НАСМЕШНИКИ

Насмехайтесь, Руссо и Вольтер, всюду дерзко роняйте
       Свой смешливый, смеющийся, вечно-насмешливый взгляд,
Против ветра песок вы пригоршнею полной бросайте,
       Тот же ветер его вам немедленно кинет назад.

Отразивши в песчинках божественных светов узоры,
       В драгоценные камни сумеет их все превратить,
И, откинув песок, ослепит он бесстыдные взоры,
       А дороги Израиля светят и будут светить.

Демокритовы атомы, точки, что носятся, споря,
       Световые частицы Ньютоновой детской игры,
Это только песчинки на береге Красного моря,
       Где Израиль раскинул свои золотые шатры.

КУБЛА ХАН

В стране Ксанад благословенной
       Дворец поставил Кубла Хан,
Где Альф бежит, поток священный,
Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,
       Впадает в сонный океан.

На десять миль оградой стен и башен
Оазис плодородный окружен,
Садами и ручьями он украшен.
В нем фимиам цветы струят сквозь сон,
И древний лес, роскошен и печален,
Блистает там воздушностью прогалин.

Но между кедров, полных тишиной,
Расщелина по склону ниспадала.
О, никогда под бледною луной
Так пышен не был тот уют лесной,
Где женщина о демоне рыдала.
Пленительное место! Из него,
В кипенье беспрерывного волненья,
Земля, как бы не в силах своего
Сдержать неумолимого мученья,
Роняла вниз обломки, точно звенья
Тяжелой цепи: между этих скал,
Где камень с камнем бешено плясал,
Рождалося внезапное теченье,
Поток священный быстро воды мчал,
И на пять миль, изгибами излучин,
Поток бежал, пронзив лесной туман,
И вдруг, как бы усилием замучен,
Сквозь мглу пещер, где мрак от влаги звучен,
В безжизненный впадал он океан.
И из пещер, где человек не мерял
Ни призрачный объем, ни глубину,
Рождались крики: вняв им, Кубла верил,
Что возвещают праотцы войну.

       И тень чертогов наслажденья
       Плыла по глади влажных сфер,
       И стройный гул вставал от пенья,
       И странно слитен был размер
       В напеве влаги и пещер.
       Какое странное виденье -
       Дворец любви и наслажденья
       Меж вечных льдов и влажных сфер.

       Стройно-звучные напевы
       Раз услышал я во сне
       Абиссинской нежной девы,
       Певшей в ясной тишине,
       Под созвучья гуслей сонных,
       Многопевных, многозвонных,
       Ливших зов струны к струне.
       О, когда б я вспомнил взоры
       Девы, певшей мне во сне
       О Горе святой Аборы,
       Дух мой вспыхнул бы в огне,
       Все возможно было б мне.
       В полнозвучные размеры
       Заключить тогда б я мог
       Эти льдистые пещеры,
       Этот солнечный чертог.
       Их все бы ясно увидали
       Над зыбью, полной звонов, дали,
       И крик пронесся б, как гроза:
       "Сюда, скорей сюда, глядите,
       О, как горят его глаза!"
       Пред песнопевцем взор склоните,
       И, этой грезы слыша звон,
       Сомкнемся тесным хороводом,
       Затем, что он воскормлен медом
       И млеком рая напоен!

МИНУВШИЕ ДНИ

I

Как тень дорогая умершего друга,
       Минувшие дни
Приходят к нам с лаской в минуты досуга;
Надежд невозвратных в них блещут огни,
Любви обманувшей, мечты невозможной;
Как смутные призраки, с лаской тревожной
       Приходят к нам прошлого дни.

II

Как сны золотые пленительной ночи,
       Минувшие дни
На миг лишь один устремляют к нам очи,
И так же, как сны, нам отрадны они.
В них самая мука нежнее, чем счастье;
Как солнечный свет после мрака ненастья,
       Нам дороги прошлые дни.

