.
Тогда передовой, старик, охотник ярый,
Разведчик опытный, - прильнул к песку и нам
Внушительно сказал, что, судя по когтям,
С волчихой волк прошел, и их волчата - парой.
Мы приготовили ножи и шли вперед,
Блестящие стволы скрывая осторожно.
Вот стал передовой. Я подался тревожно,
Взглянул между ветвей, сплетавшихся как свод,
И встретил пару глаз; они из тьмы сверкали.
Четыре легкие фигуры танцевали
В сиянии луны средь вереска. Они
Уже почуяли, что враг вблизи таится.
Поодаль волк застыл, а боком к нам, в тени
Под деревом - как бы изваяна волчица:
Мать Рима, та, кого Рим не забыл, и кем
Любовно вскормлены владыки Ромул, Рем.
Волк подошел к ней, лег. Кривые когти ног
Вонзились в глубь песка. Он чуял, что защита
Смешна: смертельный враг застиг его врасплох.
Пути отрезаны, убежище открыто.
Тогда средь злых собак он ту, что всех сильней,
За глотку ухватил и рухнул вместе с ней,
Железных челюстей своих не разнимая.
Гремели выстрелы, бока его пронзая,
Скрестились, лязгая, внутри его клинки.
Он когти не разжал, не разомкнул клыки:
Враг всё еще был жив, - волк только труп собачий
Швырнул и на врагов уставился опять.
Ножи торчали в нем, вонзясь по рукоять.
Он был прибит к земле, и лужею горячей
Дымилась волчья кровь. Взгляд застилал туман.
Вот тихо облизал он кровь смертельных ран
И, не желая знать, за что и кем изранен,
Глаза свои закрыл безмолвен, бездыханен.
В раздумье тягостном склонился я к ружью.
Я видел пред собой звериную семью -
Волчиху и волчат. Отца им не увидеть.
Не будь ее волчат, она, как их отец,
Сумела б с честью грудь подставить под свинец.
Но долг ее - не дать детей своих обидеть,
От гибельных когтей опасности спасти
И выучить сносить напасти и лишенья,
Чтоб в сделку никогда с врагами не войти,
Как те ничтожные и низкие творенья,
Которые должны за пищу и за кров
Терзать владельцев скал, ущелий и лесов.
Увы, - подумал я. - Как это ни обидно,
Мне стыдно за себя, за человека стыдно.
О, как ничтожны мы. Достойно умирать
Учиться мы должны у вас, зверье лесное!
Удел живущего - бороться и страдать.
Величье в твердости; ничтожно остальное.
Бродяга сумрачный, я подвиг твой постиг.
Мне в глубь души твой взгляд тускнеющий проник
И молча возвестил: О, если только властен,
Дерзай, дабы душа достигла тех высот
Суровой гордости, которой тот причастен,
Чей дух в родных лесах бестрепетно живет.
Молиться и стонать и плакать недостойно.
Исполни долг, но долг владыки, не раба.
Трудись, иди, куда зовет тебя Судьба,
Страдай и умирай, как умер я спокойно.
КРИСТИАН ФРИДРИХ ШЕРЕНБЕРГ
(1798–1881)
* * *
Только лишь в бурях взрывается страстно
С криком "Живи" молодая весна.
Только лишь в бурях земля полновластно
Рушит неволю холодного сна.
Пусть разобьются железные звенья,
Реки воспрянут из мертвого льда.
Крикни, коль жаждет душа обновленья –
Вешние бури, ломитесь сюда!
Вешние бури бушуют сурово
В дни пробужденья народных страстей.
Вешние бури нам чуются снова
В голосе наших пророческих дней.
Кто перед нами слабеет душою!
В утреннем свете бледнеет звезда.
Вестники блага гремят над землею:
Вешние бури, ломитесь сюда!
Братья! Сроднило нас мысли сиянье.
В бурях, потомки усталых отцов,
Твердо стоим мы без мук колебанья
С дружною клятвой отважных бойцов.
Пусть мы сегодня сраженные ляжем,
Пусть нас схоронит зима: – Не беда!
Солнце победы мы миру укажем.
Вешние бури, ломитесь сюда!