На главную страницу

НИКОЛАЙ ГИНЦБУРГ

1867 - после 1932

Единственное (помимо библиографий) известное пока что упоминание об этом переводчике - в воспоминаниях Ольги Фрейденберг: "Когда в ЛИФЛИ (бывший филологический факультет университета, выведенный в самостоятельное высшее учебное заведение) открывалась кафедра классической филологии, новый директор Горловский просил меня организовать ее <...> Впервые я вошла в студенческую аудиторию 24 декабря 1932 года. <...> Я завязывала связи с классиками всей России, приглашая их на лекции. Я специально привлекала к работе всех, несправедливо затертых жестокой академической средой <...> Так у меня получали работу и становились на ноги Мих. Карл. Клеман, Ал. Ник. Зограф, Гинцбург (голодный переводчик Горация), <...> ". Николай Гинцбург, насколько можно судить по его скудной библиографии, "голодным" был и до переворотов 1917 года: еще в 1910 году в Петербурге он, например, издал отдельной брошюрой рассказ "Летом у дедушки. Рассказ из слов с буквой "ять" в корне", - и ряд других подобных книг. Преподавал в гимназии литературу и историю, переводил Горация, печатал его в журнале "Гермес" в 1909-1915 годах довольно регулярно, некоторые из публикаций тех лет так и остались не переизданными по сей день. Однако основная масса переводов Гинцбурга увидела свет впервые лишь в "Собрании сочинений" Горация, вышедшем в 1936 году: хлопоты Ольги Фрейденберг определенно возымели действие, многие из этих переводов переиздаются поныне. Нет данных - переводил ли Гинцбург кого-то, кроме Горация, нет данных и о том - был ли он жив к моменту выхода книги 1936 года, - но надо отметить, что для многих произведений Горация по сей день Н.С.Гинцбург остался не только первым, но и последним переводчиком: его работа стала классической во всех отношениях.


КВИНТ ГОРАЦИЙ ФЛАКК

(65 - 8 до н.э.)

* * *

Ты не видишь, Пирр, как тебе опасно
Трогать юных львят африканской львицы?
Вскоре ты сбежишь после жарких схваток,
Трус-похититель!

Вот, стремясь найти своего Неарха,
Юных круг прорвет лишь она, - и страшный
Бой решит тогда, за тобой, за ней ли
Будет добыча;

Ты спешишь достать из колчана стрелы,
Зубы та меж тем, угрожая, точит;
Сам судья борьбы наступил на пальму
Голой ногою;

Легкий ветр ему освежает плечи,
Кроют их кудрей надушенных волны -
Был таков Нирей иль с дождливой Иды
На небо взятый.

* * *

Противна чернь мне, чуждая тайн моих,
Благоговейте молча: служитель муз -
Досель неслыханные песни
Девам и юношам я слагаю.

Цари внушают подданных стаду страх,
А бог Юпитер грозен самим царям:
Гигантов одолевший, все он
В трепет движеньем бровей приводит.

Один - бывает - шире других в бразды
Сажает лозы; родом знатней, другой
Сойдет искателем на поле;
В славе иль доблести тот поспорит;

Толпой клиентов будет иной сильней, -
Но без пристрастья жребьем решает Смерть
Судьбу и знатных, и ничтожных:
Выкинет урна любое имя.

Над чьей безбожной шеей повиснул меч,
Изъят из ножен, вкус усладить тому
И сицилийский пир не сможет:
Сна не вернут ему птичек песни

Иль звон кифары. Сон не гнушается
Лачугой скромной сельского жителя,
Реки тенистого прибрежья,
Зыблемых ветром лощин Темпейских.

А кто доволен только насущным, тем
Совсем не страшен бурного моря шум,
Когда свирепый вихрь нагонит
Гед, восходя, иль Арктур, склоняясь;

Иль град, побивший лоз виноградных цвет;
Земли обманы: ливень - когда шумят
Деревья, - жгучий зной созвездий,
Холод чрезмерный зимы суровой.