III

Приходите к нам из пучины забвенья,
       Минувшие дни.
Взирая на вас, мы полны сожаленья:
Вы снова умчитесь - мы снова одни.
И как мы над трупом ребенка рыдаем,
Мы смех наш минутный слезой провожаем,
       Погибшие прошлые дни!

ПРЕВРАТНОСТЬ

Цветок чуть глянет - и умрет,
       Проживши день всего;
Мираж восторга нам сверкнет,
       Глядишь и нет его.
Непрочен счастия привет:
Во тьме ночной житейских бед
       Он - беглых молний свет.

Как красота души хрупка,
       Как редок дружбы смех,
И как в любви нас ждет тоска
       За краткий миг утех!
Но пусть восторг промчится сном, -
Всегда мы то переживем,
       Что мы своим зовем!

Пока лазурны небеса,
       Покуда ясен день,
Пока блестит цветов краса
       И медлит скорби тень, -
Мгновенья быстрые считай,
Отдайся райским снам, мечтай,
       Пробудишься - рыдай!

ВКУШАЮЩИЕ ЛОТОС

"Смелей! - воскликнул он. - Вот там, в туманной дали,
Причалим мы к земле". Чуть пенилась вода
. И в сумерки они к чужой стране пристали,
Где сумеречный час как будто был всегда.
В тревожно-чутких снах дышала гладь морская,
Вздымался круг луны над сумраком долин.
И точно бледный дым, потом, с высот сбегая,
Как будто замедлял свой путь, изнемогая,
И падал по скалам, и медлил меж теснин.

О тихий край ручьев! Как бледный дым, иные
Скользили медленно по зелени лугов,
Иные падали сквозь тени кружевные,
Роняя дремлющий и пенистый покров.
Огнистая река струила волны в море
Из глубины страны; а между облаков
Три мертвые горы в серебряном уборе
Хранили след зари, и сосны на просторе
Виденьями росли среди немых снегов.

На Западе закат, навек завороженный,
Горя, не погасал; и сквозь провалы гор
Виднелась глубь страны, песками окаймленной,
Леса из пышных пальм сплеталися в узор,
Долины и луга в сверканьи бледной влаги,
Страна, где перемен как будто нет и нет.
И бледнолицые, как тени древней саги,
Толпой у корабля сошлися лотофаги, -
В их взорах трепетал вечерний скорбный свет.

Душистые плоды волшебного растенья
Они давали всем, как призраки глядя,
И каждый, кто вкушал, внимал во мгле забвенья,
Как ропот волн стихал, далеко уходя;
Сердца, в сознаньи всех, как струны трепетали,
И, если кто из нас друг с другом говорил,
Невнятные слова для слуха пропадали,
Как будто чуть звеня во мгле безбрежной дали,
Как будто приходя из сумрака могил.

И каждый хоть не спал, но был в дремоте странной,
Меж солнцем и луной, на взморье, у зыбей,
И каждый видел сон о родине туманной,
О детях, о жене, любви, - но все скучней
Казался вид весла, все больше тьмой объята
Казалась пена волн, впивающая свет,
И вот один сказал: "Нам больше нет возврата!"
И вдруг запели все: "Скитались мы когда-то.
Наш край родной далек! Для нас возврата нет!"

1

Есть музыка, чей вздох нежнее упадает,
       Чем лепестки отцветших роз,
Нежнее, чем роса, когда она блистает,
       Роняя слезы на утес;
Нежней, чем падает на землю свет зарницы,
       Когда за морем спит гроза,
Нежней, чем падают усталые ресницы
       На утомленные глаза;
Есть музыка, чей вздох - как сладкая дремота,
       Что сходит с неба в тихий час,
Есть мшистая постель, где крепче спит забота
       И где никто не будит нас;
Там дышит гладь реки в согретом полумраке,
       Цветы баюкает волна,
И с выступов глядя, к земле склонились маки
       В объятьях нежащего сна.

