На главную страницу

ЭЛЛИС (ЛЕВ КОБЫЛИНСКИЙ)

1879, Москва — 1947, Локарно, Швейцария

Эволюция творческих, эстетических и религиозных взглядов этого человека невероятно противоречива. Редко кто вспоминает, что Эллис — внебрачный сын педагога, владельца частной гимназии в Москве Льва Ивановича Поливанова и Варвары Петровны Кобылинской. Учился в 7-й московской гимназии, по окончании которой в 1897 поступил на юридический факультет Московского университета; изучал экономику, считал себя марксистом, готовил диссертацию, но не закончил ее и целиком посвятил себя литературе. В конце 1901 — начале 1902 сблизился с Андреем Белым, основал вместе с ним кружок «Аргонавты» (1902–1903). В начале XX в. писал стихи в духе раннего символизма: сборник «Иммортели» (М., 1904), «Stigmata» (М., 1910), «Арго» (М., 1914); переводил французских символистов, Уайльда, Данте; разрабатывал теорию символизма (кн. «Русские символисты», 1910). С 1907 по 1909 активно сотрудничал с В. Брюсовым в журнале «Весы». Основал вместе с А. Белым и Э. Метнером издательство «Мусагет» (1910–1917), организовал журнал «Труды и дни» (1912–1916). В воспоминаниях об Эллисе Н. Валентинов пишет, пожалуй, самое главное о нем: «Отдельные вещи Бодлера многие переводили: и Брюсов, и Бальмонт, и Мережковский, но никто из них так хорошо, как Эллис, не знал Бодлера и <...> не был таким его поклонником». В 1907 году вышел перевод дневника Бодлера «Мое обнаженное сердце», а в 1908 году перевод «Цветов зла» и «стихотворений в прозе». Эллис, по словам Валентинова, говорил: «Знать Бодлера обязательно, необходимо именно людям революционного лагеря, хотя марксисты этого не понимают. Известно ли вам, что Бодлер — самый большой революционер XIX века, и перед ним Марксы, Энгельсы, Бакунины и прочая сотворенная ими братия просто ничто?». Валентинов рассказывал об этом как об анекдоте, Эллис же, видимо, говорил всерьез, притом вовсе не о революции, а о поэзии, и был, со своей (да и с многих других) точки зрения, вполне прав. В начале 1910-х годов Эллис увлекся антропософией, и это определило его жизненный путь: в сентябре 1911 года он навсегда уехал из России, сопровождая Штейнера в лекционных турне. Поселился в Берлине, изучил немецкий язык, на котором в дальнейшем печатал все свои труды, пропагандировал учение Штейнера среди русских литераторов, но в 1912–1913 разочаровался в антропософии и обратился к католичеству: свидетельствовавший об этом трактат «Vigilemus!» (1914) стал поводом для разрыва с Андреем Белым. В 1913–1914 жил в Дегерлохе близ Штутгарта вместе с Иоганной ван дер Мойлен (псевд. Intermediarius), также бывшей ученицей Штейнера. Период 1-й мировой войны они провели в Италии и Швейцарии, с 1917 — в Базеле, с 1919 и до конца жизни — в Локарно, в горной части города. Вдохновленный произведениями И. ван дер Мойлен, Эллис занимался эзотерикой и космологией, его интересы привлекала культура Средневековья. В начале 1930-х перешел в католичество, регулярно посещал службу в монастыре «Madonna del Sasso». Переводил на немецкий стихи Владимира Соловьева, сам же продолжал писать стихи по-русски, не публикуя их. Цветаева писала об Эллисе: «Разбросанный поэт, гениальный человек». Среди весьма многочисленных переводов Эллиса трудно найти не испорченные одной-двумя неудачными строками, поэтому здесь он представлен куда меньшим объемом, чем хотелось бы. «Всегда хочется узнать то, что есть в другом и чего нет в тебе», — писал Валентинов. В Эллисе было много такого, чего в России, кажется, не было ни в ком другом.


