На главную страницу

ФЕДОР БАТЮШКОВ

1857, Тверская губ. — 1920, Петроград

Внучатый племянник известного поэта пушкинской поры, приват-доцент Санктпетербургского университета, специалист по средневековой литературе. Состоял членом литературно-театрального комитета при Петербургских императорских театрах, при большевиках участвовал в деятельности издательства «Всемирная литература». Среди прочих его трудов в статье «Три песни трубадура Бертрана де Борн», опубликованной в сборнике «Под знаменем науки» (1902), находим его переводы из этого знаменитейшего провансальского поэта, выполненные «с соблюдением размера, близкого к подлиннику, но без рифм». Батюшков утверждает, что до его работы русских переводов из поэзии трубадуров не существовало; переводы С. Рафаловича и К. Иванова, появившиеся в 1901 г., вероятно, остались ему неизвестными. Как бы то ни было, совершенно забытые переложения Батюшкова существенно дополняют картину русской рецепции средневековой поэзии.


БЕРТРАН ДЕ БОРН

(ок. 1440 – до 1215)

ПЛАЧ

Когда б вся скорбь, весь плач и сокрушенья,
Все горести, невзгоды и печаль,
Что разлиты здесь в скорбном мире,
Слились в единый стон, – то все они
Ничтожными сочлись бы пред утратой
Младого английского короля.
Отныне Честь и Младость приуныли,
Свет потемнел, мир тусклым стал и мрачным,
Нет радостей в нем, – лишь печаль и горе.

Унылы, скорбны, в полном сокрушеньи
Все ратники любезные, певцы,
Проворные жонглеры, трубадуры:
Предстал им в Смерти слишком враг смертельный,
И отнял он у них, непобедимый,
Младого английского короля.
Пред ним скупым казался самый щедрый,
И не было, не будет, кто б сравняться
Мог с тем, о ком скорбят в слезах и горе.

Смерть бледная, полна ты сокрушенья,
Похвастать можешь ты, что отняла
У мира лучшего из витязей,
Когда-либо бывавших на земле.
Все ценное на свете было достояньем
Младого английского короля.
И было б лучше, кабы Божья воля,
Чтоб он жил, а не лиходеи,
Что миру не на славу, а на горе.

Когда от века лжи и сокрушенья
Любовь ушла, – ликует в нем обман,
Все на ущерб идет, полно унынья
И, ухудшаясь, меркнет день за днем…
Дивится всякий доблестям и славе
Младого английского короля,
Что лучшим был из славных в здешнем мире.
Увы, уж нет прекрасного здесь тела –
Остались нам лишь скорбь, печаль и горе.

Тому, Кто, нашему вняв сокрушенью,
Снисшел с небес и с нас проклятье снял,
Кто смерть приял и нас же спас от смерти,
Ему, смиренному Владыке правды,
Мы молимся о милости великой
Младому английскому королю.
Пусть Он простит его, Он – милосердный,
Пусть приобщит к избранникам почетным, –
Где нет печали, где не будет горя.

КАНЦОНА

Так как вы ко мне жестоки
И без всякой без причины
От меня вы отвернулись, –
То куда ж мне обратиться?
Никогда
Счастья прежнего не встречу, –
Если ж дамы не найду я,
Что б могла сравниться с вами, –
С той, которой я лишился, –
Не хочу иметь любезной.

Не найти мне вам подобной,
Не сыскать мне столь прекрасной,
Столь достойной и изящной,
Чтоб красой блистала тела, –
Весела
И во всем чистосердечна…
Так пойду же я ко многим,
Попрошу у каждой лепту, –
«Составную» сделав даму,
Буду ждать, чтоб вы вернулись.

Ваш румянец неподдельный
Мне отдайте, Сембелина,
И ваш томный взор любовный,
Слишком я самонадеян,
Что не все
Взял у вас, коль все прекрасно.
У Алисы попрошу я
Бойкость речи и шутливость;
Пусть моей отдаст их даме:
С ними быть ей молчаливой?

У графини я Шалесской,
Не задумавшися, взял бы
Шею чудную и руки.
А засим направлюсь прямо
В Рош-Шуарт.
Пусть Агнеса мне дала бы
Свои волосы в подарок:
Ими славилась Изольта,
Сердцу милая Тристана,
Но с Агнесой ей не спорить.

Хоть ко мне всегда сурова
Альдигарта молодая,
Все ж просить у ней желал бы
Я уменье наряжаться;
И в любви
Ее верность неизменна.
Я у милой «Несравненной»
Попросил бы нежность стана,
Нежность тела молодого,
Что так дивно без покровов.

А Файдита пусть отдаст мне
Зубки чудные в подарок,
И приветливость, с которой
Принимать она умеет
У себя.
Мое «Зеркальце на диво»
Пусть дала б свою мне резвость,
Рост прекрасный, обхожденье,
Эту искорку веселья,
Что чарует неизменно.
Васъ, «Прекрасный Повелитель»,
Об одном просить лишь стану, –
Чтоб я мог любить другую,
Как пленен я вами ныне.
Так Амур
Мне разжег огонь желанья,
Что тоска по вас мне слаще,
Чем других красавиц ласки.
Отчего ж так непреклонна
Моя дама к страсти нежной?

Папиоль, ступай ты с песней
К Азиману и повидай:
Здесь Амуру непокорны,
Здесь его низвергли власть.

СИРВЕНТА В ЧЕСТЬ ВОЙНЫ

Люблю весны веселой время,
Когда цветет все, зеленеет,
Мне любо пташек ликованье,
Что песней звонкой раздается
Средь зелени лесов.
Люблю я видеть на поляне
Ряды раскинутых палаток.
Мне сердце веселит,
Когда готовых вижу к бою
Коней и рыцарей в доспехах.

Люблю, – когда гонцы лихие
Людей и скот в смятенье гонят;
Люблю, когда за ними следом
Спешат отряды боевые;
И крепнет дух во мне,
Когда осаду вижу замков,
И рухнут стены укреплений,
А войско на лугу
Обрамлено, средь рвов глубоких,
Плетней рядами и окопов.

И люб мне также вождь отважный,
Что первым к приступу несется
На боевом коне без страха.
Вселяет бодрость он примером
Всем ратникам своим;
Когда же завязалась сеча,
Пусть каждый будет наготове
Спешить вождю вослед:
Ведь тот лишь славен, кто удары
Сумел принять и нанести.

Бой закипел – дробятся копья,
Мечи и панцири цветные,
Щиты и шлемы – все в осколках.
Бойцы, схватившись, вместе гибнут;
Вот мчатся, ошалев,
Убитых кони и сраженных.
Вступивши в бой, воитель смелый
Не помнит уж себя,
Удар наносит за ударом, –
Ведь лучше смерть, чем пораженье.

Признаюсь вам, меня не тешат
Еда, питье иль сладкий сон,
Как то призыв – «вперед, на сечу!»
Несутся с двух сторон бойцы, –
Чу, ржание коней, –
И крики слышны – «Помогите!»
Великий и малый, все валятся,
Кто в ров, кто на траву, –
И в груде мертвых вижу клочья
Торчат знамен, обломки копий…

Бароны, заложите замки,
Деревни, села и поместья,
Чтоб можно было воевать.

Ты ж, Папиоль, ступай к Ричарду,
Скажи ему, что полно мешкать,
Что жить нам в мире надоело.