2

Зачем душа болит, чужда отдохновенья,
       Неразлучимая с тоской,
Меж тем как для всего нисходит миг забвенья,
       Всему даруется покой?
Зачем одни лишь мы в пучине горя тонем,
       Одни лишь мы - венец всего,
Из тьмы идя во тьму, зачем так скорбно стонем
       В терзаньи сердца своего?
И вечно и всегда трепещут наши крылья,
       И нет скитаниям конца,
И дух целебных снов не сгонит тень усилья
       С печально-бледного лица?
И чужды нам слова чуть слышного завета:
       "В одном покое - торжество".
Зачем же только мы томимся без привета,
       Одни лишь мы - венец всего?

3

Вон там, в глуши лесной, на ветку ветер дышит,
       Из почки вышел нежный лист,
И ветер, проносясь, едва его колышет,
       И он прозрачен и душист.
Под солнцем он горит игрою позолоты,
       Росой мерцает под луной,
Желтеет, падает, не ведая заботы,
       И спит, объятый тишиной.
Вон там, согрет огнем любви, тепла и света,
       Растет медовый сочный плод,
Созреет - и с концом зиждительного лета
       На землю мирно упадет.
Всему есть мера дней: взлелеянный весною,
       Цветок не ведает труда,
Он вянет, он цветет, с землей своей родною
       Не разлучаясь никогда.

4

Враждебен небосвод, холодный, темно-синий,
       Над темно-синею волной,
И смерть - предел всего, и мы идем пустыней,
       Живя тревогою земной.
Что может длиться здесь? Едва пройдет мгновенье -
       Умолкнут бледные уста.
Оставьте нас одних в тиши отдохновенья,
       Земля для нас навек пуста.
Мы лишены всего. Нам ничего не надо.
       Все тонет в сумрачном Былом.
Оставьте нас одних. Какая нам отрада -
       Вести борьбу с упорным злом?
Что нужды восходить в стремленьи бесконечном
       По восходящей ввысь волне?
Все падает, мелькнув, как тень мечты бессильной,
       Как чуть плеснувшая волна.
О, дайте нам покой, хоть черный, хоть могильный,
       О, дайте смерти или сна.

5

Глаза полузакрыв, как сладко слушать шепот
       Едва звенящего ручья
И в вечном полусне внимать невнятный ропот
       Изжитой сказки бытия.
И грезить, и дремать, и грезить в неге сонной,
       Как тот янтарный мягкий свет,
Что медлит в высоте над миррой благовонной
       Как будто много-много лет.
Отдавшись ласковой и сладостной печали,
       Вкушая лотос день за днем,
Следить, как ластится волна в лазурной дали,
       Курчавясь пеной и огнем.
И видеть в памяти утраченные лица,
       Как сон, как образ неживой, -
Навек поблекшие, как стертая гробница,
       Полузаросшая травой.

6

Нам память дорога о нашей брачной жизни,
       О нежной ласке наших жен;
Но все меняется - и наш очаг в отчизне
       Холодным прахом занесен.
Там есть наследники; и наши взоры странны;
       Мы потревожили бы всех,
Как привидения, мы не были б желанны
       Среди пиров, где дышит смех.
Быть может, мы едва живем в мечте народа,
       И вся Троянская война,
Все громкие дела - теперь лишь гимн рапсода,
       Времен ушедших старина.
Там смута, может быть; но если безрассудно
       Забыл народ завет веков,
Пусть будет то, что есть: умилостивить трудно
       Всегда взыскательных богов.
Другая смута есть, что хуже смерти черной, -
       Тоска пред новою борьбой;
До старости седой - борьбу и труд упорный
       Везде встречать перед собой, -
Мучение для тех, в чьих помыслах туманно,
       Кто видел вечную беду,
Чей взор полуослеп, взирая неустанно
       На путеводную звезду.

7

Но здесь, где амарант и моли пышным цветом
       Везде раскинулись кругом,
Где дышат небеса лазурью и приветом
       И веют легким ветерком,
Где искристый поток напевом колыбельным
       Звенит, с пурпурных гор скользя, -
Как сладко здесь вкушать в покое беспредельном
       Восторг, что выразить нельзя.
Как нежны голоса, зовущие оттуда,
       Где шлет скала привет скале,
Как нежен цвет воды с окраской изумруда,
       Как мягко льнет акант к земле,
Как сладко здесь дремать, покоясь под сосною,
       И видеть, как простор морей
Уходит без конца широкой пеленою,
       Играя светом янтарей.