ФОМА ЧЕЛАНСКИЙ (?)

(ум. 1255)

DIES IRAE

День суда и воздаянья
в прах повергнет мирозданье.
То — Сибиллы предвещанье.

Что за трепет в души снидет
в час, как Судия приидет,
все рассудит, все увидит.

Пробужденный трубным звоном,
бросит мир свой гроб со стоном
и, дрожа, падет пред троном.

Смерть сама оцепенеет,
Тварь, восставши, онемеет.
Кто ответ держать посмеет?

В вещей хартии Вселенной
снова узрит мир смятенный
каждый миг запечатленный.

Судия воссядет в славе,
все, что в тайне, станет въяве,
всем воздать Он будет вправе.

Что реку в тот час у трона?
В ком найду себе патрона?
Лишь безгрешным оборона!

Царь, меня в тот день проклятий
сопричти к блаженных рати,
о источник благодати!

О, не я ли безрассудный
влек Тебя стезею трудной?
Не покинь раба в День Судный!

Ты за наше искупленье
шел на крест и посрамленье!
Этим мукам нет забвенья.

Я молю, тоской объятый,
Судия и Царь, раба Ты
отпусти до дня расплаты!

О, Господь и Царь верховный!
Возрыдал я, столь греховный,
рдеет кровью лик виновный.

Ты, Марию оправдавший,
на кресте злодею внявший,
укрепи мой дух отпавший!

Эти крики дерзновенны,
Ты же, благостный, смиренный,
вырви дух мой из геенны!

Да от козлищ отойду я,
да средь агнцев обрету я
жребий, ставши одесную!

Низвергая осужденных,
острым пламенем зажженных,
дай мне быть среди блаженных!

Приими мой дух истлевший,
изболевший, оскудевший,
в час последний оробевший!

Слезным День тот Судный станет,
как из праха вновь воспрянет
человек, но в час отмщенья,
Боже, дай ему прощенье,
Иисус и Царь благой,
вечный дай ему покой!

Аминь!

АНОНИМ

(VIII в.)

AVE MARIS STELLA

Ave Матерь Божья,
звезда морей златая,
Приснодева, Неба
сладкое Преддверье!
Восприяв покорно
Гавриила «Ave»,
дай забыть нам мирно
имя древней Евы!
Разрешая узы,
озаряя светом,
расточи напасти,
дай вкусить блаженства!
Буди Матерь наша!
Да мольбу приимет
ради нас приявший
от Тебя рожденье!
Пресвятая Дева,
кроткая меж кротких,
нас, детей греховных,
вознеси, очисти!
Укрепи, очисти
жизни путь лукавый:
да Христа мы узрим
в радости соборной!
Да восславим дружно
и Отца, и Сына,
и Святаго Духа —
Трех хвалой единой!

ШАРЛЬ БОДЛЕР

(1821-1867)

ОДЕРЖИМЫЙ

Смотри, диск солнечный задернут мраком крепа;
Окутайся во мглу и ты, моя Луна,
Курясь в небытии, безмолвна и мрачна,
И погрузи свой лик в бездонный сумрак склепа.

Зову одну тебя, тебя люблю я слепо!
Ты, как ущербная звезда, полувидна;
Твои лучи влечет Безумия страна,
Долой ножны, кинжал, сверкающий свирепо!

Скорей о пламя люстр зажги свои зрачки!
Свои желания зажги о взор упорный!
Всегда желанна ты во мгле моей тоски,

Ты — розовый рассвет, ты — Ночи сумрак черный,
Всё тело в трепете, всю душу полнит гул, –
Я вопию к тебе, мой бог, мой Вельзевул!

* * *

Средь шума города всегда передо мной
Наш домик беленький с уютной тишиной;
Разбитый алебастр Венеры и Помоны,
Слегка укрывшийся в тень рощицы зеленой,
И солнце гордое, едва померкнет свет,
С небес глядящее на длинный наш обед,
Как любопытное, внимательное око;
В окне разбитый сноп дрожащего потока;
На чистом пологе, на скатерти лучей
Живые отблески, как отсветы свечей.

