РАВНИНЫ

Под небом тоски и печали,
Где тучи к равнине припали,
Версты идут…
И туч бесконечных гряда
Влечется в небесной пустыне,
А версты идут по равнине
В безвестную даль, туда…

И высятся в селах над крышами башни;
Усталые люди идут вереницей, всегда –
От пашни до пашни.
Так люди блуждают, им отдыха нет, –
И стары, как путь, за плечами сто лет, –
Из равнины в равнину плетутся
Чрез былые года и навечно;
И обозы телег бесконечно
Впереди и за ними влекутся
К деревням, на ночлег –
Вереницы телег…

И мучителен крик утомленных осей
В беспредельности дней и ночей.

Бесконечность равнин,
Как томительный сплин!

И в язвах – земля, на участки разбита,
Межами изрыта;
Поля так печальны и фермы убоги,
И двери все настежь у самой дороги.
И кровлю гнилую – как будто корыто –
Ветер дырявит ударом неверным.
Ни травки зеленой, ни красной люцерны,
Ни зернышка хлеба, ни листьев, ни льна, ни ростка,
Так годы проходят – за веком века.
И клен у порога, грозою расколот,
В себе воплощает страданье и голод.

Равнина, равнина! Бледнее пустыни!
Всегда бесконечна – и прежде, и ныне…

И часто в лазури
Рождаются страшные бури;
И, кажется, молот
Колеблет времен коромысла,
Равняет ударами числа.

Ноябрь завывает в безумном тумане,
Как вечером волк на печальной поляне.
И сучья, и травы замерзли, несутся,
И листья в аллеях влекутся,
Ударами кто-то их гонит в канавы…
И там, на дорогах, распятья
Раскрыли во мраке объятья,
И будто растут и внезапно уходят,
При криках от страха, туда, где заходят
Кровавые зори.
И снова равнина, и снова равнина,
Где ужас блуждает, где вечно кручина!

Река отошла от своих берегов,
И волны не могут достигнуть лугов.
И в ложе реки – торфяные запруды
Дугой искривились. – Ненужные груды! –
Как почва, погибли и высохли воды;
И меж островов, от морской непогоды
В бухте закрытой – молоты, пилы
Рушат и пилят уныло
Ребра гнилых кораблей.

Бесконечность равнин,
Как томительный сплин!

По колеям утомленных полей,
Траурных, жалких полей
Шествует бедность в веках…

О равнина, равнина!
И птицы крылами ее бороздят,
Мелькая в небесных волнах,
С тоскою о смерти кричат.
О равнина, равнина!
Однообразна равнина, как злоба, и вечна;
И страна бесконечна,
Где бледное солнце, как голод, царит,
А на реке одинокой – вдали –
В водовороте кипит
Великое горе земли.

НИЩИЕ

В зимние дни, когда сковано холодом
Лоно полей, и болот, и долин,
Вехи расставлены злобой и голодом,
По бесконечности сельских равнин —
Нищие с видом безумным...

Долгою ночью, всегда утомленные,
Вглубь по дорогам идут,
Корки от хлеба, дождем орошенные,
Корки от хлеба несут.
Шляпы — как сажа, и спины — как своды,
Медленный шаг — как напевность невзгоды.
Там, где насыпаны листья во рвах,
В полдень они отдыхают;
Жесты молений, молитва в устах
Нищих навек утомляют.

Нищие в дверь не решатся стучать,
Вечером бродят под окнами тайно;
Если же дверь распахнется случайно,
Надо бежать.

Нищие с видом безумным...

Так их толпа поспешает
Мимо печальных полей,
И глубина их голодных очей
Скудость полей отражает.
Бедною, жалкою стаей своей,
Видом своим хромоногим,
В летние дни, среди новых полей,
Птиц они гонят с дороги.
Злится декабрь меж кустарников ныне,
Злобно морозит в могильной пустыне
Тех, что на дне притаились гробов —
Мертвецов.

Нищие стали рядами
На церковной дороге, —
Прямы, упорны, убоги,
Будто кресты, стали рядами...

Нищие с видом безумным...

Спины согнуты, как будто поклажа;
Шляпы их грязны — как сажа...
Они — с костылями,
Калеки с кривыми ногами,
И стуки их палок — как звон нищеты,
Как зов от мирской суеты.

И так состраданьем сердечным
Душа их и тело навечно
Отмечены: знаки венца!
Их муке не будет конца.

Измучены голодом, жаждой,
Они, наконец, упадут,
И в землю зароется каждый.
Как волки упрямы,
В глубокие ямы
Залягут до смертных минут.
И горе, и горе
— Старее, чем море —
Недвижное станет в глазах.

И вот, когда люди придут,
Исполнив земные дела,
И наскоро в землю опустят тела,
Они не посмеют увидеть в очах
Угрозы — угрозы навек —
Что смотрит из мертвенных век.

* * *

У слепых трех сестер
(Будем ждать мы желанную весть),
У слепых трех сестер
Золотые светильники есть.

Вот восходят на башню они
(Здесь они, здесь и мы, здесь и вы),
Вот восходят на башню они
И проводят томительно дни.

Ах! сказала одна
(Будем ждать мы желанную весть),
Ах! сказала одна,
Пламя в наших светильниках есть.

Ах! сказала вторая тогда
(Здесь они, здесь и мы, здесь и вы),
Ах! сказала вторая тогда,
Поспешает король к нам сюда.

Нет, сказала святая в ответ
(Будем ждать мы желанную весть),
Нет, сказала святая в ответ,
У светильников пламени нет.

* * *

Семь Орламонды дочерей,
     Лишь только фея умерла,
Семь Орламонды дочерей
     Искали трепетно дверей.

Четыреста открыли зал,
     Брели в извилинах глухих;
И свет лампад сиял для них,
     Но свет дневной исчез от них.

Они пришли под звучный свод,
     И вниз потом они сошли,
И там у запертых дверей
     Ключ золотой они нашли.

И в щели видят океан,
     Боятся девы умереть;
Стучат у запертых дверей,
     Дверей не смеют отпереть.

* * *

Тридцать лет искала, сестры,
     Скрылся он от нас куда?
Тридцать лет ходила, сестры,
     Не нашла его следа...

Тридцать лет ходила, сестры,
     Ноги стали уставать;
Он повсюду бродит, сестры,
     Нам его не отыскать.

Ах, сестрички, час печален,
     Обувь сбросить мне пора;
Ах, сестрицы, вечер умер,
     И моя душа стара...

Вы меня моложе, сестры,
     Вы должны его найти;
Посох мой возьмите, сестры, -
     Вы должны за ним идти...