8

Здесь лотос чуть дрожит при каждом повороте,
       Здесь лотос блещет меж камней,
И ветер целый день в пленительной дремоте
       Поет нежней и все нежней.
И впадины пещер, и сонные долины
       Покрыты пылью золотой.
О, долго плыли мы, и волны-исполины
       Грозили каждый миг бедой, -
Мы ведали труды, опасности, измену,
       Когда средь стонущих громад
Чудовища морей выбрасывали пену,
       Как многошумный водопад.
Клянемтесь же, друзья, изгнав из душ тревоги,
       Пребыть в прозрачной полумгле,
Покоясь на холмах, - бесстрастные, как боги, -
       Без темной думы о земле.
Там где-то далеко под ними свищут стрелы,
       Пред ними - нектар золотой,
Вкруг них везде горят лучистые пределы
       И тучки рдеют чередой.
С высот они глядят и видят возмущенье,
       Толпу в мучительной борьбе,
Пожары городов, чуму, землетрясенье
       И руки, сжатые в мольбе.
Но в песне горестной им слышен строй напева -
       Иной, что горести лишен,
Как сказка, полная рыдания и гнева,
       Но только сказка, только сон.
Людьми воспетые, они с высот взирают,
       Как люди бьются на земле,
Как жатву скудную с полей они сбирают
       И после - тонут в смертной мгле.
Иные, говорят, для горечи бессменной
       Нисходят в грозный черный ад,
Иные держат путь в Элизиум блаженный -
       И там на златооках спят.
О, лучше, лучше спать, чем плыть во тьме безбрежной,
       И снова плыть для новых бед.
Покойтесь же, друзья, в отраде безмятежной, -
       Пред нами странствий больше нет.

ПРИ ПАДЕНЬИ ЛИСТОВ…

Знаешь ли ты при паденьи листов
Эту томительность долгой печали?
Скорби сплетают, давно уж сплетали,
       Сердцу могильный покров,
       Спят утешения слов
При паденьи осенних листов.

Стынут главнейшие мысли напрасно,
Стынут главнейшие мысли ума.
       Осень, и падают листья, ненастно, -
       Знаешь ты это? Все в жизни напрасно,
На все налегла полутьма.

Знаешь ли ты ощущение жатвы
При падении долгом осенних листов?
       Ощущенье скользящих серпов?
       Ты молчишь, как святыня забытая клятвы,
Ты молчишь, как скучающий сноп меж снопов,
При паденьи осенних листов.

УЛЯЛЮМ

Небеса были серого цвета,
       Были сухи и скорбны листы,
       Были сжаты и смяты листы,
За огнем отгоревшего лета
       Ночь пришла - сон глухой черноты, -
Близ туманного озера Обер,
       Там, где сходятся ведьмы на пир,
       Где лесной заколдованный мир,
Возле дымного озера Обер,
       В зачарованной области Вир.

Там однажды, в аллее Титанов,
       Я с моею Душою блуждал,
       Я с Психеей, с Душою блуждал.
В эти дни трепетанья вулканов
       Я сердечным огнем побеждал,
       Я спешил, я горел, я блистал, -
Точно серые токи на Яник,
       Бороздящие горный оплот
Возле полюса, токи, что Яник
       Покидают, струясь от высот.

Мы менялися лаской привета,
       Но в глазах затаилася мгла,
       Наша память неверной была,
Мы забыли, что умерло лето,
       Что октябрьская полночь пришла,
       Мы забыли, что осень пришла,
И не вспомнили озеро Обер,
       Где открылся нам некогда мир, -
Это дымное озеро Обер
       И излюбленный ведьмами Вир.

Но когда уже ночь постарела
       И на звездных небесных часах
       Был намек на рассвет в небесах,
Что-то облачным сном забелело
       Перед нами в неясных лучах -
И внезапно предстал серебристый
       Полумесяц - двурогой чертой,
Полумесяц Астарты лучистый,
       Очевидный двойной красотой.