Уж рыбы чуют - водный простор стеснен,
Камней громады ввергнуты в моря глубь,
И вновь рабы спускают глыбы:
Смотрит подрядчик и сам хозяин,

Земли гнушаясь. Сходит, однако, Страх
Тотчас туда же, злые Угрозы вслед
И черная за ним Забота,
В крепкой ладье ль он, верхом ли едет.

Итак, ни красный мрамор, ни - ярче звезд -
Одежды пурпур мук не смягчал моих,
Ни лучший виноград, ни также
Мазь Ахемена... Зачем же стану

Я в новом стиле ввысь громоздить мой зал
С будящей зависть дверью? Зачем менять
На хлопотливые богатства
Мирные нивы долин Сабинских?

* * *

Моря, земли и песков измеритель несчетных, Архита,
Скудные ныне тебя покрывают
Горсти ничтожного праха у брега Матинского мыса,
Пользы тебе никакой не приносит

То, что эфира обитель исследовал ты и все небо
Мыслью обегал, на смерть обреченный.
Пал и Пелопа отец, хоть и был сотрапезник бессмертных,
Умер Тифон, к небесам вознесенный,

Умер Минос, посвященный Юпитером в тайны; владеет
Орк Пантоидом, вернувшимся в Тартар,
Хоть доказал он щитом, снятым в Герином храме, что жил он
В пору Троянской войны, утверждая,

Будто лишь кожа да жилы подвластны безжалостной смерти.
Сам же он был знатоком не последним
Истин, сокрытых в природе, по-твоему. Но по дороге
К Ночи уходим мы все и к могиле.

Фурии многих дают на потеху свирепому Марсу,
Губит пловцов ненасытное море,
Старых и юных гробы теснятся везде: Прозерпина
Злая ничьей головы не минует.

Так и меня потопил в Иллирийских волнах буреносный
Нот, Ориона сходящего спутник.
О мореплаватель, ты мне песку хоть летучею горстью
Кости прикрой и главу, не скупися:

Я ведь могилы лишен. За это пускай все угрозы
Евр от Гесперии волн направляет
К рощам Венузии, ты ж невредим оставайся: награды
Пусть на тебя справедливый Юпитер

Щедро прольет и Нептун, святыни Тарента хранитель.
Грех совершить ни во что ты не ставишь?
Может ведь это и детям твоим повредить неповинным,
Суд по заслугам с возмездием строгим

Ждет и тебя: не пребудут мольбы мои без отмщенья,
Жертвы тебя не спасут никакие.
Если спешишь, - не долга ведь задержка: три горсти, не больше,
Брось на могилу мою, - и в дорогу!

* * *

Царей тирренских отпрыск! Тебе давно
Храню, не тронув, с легким вином кувшин
И роз цветы; и из орехов
Масло тебе, Меценат, на кудри

Уже отжато. Брось промедление!
Не век же Тибур будешь ты зреть сырой,
Над поле Эфулы покатым
Зреть Телегона-злодея горы.

Покинь же роскошь ты ненавистную,
Чертог, достигший выси далеких туч;
В блаженном Риме брось дивиться
Грохоту, дыму и пышным зданьям.

Богатым радость - жизни уклад сменять;
Под кровлей низкой скромный для них обед
Без багреца, без балдахина
Часто морщины со лба сгонял им.

Уж Андромеды светлый отец, Кефей
Огнем блистает: Малый бушует Пес
И Льва безумного созвездье;
Знойные дни возвращает Солнце.

С бредущим вяло стадом уж в тень спеша,
Пастух усталый ищет ручей в кустах
Косматого Сильвана; смолкнул
Брег, ветерок перелетный замер.

Тебя заботит; лучше какой уклад
Для граждан: ты ведь полон тревог за Рим;
Готовят что нам серы, бактры,
Киру покорные встарь, и скифы.

