Из "БОЖЕСТВЕННОЙ КОМЕДИИ"

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

На полпути земного бытия
Вступил я в лес угрюмый и унылый,
И затерялась в нем тропа моя.

Так страшно там и так пустынно было,
Что речь слаба пред скорбию такой,
И мысль одна ту скорбь возобновила.

Не горше скорбь пред смертию самой!
Лишь из-за благ, что в том пути я встретил,
О прочем всем рассказ веду я свой.

Как я в тот лес вошел, я не заметил;
Такой пал на меня глубокий сон
В тот миг, как ложный путь меня осетил.

Когда же я пришел на горный склон,
Близ коего кончался дол тот черный,
В котором так тоской я был смятён, -

То, вверх взглянув, зубцы вершины горной
Увидел я в лучах планеты той,
Что средь извилин путь нам кажет торный.

Свет уменьшил немного ужас мой,
В какой меня повергла тьма ночная,
И в море сердца пролил мне покой.

И как пловец, от устали вздыхая,
Едва спасаясь*, не сводит глаз своих
С пучины, где шумит волна морская, -

Мой дух, готовый в бегство по сей миг,
Так та долина скорби приковала,
Без слез не отпускавшая живых.

И снова я, дав членам отдых малый,
В пустынный путь пошел, при чем всегда
Внизу нога опорная стояла.

Но только я отправился туда,
Пантера появилась вдруг, вся в пятнах,
Окрашенных в роскошные цвета.

Боязнь ея набегов многократных,
Подъем так часто затруднявших мой,
Внушала мысль мне о путях обратных.

Но в небесах был утра час златой,
И солнце вверх текло в сопровожденьи
Тех звезд, средь коих призвано впервой

Любовию Божественной в движенье
Всё льстило мне, надеждою маня
Добыть Пантеры шкуру, в то мгновенье:

И время года раннее и дня;
Но скоро вновь мой робкий дух смутился
Пред грозным Львом, настигнувшим меня.

Навстречу мне он с ревом устремился
И голову поднял, как бы в борьбе,
Так что как будто воздух вкруг страшился.

Волчица с ним, что в страшной худобе
Алчбы полна казалась всевозможной;
В ней гибель многие нашли себе.

Так я такой тоской охвачен был тревожной
От злобы коей полн у ней был взгляд,
Что думал я, - подняться безнадёжно!

Точь-в-точь скупой, всю жизнь сбиравший клад,
Когда всё потерять пора настала,
Не сдержит слез, отчаяньем объят.

Тот безпокойный зверь мало-по-малу
Меня, идя ко мне навстречу, сшиб
В такую глубь, где солнце умолкало.

И вот, когда я думал, что погиб,
Предстал мне Некто, кто, как видно было,
От долгого молчания охрип.

Узрев его в пустыне той унылой, -
- "Спаси меня!" ему я с воплем рек, -
"Будь человек ты, или нет, - помилуй!"

"Не человек я, был я человек",
Он молвил: "мои предки - Мантуане,
И род мой из Ломбардии истек.

Sub Julio рожден, хоть жил не ране
Счастливых Риму августовых лет
В погибельном лжеверия обмане.

Я был певец, и мною был воспет
Эней, Анхиза праведное чадо,
Пришедший к нам после Троянских бед.

Но ты, что ты стремишься к сени ада?
Зачем бежишь ты горной высоты,
Начала и источника отрады?" -

- "О неужель, Виргилий, это ты?"
Воскликнул я, краснея от волненья:
"Поток, струящий реки красоты,

Других певцов хвала и украшенье!
О, да зачтется мне перед тобой
Твоих созданий дивных изученье!

Мой образец наставник, автор мой!
Тебе я одному обязан славой;
Прекрасный стиль, чем я прославлен, твой!

Взгляни, мне угрожает зверь лукавый;
Спаси меня, прославленный мудрец;
Он кинул в дрожь мне жилы и суставы". -

- "Иным путем", - мне отвечал Певец, -
"Идти ты должен, если от напасти
Спастися пожелаешь ты вконец.

А зверь, чьей ты избегнуть хочешь пасти,
Других не терпит на стезе своей,
Но их в своей по смерть содержит власти.

Породы нет коварнее и злей.
Нет сытости в ея утробы яме:
Чем больше пищи, голос резче в ней.

Блудотворя со многими зверями,
Она сойдется с новыми стократ;
Но Пес придет ее низвергнуть в сраме.

Псу пища не земля и не булат,
Но доблесть, милосердие, суд правый;
Между двух Фельтро будет Пес зачат.

Италии рабе он будет славой,
В честь коей Эвриал и Низ легли,
Турн и Камилла смертию кровавой.

Травя Волчицу из одной земли
К другой, он свергнет в ад ее, отколе
Ее раздор и зависть извели.

Теперь тебя я не покину боле,
И ты в пределы вечности за мной
Пойдешь из этой горестной юдоли.

Увидишь ты духов казнимых рой,
Увидишь древних пленников мученья,
Что смерти в муках ждут вотще второй;

И проходящих пламя очищенья
В надежде лучших благ увидишь там;
Увидишь Рая свтлыя селенья;

Но не со мной пойдешь ты к тем местам;
Там есть душа достойная иная,
И той душе тебя я передам.

Затем, что Самодержца власть святая,
Чей дерзостно отвергнул я закон,
Меня в блаженном том не терпит крае.

Вселенной всей Могучий, правит Он;
Но там Его престол, и царство света…
Блажен, кто в светлый град Его вселен!..." -

- "Царем небес", - я стал просить Поэта, -
"Непознанным тобой, тебя молю:
Веди меня, избавь напасти этой

И горших бед, направь стопу мою,
Да, муки Ада видев, невозбранно
К Петровой двери светлой приступлю!" -

И мы пошли, спускаясь в дол туманный.