Я промолвил: "Астарта нежнее
       И теплей, чем Диана, она -
       В царстве вздохов и вздохов полна:
Увидав, что, в тоске не слабея,
       Здесь душа затомилась одна, -
Чрез созвездие Льва проникая,
       Показала она в облаках
       Путь к забвенной тиши в небесах
И, чело перед Львом не склоняя,
       С нежной лаской в горящих глазах,
Над берлогою Льва возникая,
       Засветилась для нас в небесах".

Но Психея, свой перст поднимая,
       "Я не верю, - промолвила, - в сны
       Этой бледной богини Весны.
О, не медли, - в ней бледность больная!
       О, бежим! Поспешим! Мы должны!"
И в испуге, в истоме бессилья
       Не хотела, чтоб дальше мы шли,
И ее ослабевшие крылья
       Опускались до самой земли -
       И влачились, влачились в пыли.

Я ответил: "То страх лишь напрасный,
       Устремимся на трепетный свет:
       В нем - кристальность, обмана в нем нет,
Сибиллически-ярко-прекрасный
       В нем Надежды манящий привет, -
       Он сквозь ночь нам роняет свой след.
О, уверуем в это сиянье, -
       Так зовет оно вкрадчиво к снам,
Так правдивы его обещанья
       Быть звездой путеводною нам,
       Быть призывом - сквозь ночь - к небесам!"

Так ласкал, утешал я Психею
       Толкованием звездных судеб, -
       Зоркий страх в ней утих и ослеп.
И прошли до конца мы аллею,
       И внезапно увидели склеп,
       С круговым начертанием склеп.
"Что гласит эта надпись?" - сказал я,
       И как ветра осеннего шум -
Этот вздох, этот стон услыхал я:
       "Ты не знал? Улялюм - Улялюм -
       Здесь могила твоей Улялюм".

И сраженный словами ответа,
       Задрожав, как на ветке листы,
       Как сухие под ветром листы,
Я вскричал: "Значит, умерло лето,
       Это - осень и сон черноты,
Небеса потемневшего цвета.
Ровно год, как на кладбище лета
       Я здесь ночью октябрьской блуждал,
       Я здесь с ношею мертвой блуждал, -
Эта ночь была - ночь без просвета,
       Самый год в эту ночь умирал, -
       Что за демон сюда нас зазвал?
О, я знаю теперь: это - Обер,
       О, я знаю теперь: это - Вир,
Это - дымное озеро Обер
       И излюбленный ведьмами Вир".

* * *

Кому Господь дает благословенье,
Тому свои откроет чудеса:
Луга, поля, и горы, и леса,
И чистых рек спокойное теченье.

Того он в свой далекий мир пошлет,
Где нет заботы о насущном хлебе,
Где луч зари сверкает в синем небе,
Где мысли вольной радостен полет.

Меж светлых тучек жаворонок вьется,
Ручьи, звеня, бегут с высоких гор,
Слезой затмился мой печальный взор,
Моя душа напрасно к небу рвется.

О Господи, к тебе иду с мольбой:
Мне, грешному, даруй благословенье,
Пусть я найду среди лесов забвенье,
Забвенье мук и страха пред судьбой.

ТЕНИ

Ползут косые тени,
Захватывают луг.
В зловещей тихой лени
Идут, растут вокруг
Уродливые тени.

Убил их строй косой
Крылатые стремленья.
С холодною росой
Подкралось утомленье
Растущей полосой.

Где замок сладкой лени?
В одно пятно слились
Лучистые ступени.
Сошлись и обнялись
Уродливые тени.

ВЕЧЕР

Безмолвен лес. Не дышит ветерок.
И день, и ночь - царят попеременно.
Но есть сердца, где мрак царит бессменно,
Где никогда не заблестит восток.