Но мудро боги скрыли от нас исход
Времен грядущих мраком густым: для них
Смешно, коль то, что не дано им,
Смертных тревожит. Что есть, спокойно

Наладить надо; прочее мчится все,
Подобно Тибру: в русле сейчас своем
В Этрусское он море льется
Мирно, - а завтра, подъявши камни,

Деревья с корнем вырвав, дома и скот -
Все вместе катит: шум оглашает вкруг
Леса соседние и горы;
Дразнит и тихие реки дикий

Разлив. Проводит весело жизнь свою
Как хочет тот, кто может сказать: сей день
Я прожил, завтра - черной тучей
Пусть занимает Юпитер небо

Иль ясным солнцем, - все же не властен он,
Что раз свершилось, то повернуть назад;
Что время быстрое умчало,
То отменить иль небывшим сделать.

Фортуна рада злую игру играть,
С упорством диким тешить жестокий нрав:
То мне даруя благосклонно
Почести шаткие, то - другому.

Ее хвалю я, если со мной; когда ж
Летит к другому, то, возвратив дары
И в добродетель облачившись,
Бедности рад я и бесприданной.

Ведь мне не нужно, если корабль трещит
От южной бури, жалкие слать мольбы
Богам, давать обеты, лишь бы
Жадному морю богатств не придал

Из Тира, с Кипра ценных товаров груз.
Нет! Я спокойно, в челн двухвесельный сев,
Доверясь Близнецам и ветру,
В бурю помчусь по волнам эгейским.

* * *

Вакх, я полон тобой! Куда
Увлекаешь меня? Я возрожденный мчусь
В лес иль в грот? Где пещера та,
Что услышит, как я Цезаря славного

Блеск извечный стихом своим
Воздымаю к Звездам, к трону Юпитера?
Небывалое буду петь
И доселе никем в мире не петое!

Как вакханка, восстав от сна,
Видя Гебр пред собой, снежную Фракию
И Родоп, что лишь варварской
Попираем стопой, диву дивуется,

Так, с пути своего сойдя,
Я на берег дивлюсь и на пустынный лес.
Вождь наяд и менад, легко
Стройный ясень рукой вмиг исторгающих,

Петь ничтожное, дольнее
Больше я не могу! Сладко и боязно,
О Леней, за тобой идти,
За тобою, лозой лоб свой венчающим.

* * *

Богиня! Ты, что царствуешь в Антии!
Ты властна смертных с низшей ступени ввысь
Вознесть, и гордые триумфы
В плач обратить похоронный можешь.

К тебе взывает, слезной мольбой томя,
Крестьянин бедный; вод госпожу, тебя
Зовет и тот, кто кораблями
Критское море дразнить дерзает.

И дак свирепый, скифы, бродя в степях,
Тебя страшатся. Грады, народы все,
Суровый Лаций, властелинов
Матери, грозный тиран в порфире -

Трепещут, как бы дерзкой стопою ты
Их власть не свергла; как бы толпа, сойдясь,
"К оружью!" не звала, "к оружью!"
Медлящих граждан, чтоб власть низвергнуть,

И Неизбежность, верная спутница,
В руке железной гвозди всегда неся,
Свинец расплавленный и клинья,
Скобы кривые - для глыб скрепленья.

Тебя, Надежда, редкая Верность чтит,
Но в белой ткани, вслед за тобой нейдет
В тот час, как в гневе ты оставишь
Взысканных домы, облекшись в траур,

Но, руша верность, с блудной женою чернь
Отходит прочь; и все разбегутся врозь
Друзья, допив вино с осадком:
Друга ярмо разделять не склонны.

Храни ж, богиня, Цезаря! - В бриттов край
Пройдет он дальний; юношей свежий рой
Храни, чтоб рос он, страх внушая
Красному морю, всему Востоку!

Увы! Нам стыдно ран и убийств своих
Граждан! Жестокий род, от каких мы дел
Ушли? Чего не запятнали
Мы, нечестивцы? Чего руками,

Богов страшася, юность не тронула?
Дала пощаду чьим алтарям?.. О, пусть
Ты вновь мечи перековала б
Против арабов и скифов диких!