ЖОЗЕ МАРИЯ ДЕ ЭРЕДИА

(1842-1905)

В ДУХЕ ПЕТРАРКИ

На темной паперти, прекрасна и чиста,
Рукою щедрою, стыдливой, благородной
Ты сыплешь золото небес толпе народной
И ослепляешь всех, как яркая мечта.

Тебя смущенные приветствуют уста,
Но ты разгневана, скрываешь лик холодный,
Отдернут в гневе прочь край мантии свободной,
Очей потупленных померкла красота.

Но Бог, чья власть во всех сердцах повелевала,
В тебе сочувствия источник пробудил,
И ты замедлила оправить покрывало;

Казалось, нежный взор меня благодарил,
И дрогнул шелк ресниц роскошный и тенистый,
Как будто сень листвы прорезал серп лучистый.

MARIS STELLA

Их жены падают с молитвой на колена,
Одеты в шерсть и лен; над ними скал гряда,
Простерши длани ввысь, они глядят туда,
Где грани острова обозначает пена.

Бесстрашным моряков отвага неизменна...
Их гавань дальняя манила в царство льда,
Их дружная семья теперь стеклась сюда...
И вот возврата нет, им не уйти из плена.

Дробясь о берега, рыдает вал морской,
Он ищет, он зовет Тебя, звезда Святая!
Надежда гибнущих в пучине роковой!

На загорелых лбах морщины собирая,
Далекий Angelus гудит под лоном вод
И замирает там, где бледен небосвод.

ИВАН ЖИЛЬКЕН

(1858-1924)

ПОХОРОННЫЙ ЗВОН

О звон тяжелый, монотонный,
        Звон отдаленный,
        Похоронный!

О тихий звон по дням унылым,
        По дням проклятым,
        Дням постылым,

О звон железный, звон печальный,
        Тревожный, слезный,
        Погребальный!..

О звон, несущий в час молитвы
        Раскаты битвы,
        Стоны битвы!!..

Печальный звон, греми, гуди же
        И внятнее и ближе,
        Ближе!

Пусть звон вещает погребальный,
        Что близок, близок мрак печальный,
        Мрак печальный!

Пусть внемлет воздух потрясенный
        Звон похоронный,
        Монотонный!

Греми ж над нами судным громом,
        Как над Содомом,
        Над Содомом!

Пусть рухнет город наш проклятый,
        Огнем объятый,
        Весь объятый!

Греми карающим набатом
        Над каждым ложем, над развратом,
        Над развратом!

Над каждым мерзостным притоном
        Раздайся стоном,
        Перезвоном!

Над башней, молнией спаленной,
        Испепеленной,
        Опаленной!
.................................................................
Да не сквернят Дары святые
        Во храме духи проклятые
        В час литургии!..

И над убийством, и над тьмою
        Греми проклятьем и чумою,
        И чумою!

Рази неверных, словно молот,
        Зови к ним голод,
        Смерть и голод!

Над страшной бездной, злобной бездной
        Греми, как клич войны железной,
        Клич железный!

Но нет ответа на упреки,
        О звон далекий,
        Одинокий!

Не так ли я зову всечасно,
        Звоню всечасно
        И напрасно!..

ОСКАР УАЙЛЬД

(1854-1900)

НА "VITA NUOVA" ДАНТЕ

Стоял над морем я безмолвный и унылый,
А ветер плачущий крепчал, и там в тени
Струились красные вечерние огни,
И море пеною мои уста омыло.

Пугливо льнул к волне взмах чайки длиннокрылой.
"Увы! — воскликнул я. — Мои печальны дни.
О, если б тощий плод взрастили мне они
И поле скудное зерно озолотило!"

Повсюду дырами зияли невода,
Но их в последний раз я в бездны бросил смело
И ждал последнего ответа и плода, –

И вот зажегся луч, я вижу, онемелый,
Восход серебряный и отблеск нимбов белый,
И муки прежние угасли без следа.