О, ниспошли, Создатель милосердный,
Всем страждущим, всем жаждущим покой,
Всем, кто скользит над бездною морской,
Чей дух не спит, тревожный и усердный,

Кто глубоко в угрюмых рудниках,
Сам бедный, с утомленной головою,
Склоняется над жилой золотою
И чахнет в черном мраке, как в тисках.

Всем, кто не знал блаженного мгновенья,
В чьем сердце - месть, чьи скудны шалаши,
Всех успокой, всех бурных утиши,
Пролей бальзам целебного забвенья.

* * *

Над могилой моей вы не ставьте креста,
На нее да не ляжет немая плита.
Лишь души моей знаменье, легкой и вольной,
Посадите вы тополь над ней тонкоствольный.
Он взнесет свои ветви в игре бытия
И потянется к солнцу, в родные края.
И раскроет лучу он листок благовонный,
И приснится ему весь мой сон недосненный.

ПЕРЕВОРОТЫ ЗЕМНОГО ШАРА

Уж тысяча веков прошла над миром,
Промчались как колонны из огня,
И мир, объятый страхом, видел четко, -
Свою предощущая гибель в том, -
Как половина видимой вселенной
Сокрылась в Море и ушла в ничто.

Гигантский ураган безмерной дланью
Качнул миротворение кругом,
И полюсы содвинулись. И путник,
Блуждая, видит горную смолу,
Берет обломок Этны, превращает
В воздушность пыли твердую кору,
И смотрит, нет ли в этом бедном прахе
Мозаики, где Геркуланум спит.

Где древле находилась Атлантида?
Взгляни туда, в кипящий Океан,
Там корабли, что путь не различая,
Прибрежий дальних бросив тишину,
Доверили волнам Железный якорь,
И меж обломков скрытых там на дне,
Железный якорь в Море зацепился,
К обломкам Атлантиды он прильнул,
Вонзился в башни древней Атлантиды.

РОМАНС

Над вершиною Хораби
Чуть рожденная луна;
И могучий на равнине
Рыцарь видится в броне.

Под лучом печальным светит
Крест на латах, на груди,
Паладин, в защиту вставший
За святой Ерусалим.

Едет он от Иордана,
Вдоль теченья иногда,
И в парадной и в богатой
Блещет сбруе стройный конь.

Между тем ему навстречу
Там араб на скакуне,
Он с копьем, с кривою саблей,
И с сияющим щитом.

Конь бежит, звенит оружье,
Слышит, видит паладин,
Отпустил свободно повод;
И к неверному вперед.

И араб уж наготове,
Жаждет славы, помнит честь.
Приложил к плечу десницу,
Ринул в сильного копье.

ПЕСНЯ КОЗАКА

Где ступит мой конь ногой, там больше не растет трава.

                                                                              Слова Аттилы

Хор

Ура! Эй, козаки степные! Ура!
Добычи мы много возьмем у Европы: -
Мы кровью зальем их долины и тропы,
Всё войско их - воронам бросить пора!

Ура! На коней, о, сыны своеволья,
Поводья свободно, и в битву лети.
Вы видите пажити, всё их раздолье?
Богатство беспечных нас ждет на пути.
Дома и палаты, сады и амбары,
У них всё красиво, всё светится там,
Их Солнце сафирным горит небесам,
В их женщинах - ангелов нежные чары.

Ура! Эй, козаки степные! Ура!
Добычи мы много возьмем у Европы: -
Мы кровью зальем их долины и тропы,
Всё войско их - воронам бросить пора!

Возьмем мы их золото, их наслажденья,
Всю жатву, что встала из ихней земли,
Солдаты их - тряпки, их смять - развлеченье,
Торговцы, не более, их короли.
Смотрите, как льют они слезы трусливо,
Как золото спрятать бегут поскорей.
Ура! По телам их мы пустим коней,
Копытам - их пышность, их клады, их нива.

Ура! Эй, козаки степные! Ура!
Добычи мы много возьмем у Европы: -
Мы кровью зальем их долины и тропы,
Всё войско их - воронам бросить пора!

