На главную страницу

КОНСТАНТИН ИВАНОВ

1858 — 1919

В 1881 году окончил историко-филологический факультет Петербургского университета. Почти четверть века преподавал историю, географию и латынь в петербургской Пятой гимназии, в Александровском лицее, на Высших женских (Бестужевских) курсах. Был директором гимназии в Нарве (1904—1906), Двенадцатой гимназии в Санкт-Петербурге (1907—1909), а затем сменил Иннокентия Анненского на посту директора Николаевской Царскосельской гимназии. К этому времени он был тайным советником, кавалером высших степеней орденов святых Владимира, Анны и Станислава, автором учебников по медиевистике (до сих пор переиздаются его книги «Средневековый город и его обитатели», «Средневековый замок и его обитатели», «Средневековый монастырь и его обитатели» и др.). Благодаря культуре и безупречному послужному списку, Иванов был приглашен преподавателем истории и географии к детям императора Николая II — и был их учителем вплоть до высылки царской семьи в Тобольск. Иванов всю жизнь не оставлял занятий поэзией. В 1906 г. он издал том «Стихотворения», СПб, 1906, позже — сборник «Лепестки», СПб, 1912. Помещаемые ниже переводы Константина Иванова были выполнены им для книги «Трубадуры, Труверы и миннезингеры» (СПб, 1901) — совершенно очевидно, что для трубадуров и миннезингеров Константин Иванов в России стал первооткрывателем. Кроме того, Иванову принадлежит полный перевод «Фауста» Гете: он начал эту работу в 1880 году и закончил за четыре месяца до смерти; перевод пролежал неизданным почти девяносто лет в семье потомков писателя. «Фауст» в переводе Константина Иванова был впервые опубликован по автографу в 2006 году питерским издательством «Имена».


ХЕНДРИК ВАН ФЕЛДЕКЕ

(1128—1190)

* * *

Лето прекрасное к нам собирается,
Пташки все веселы в нашей стране:
Пенье задорное их разливается,
Песнями лето встречают оне.
Вольно орлу по весне возрожденной
Крыльями резать небес синеву!..
Знайте, на липе, давно оголенной,
Я подсмотрел молодую листву!

ГИРАУТ ДЕ БОРНЕЛЬ

(ок. 1138—1215)

ТЕНСОН*

Гиро! за что вы так браните
''Манеру темную'' писать
Стихи, хотелось бы мне знать?
        Ужели тем,
       Что ясно всем,
Вы дорожите так? Тогда
Ведь были б все равны всегда.

Сеньор Линор! прошу, поймите -
Как пишет кто, к чему мне знать?
Поэту волю нужно дать.
       Но мило всем
       Лишь то, над чем
Не утомится голова.
Вам мысль моя понятна, да?

Гиро! коль вы узнать хотите,
Мне нелегко стихи писать;
Зачем же труд мне прилагать?
       Ужель затем,
       Чтоб после всем
Казался вздором труд мой, да?
Лишь в тяжком видит прок толпа.

Линор! вниманье обратите -
Я, как и вы, тружусь всегда,
Но стоят ли стихи труда,
       Когда их свет
       Не знает? Нет!
Завидна доля песен тех,
Что создает поэт для всех!

Гиро! мне дела нет, поймите,
Распространю ль я вещь свою,
Когда я лучшее творю!
       Ведь суть не в том,
       Что все кругом
Известна вещь: и соль тогда
Ценней бы золота была!

Линор! вы, верно, подтвердите,
Что, споря с милою своей,
Желает милый блага ей…
       Кому стихи
       Претят мои,
Пусть тот бранит, коль хочет, их
В среде приверженцев своих!

Гиро! О чем вы говорите,
Неясно мне, клянуся я
Всем небом, солнцем, светом дня!
       Я — как во сне…
       Лишь радость мне
Волнует сладко грудь мою;
Я огорченье прочь гоню.

Линор! враждебно так, поймите,
Та отнеслась ко мне, в ком вновь
Хотел бы я возжечь любовь,
       Что пред Творцом
       Молюсь о том!
А что во мне родило пыл
И ревность речи, я забыл.

Клянусь, мне жаль — на Рождество
Вы уезжаете, Гиро!
Линор! Уехать должен я:
Зовет к себе король меня.

* Совместно с Рембо Оранским (р. между 1140 и 1145—1173)''

БЕРТРАН ДЕ БОРН

(ок. 1140 — до 1215)

* * *

Я знаю все, что лгут вам про меня
Льстецы презренные, клянусь вам я!
Не верьте им, их речь полна обмана:
Не уклоняйте сердца своего
Вы от меня, служителя его;
Подругою останьтеся Бертрана.

       Пусть улетит позорно ястреб мой
       Пусть дичь его погонит пред собой,
       Пусть сокол мой его ощиплет в ссоре,
       Коль ваша речь уж неприятна мне,
       Коль я люблю кого на стороне,
       Коль радость мне вдали от вас не горе!

Когда с щитом я еду за спиной,
Пускай меня продует ветер злой,
Пускай галоп мня в труху истреплет;
Пусть конюх мой, напившися вина,
Порвет узду, ослабит стремена,
Коль речь льстецов напраслины не клеплет!

