ВАЛЕРИАН ЧУДОВСКИЙ
1882, Санкт-Петербург – 1937, расстрелян
В справках обычно встречается иная дата рождения этого литературоведа и поэта-переводчика: «1891», но факты свидетельствуют о том, что здесь – ошибка, если не хуже. Документ, в котором дата «1882» может рассматриваться всерьез, печален: это запись в «Книге памяти республики Башкортостан»: «Чудовский Валериан Адольфович, родился в 1882 г., г. Ленинград; поляк; образование высшее; б/п; Башкирский филиал Свердловского института повышения квалификации, преподаватель. Арестован 25 августа 1937 г. Приговорен, обв.: по ст. 58-10, 58-11. Приговор: к ВМН Расстрелян 4 ноября 1937 г. Реабилитирован 14 января 1958 г.» В подобных документах обычно более достоверна дата смерти и реабилитации, чем дата рождения; но наличие же столь экзотического «омонима», к тому же близ Урала, где бывший (с 1910 года) второй секретарь журнала «Аполлон», член поэтических объединений лучшей поры акмеизма, часто оказывался при советской власти, сомнительно. В пользу даты «1882» говорит то, что Чудовский окончил Александровский лицей вместе с Е. А. Зноско-Боровским (1884–1954) – в 1904 году. В советское время Чудовский рано попал в машину репрессий: арестованный 7 апреля 1925 года по так называемому «Делу лицеистов», он был выслан в Нижний Тагил на пять лет, вернулся в Ленинград, преподавал. «Дело лицеистов» – факт мало известный в чересчур богатой «делами» истории. Согласно сноске в Санкт-Петербургской энциклопедии «В качестве "доказательств" в обвинении фигурировали традиционные ежегодные встречи выпускников в Лицейский день (19 окт.), факт существования кассы взаимопомощи, ежегодные (с 1921) панихиды по погибшим и умершим лицеистам в разных церквах города, на которых поминались и члены Императорской семьи». Чудовский попал в «пятую категорию» – высылку на Урал с конфискацией имущества. Видимо, перед нами очередная «амальгама»: изменение фактов биографии с целью замести неизвестно какой след. Но именно Чудовский, его юный друг Сергей Радлов и некто, скрывшийся под инициалами «С. М.» (вероятнее всего – С. К. Маковский (1877–1962), главный редактор «Аполлона») предприняли попытку открыть русскому читателю творчество Стефана Георге, ранее известное у нас разве что по одинокому переводу Вячеслава Иванова. Попытка не имела резонанса: война с Германией, годы советской власти, вторая война, слова И. Р. Бехера о том, что «Георге должен быть забыт» – все это привело к тому, что полноценная книга великого немецкого эстетиста вышла лишь в 2009 году в издательстве «Водолей». Переводы Чудовского в нее по техническим причинам не попали, но есть надежда найти и неопубликованные материалы. М. Л. Гаспаров проявлял интерес к Чудовскому: «Автор статей "Несколько мыслей к возможному учению о стихе" (противился использованию логаэдов в русском стихе); (журнал "Аполлон", 1915 г., № 8-9, с. 55-95), "Несколько утверждений о русском стихе" ("Аполлон", 1917 г., № 4-5, с. 58-69) и др.; статьи его содержали тонкие наблюдения, но с фантастическими обобщениями и к тому же были написаны вычурным стилем, поэтому заметного следа в стиховедении не оставили. В 1917 г. опубликовал патетическую статью в защиту старой орфографии». В 1930 году лицеист, напоминаем, вернулся в Ленинград. В 1934 году преподавал в Институте механизации и социалистического земледелия: но это был год убийства Кирова. Судьба Чудовского в 1930-е годы очевидна, к сожалению. Ну, а с его творческим наследием пора начать разбираться.
СТЕФАН ГЕОРГЕ
(1868-1933)
* * *
Вы, современники, меня узнав,
Измерив и отринув – вы ошиблись.
Когда вы с воплем, в дикой жажде жизни
Топтались, грубо простирая руки, –
Вы думали: он принц, помазанием пьян,
Он стих свой числит в медленном качаньи,
Далекий от земли и с бледным торжеством,
Со стройной прелестью иль важностью холодной.
Суровых дел всей юности моей
И мук в пути сквозь громы к высям горным,
И снов кровавых – вы не разгадали.
«В союз еще товарищ нам один!»
Но не для дел жестоких я, мятежник,
С мечом и светочем в дом недруга вступил:
Пророки, не прочли вы страха, ни улыбки,
И слепы стали пред покровом легким.
Свирельщик вас повел к горе волшебной
Под песнь ласкающей любви и там
Сокровища явил столь чуждые, что мир
Вам ненавистен стал, недавно восхваленный.
Когда ж раздался лепет ваш слащавый
В бессильной роскоши: схватил он рог побед
И шпорой стал язвить коня и вновь
Пошел, разя, на поле сечи лютой.
Косясь, хвалили старцы доблесть мужа,
А вы стенали: вот, величье пало
И стало криком пенье облаков.
Вы смену видели! Но смену вижу я:
Тот, кто сегодня в рог трубит гремящий
И пламень ярый мечет, – знает он,
Что красоту, величие и силу
Заутра песнью флейты явит отрок…
* * *
Учили вас, что в доме лишений – печали.
Смотрите ж: в роскоши мрамора – злее печали.
Что лишь в неувенчанной цели – все тягости рока.
Смотрите ж: иго, в удаче, тягчайшего рока
На том, кто часами тоскует у светлого клада,
Чьи руки бессильно играют искрящимся кладом,
На том, кто всегда разубранный в царственный пурпур
Свой бледный, тяжкий лик склоняет на пурпур…