Законами будут им наши хотенья,
В дворцах будет дом наш и много затей,
Короны и скипетры, знаки владенья,
Игрушками будут для наших детей.
Ура! Полетим и насытим желанья,
Красивейших женщин себе мы возьмем.
Кто верх одержал, кто с победою, - в нем
Всегда красота и всегда чарованье.

Ура! Эй, козаки степные! Ура!
Добычи мы много возьмем у Европы: -
Мы кровью зальем их долины и тропы,
Всё войско их - воронам бросить пора!

Европу сразив, разорвем мы на части,
Как тигры добычу терзают в свой час,
И кровью одежду омочим для власти,
В ней красная мантия будет для нас.
Заржут наши верные быстрые кони,
И в царских чертогах ударят ногой,
Рабы перед нами возникнут толпой,
Нахмурим мы бровь, - и принизятся в стоне.

Ура! Эй, козаки степные! Ура!
Добычи мы много возьмем у Европы: -
Мы кровью зальем их долины и тропы,
Всё войско их - воронам бросить пора!

Идите, летите, воители степи,
Легко повода у коня отпустив,
Как туч перекатные черные цепи,
Как снег, что с горы покатился за срыв.
Спешите сгущенным мохнатым туманом,
Как смерч возникает из бурной воды,
Как с гор по уступам разбитые льды
Грохочут, гонимые вниз ураганом.

Ура! Эй, козаки степные! Ура!
Добычи мы много возьмем у Европы: -
Мы кровью зальем их долины и тропы,
Всё войско их - воронам бросить пора!

Когда-то отцы наши были в походе,
И в город властительный прибыли там,
Где Солнце веселое в Южной природе,
И золото светит в дворцах хрусталям.
Почти не оседланы, вольные кони
Течение Тибра легко перешли,
И эти победы, как пламя вдали,
Остались рассказом о смелой погоне.

Ура! Эй, козаки степные! Ура!
Добычи мы много возьмем у Европы: -
Мы кровью зальем их долины и тропы,
Всё войско их - воронам бросить пора!

Не слышите вы, как копье задрожало
Голодное - вашей рукой убивать?
Не видите тучи, горящие ало?
Железо готово, ковать так ковать.
Щитом были эти народы хранимы,
И Польшею звался надежный тот щит,
Но герб его кровью горячей залит,
И бывшая слава лишь красные дымы.

Ура! Эй, козаки степные! Ура!
Добычи мы много возьмем у Европы: -
Мы кровью зальем их долины и тропы,
Всё войско их - воронам бросить пора!

Менял ли кто радость на горе и муку?
Давал ли кто цепи победным сынам?
Сковал ли кто вольно-хотящую руку?
Кто кровь свою брызнул по собственным дням?
Ура! Эй козаки! Достойному слава!
Людишки Европы посмотрят на нас: -
Подковою конскою в лоб их меж глаз,
Узнают от смелых, - где сила, там право.

Ура! Эй, козаки степные! Ура!
Добычи мы много возьмем у Европы: -
Мы кровью зальем их долины и тропы,
Всё войско их - воронам бросить пора!

При каждом ударе копья боевого,
При каждом скачке и размахе коня,
Лепешка кровавая мяса сырого
Вскипит под седлом, как в дыханьи огня.
И в храмы роскошные после сраженья,
Алтарь нам алтарь да и стол заодно,
И хлебом мы белым закусим вино,
И вин дорогих зажурчит истеченье.

Ура! Эй, козаки степные! Ура!
Добычи мы много возьмем у Европы: -
Мы кровью зальем их долины и тропы,
Всё войско их - воронам бросить пора!

И смелых увидят нас матери наши,
Европу, склоненную к нашим ногам,
И будет им жизнь и желанней и краше,
И царский венец перейдет к их сынам.
Расскажется сказка деяний и крови,
Европа уж будет своя не своя,
И к новой добыче, в иные края,
Направится конь и копье наготове.

Ура! Эй, козаки степные! Ура!
Добычи мы много возьмем у Европы: -
Мы кровью зальем их долины и тропы,
Всё войско их - воронам бросить пора!