РОДНИК

Здесь слезы льет родник на древний мрамор плит,
Звенит в лесной тиши их мерное паденье,
То Нимфа сетует, ей горестно забвенье;
Разбитый жертвенник под тернием лежит.

Здесь праздным зеркалом блестит вода, скользит
По нем лишь иногда летящих птиц движенье,
Серебряной луны печально отраженье,
Когда она над ним свой мертвый лик кривит.

Ладонью зачерпнет здесь воду, отдыхая
В полдневный зной, пастух, блуждающий окрест,
И капли отрясет на плиты… древний жест,

Обрядный жест отцов невольно повторяя,
И не видна ему святыня здешних мест:
Патера, жертвенник и урна вековая.

РАЗБИТЫЙ МРАМОР

Как набожно покрыл угасшие зеницы
Ему зеленый мох. Заглохший лес кругом,
Уж дева не придет, чтоб окропить вином
Того, кто охранял священные границы.

Его название здесь стерли вереницы
Промчавшихся веков; не ведая о том,
Кто он — Гермес иль Пан, чело его венком
Обвили цепкий плющ и хмеля плетеницы.

Но вот заката луч зажег в ее очах
Два золотых зрачка, змеится на устах
Улыбкой алой лист багровой ежевики.

И воссоздало здесь Природы волшебство
Дрожание листвы, и тень, и солнца блики,
Из камня мертвого живое божество.

САТИР

Пастух! Напрасно след упрямого козла
В овраге ты следишь тропою каменистой.
На летний наш приют под кручею лесистой
Менала уж давно ночная тень легла.

Помедли здесь! Вино, плоды я припасла.
Но тихо говори и в темноте душистой
Не потревожь богов. Уж с высоты лучистой
На нас Геката взор волшебный навела.

Здесь в темном логове живет Сатир. Быть может,
Он выйдет, коль его ничто не потревожит.
Но чу!.. Звучит тростник. Ты слышишь, о Менсил?

Гляди: дрожат кусты и, раздвигая лозы,
Он месяца лучи рогами зацепил,
И под его свирель уж пляшут мои козы.

КЕНТАВРЫ И ЛАПИТЫ

На брачный пир толпой безудержной, могучей
Все ринулись зараз, и оргия сплела
При блеске факелов здесь воинов тела
И торсы рыжие сынов, рожденных Тучей.

Веселье, шум, вино пьянит струей кипучей.
Вдруг крик пронзительный… Под пурпуром бела,
Супруга юная трепещет у стола,
Ее теснит Кентавр в порыве страсти жгучей.

Смешалось все… На вопль поруганной жены
Лапиты ринулись, мечи обнажены.
Кентавры вздыбились; но страшен, как виденье,

Поднялся грозно тот, пред кем гигант — пигмей,
В косматой шкуре льва, Геракл — гроза коней,
И стадо буйное отпрянуло в смятенье.

БЕГСТВО КЕНТАВРОВ

От крови охмелев, упившись мятежом,
Они бегут к горам, где род их обитает;
Их страх преследует, им мнится, что витает
Зловещий запах льва в дыхании ночном.

И стадо буйное несется напролом,
Где чаща иль поток дорогу преграждает;
Уж мрачный Пелион главу свою вздымает,
И Осса и Олимп над кряжистым хребтом.

Взметнувшись на дыбы, порою обернется
Один из беглецов, глядит и вновь несется
В смертельном ужасе по следу табуна.

Увидел за собой он на опушке леса,
Где льет свой белый свет взошедшая луна,
Как тень под ней скользит гиганта — Геркулеса.

АНТОНИЙ И КЛЕОПАТРА

Они глядели вдаль. Жара дворец палила,
Под ними в душной мгле Египет засыпал,
И воды грузные влачит ленивый вал
К Саигу белому за черной дельтой Нила.

И чуял пленный вождь, когда она клонила
Свой стан в объятия его, как бушевал
В нем сладострастья вихрь и сердце обжигал
Под тяжкой бронзой лат, что грудь его теснила.

Пленяла алость губ, и аромат кудрей,
И блестки золота в бездонности очей,
Очей загадочных царицы и гетеры;

И в синеву тех глаз вперив свой страстный взор,
Увидел пленный вождь ликующий простор
И в даль лазурную бегущие галеры.

ВЕЧЕР ПОСЛЕ СРАЖЕНИЯ

Столкнулись. Страшен был и беспощаден бой.
Кровавый чад стоял, окутывая дали;
Трибунов голоса окрестность оглашали,
Ровняя по полю когорт разбитый строй.

И с темных, хмурых лиц стирая пот рукой,
В молчаньи воины тела друзей считали.
Как листья осенью, кружася, исчезали
Стрелки Фраортские в тумане под горой.

Тогда явился он, как вихрь, рожденный тучей,
Смиряя пыл коня рукой своей могучей
И отрясая кровь и стрел коварный дождь,

В пурпуровом плаще, блестя бронею медной,
Под клич восторженный и гром литавр победный
Под небом пламенным окровавленный Вождь.

ЗАВОЕВАТЕЛИ

Из Палос до Могар, как кречеты со скал,
Когда добычу вдруг их обнаружат взоры,
От гордой нищеты устав, Конквистадоры
На Запад ринулись в морей далеких шквал.

Их опьянил мечтой тот сказочный металл,
Что в недрах пламенных таят Чимпанго горы.
Пассат, гоня их бег в лазурные просторы,
Над гранью двух миров их мачты нагибал.

Им золотой мираж несла волна ночная
В струеньи фосфора, о счастье напевая,
Баюкали их сон волшебные моря.

И с белых каравелл склонясь, они следили,
Как в чуждых небесах, таинственно горя,
Созвездья новые из лона вод всходили.

РАЗБИТЫЙ АМУР

Ночною бурею разбит Амур… Стоял
Он в парке там, где лип старинных тень,
Натягивал свой лук и помнил, как в тот день
Мечтами странными нам душу волновал.

Разбит он бурею и, с ветерком играя,
Пылинки мрамора кружатся, и как грустно
На цоколе искать ту надпись, что искусный
Художник начертал, и скрыла тень густая.

Так грустно! пьедестал белеет, одинок,
Осиротелый и, заснувшее едва,
Мне горе шепчет вновь знакомые слова
Про одиночество, про неизбежный рок.

Ах, грустно! даже ты, не правда ли, картиной
Печальной смущена, а взор твой шаловливый
Следит за бабочкой пурпурной, что извивы
Чертит над мрамором, порхая над куртиной.

СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ РАЗГОВОР

В осенней мгле деревья чуть дрожат,
Две тени там прошли в пустынный сад.

Их взор угас и губы помертвели,
Доносятся слова их еле-еле.

В осенней мгле застыл старинный сад,
Два призрака о прошлом говорят.

— Восторг любви ты помнишь? как согрета
Им жизнь была! — Зачем мне помнить это?

— При имени моем, душа в ответ
Трепещет ли твоя как прежде? — Нет.

— Как билось сердце страстно и тревожно,
Как сладко поцелуй томил! — Возможно.

— Надежд блаженство! о, небес лазурь!
— Навеки скрыл их прах осенних бурь.

Так шли они… Трава едва шуршала,
И только ночь их шепоту внимала.

ТОСКА

Меня не трогает Природа… ни хлебов
Простор, ни отгулы румяных пасторалей
Сицилии, ни зорь божественные дали,
Ни пышность грустная закатных облаков.

Мне Человек смешон, смешны Искусства, стих,
И храмы Греции, и пышные соборы,
Что в пустоту небес несут свои узоры;
Бесстрастно я гляжу на добрых и на злых.

Не верю в Бога я; кляну и презираю
Я всякой мысли плод; с иронией внимаю
Я сказке о Любви, избитой и пустой.

И вот, уставши жить, страшась конца, в смятеньи,
Моя душа, как челн, кидаемый волной,
Готовится познать все ужасы крушенья.

* * *

Луна белеет
Сквозь сеть ветвей,
Звенит и млеет
Там соловей,
Изнемогая…

О дорогая…

И в лоне томном
Зеркальных вод
Трепещет сонно
Деревьев свод,
Чуть отражаем…

О, помечтаем!..

К нам мир нисходит
И тишина
С равнин, где водит
Всю ночь луна
Свой круг чудесный…

О, час прелестный!

ВЕЧЕРНИЙ ЧАС

Темнеет даль; багровая луна
Встает во мгле; над сонными лугами
Лягушки квакают, и с камышами
Чуть говорит озябшая волна.

Цветы болот закрылись над водою,
В кустарниках блуждают светляки,
И тополя уходят вдоль реки,
Как привидения, туманною грядою.

Проснулся сыч и, отлетая прочь,
Гребет во тьме тяжелыми крылами;
Глухими полнится зенит огнями,
Венера белая восходит… Ночь!