       Когда приду к игорному столу,
       Пускай в игру пуститься не смогу,
       Пускай при мне играют лишь другие,
       Пусть кости мне приносят тьму вреда,
       Коль я влюблен в другую был когда,
       Коль раньше вас уж ведал о любви я!

В руках чужих пусть вас оставлю я,
Не отомстив, как олух, за себя;
Пускай попутный ветер мне не веет,
Пусть во дворце слуга побьет меня;
Пусть раньше всех уйду из битвы я,
Коль низкий лжец напраслины не сеет!

* * *

       Когда бы все и слезы и печали,
       Потери все и бедствия земли
       Слились в одно, одним бы горем стали,
       То и тогда сравниться б не могли
       Со смертью «молодого короля».
       Печальна юность, славы скорбен вид,
       Над миром тьма унылая лежит,
       Исчезла радость, все полно печали.

Придворные и воины в печали,
Скорбят по нем жонглер и трубадур,
И смерть его нам грозный враг, едва ли
Не огорчила всех нас чересчур,
Похитив «молодого короля»:
И самый щедрый скуп в сравненьи с ним,
Со скорбью той, которой мы скорбим,
Сравнить нельзя, поверь, другой печали.

       Ликуешь ты, виновница печали,
       Гордишься, смерть, добычею своей:
       Где рыцаря подобного встречали?
       Кто был его отважней и честней?
       Нет с нами «молодого короля»…
       О, лучше, если бы Господь решил,
       Чтоб с нами он теперь, как прежде, жил!
       Не знали б мы тогда такой печали!

Ослаблен мир, исполненный печали,
В нем нет любви, а радость — лживый сон,
Страданья всюду доступ отыскали,
В нем нет любви, а радость — лживый сон,
Страданья всюду доступ отыскали,
И с каждым днем все хуже, хуже он.
А с сердце «молодого короля»,
Как в зеркале, все отражалось, что
Есть в мире лучшего, и сердце то
Уже не здесь, и все полно печали.

       Возносим мы к Тому свои моленья,
       Кто в мир пришел, чтоб нас освободить.
       Кто принял смерть для нашего спасенья:
       Он — Справедлив, он — Милостив; молить
       Начнем за «молодого короля»
       Мы Господа, чтоб Он его простил,
       Чтоб Он его в том месте поселил,
       Где нет болезней, скорбей и печали,

* * *

Пора весны приятна мне
С ее листвою и цветами;
Люблю и птичек я: оне
Лелеют слух мой голосами,
Что в роще весело звучат.
Приятно, если перед вами
Равнины стелются с шатрами,
И если рыцари спешат
Туда и в шлемах, и в бронях,
На боевых своих конях.

Приятно мне, когда летят
Гонцы, гоня перед собою
Людей, животных, и гремят
За ними воины бронею.
Во мне восторг родят живой
Осады замков крепких сцены;
Смотрю, как рушатся их стены
И тащат балки за собой;
И палисады все, и ров -
Всё перешло во власть врагов.

Вот собралися на конях
Вооруженные сеньоры;
Всех впереди они в боях,
Они отважны, бодры, скоры;
Они умеют увлекать
Своих вассалов за собою.
Вот дан сигнал условный к бою,
Тут не приходится дремать:
Немало дела здесь для рук,
Удары сыплются вокруг.

Здесь меч, копье, там в перьях шлем
Иль щит разбил удар удалый.
Сперва любуюся я тем,
Как бьются храбрые вассалы.
В бою поверженных бойцов
В широком поле кони бродят;
Живые ж, если происходят
Они от доблестных отцов,
Рубяся, мыслят про себя:
«Скорей умру, чем сдамся я!»

Не даст питье мне, ни еда,
Ни сон такого наслажденья,
Что ощущаю я, когда
Заслышу крик в пылу сраженья:
«Вперед, туда!» В тиши лесной -
Коней осиротелых ржанье.
Вот слышно к помощи воззванье,
И кроет ров своей травой
Тела бойцов… Вон, погляди -
Лежит боец с копьем в груди.

* * *

       Расцвет пленительной весны
       Я вижу полный пред собою.
       Кто может хмуриться весною?
       Такой веселою порою
       Быть должен каждый из людей
       Доступней чувству, веселей,
       Чем был он в пору зимних дней.

Дни мира для меня скучны;
Иванов день всё не приходит,
И день так медленно проходит,
Как тридцать дней; меня изводит
Их милый мир. Когда бы мне
Уступлен город был Дуэ;
Желал бы взять я и Камбре.

       О, пусть виновник тишины
       Болячку на глаза получит!
       Ах, этот жалкий мир наскучит!
       Что даст он нам? чему научит?
       Что лучше времени и нет,
       Как время битв, волнений, бед,
       Филиппу то не знать не след.

Он не знавал еще войны:
Еще при нем не отсекали
Ни рук, ни ног, мечом из стали
Голов в сраженьях не снимали;
Не показали ни Руан,
Ни Сэ ему болящих ран;
Он, говорят, в войне профан.

       Филипп, король большой страны,
       Не вел в ответ на оскорбленья
       Войны кровавой, полной мщенья;
       Да, в этом мало поученья!
       Потом бы отдыха вкусил!
       Коль юный битв не полюбил,
       Он будет слаб, он будет хил!

Взгляни хоть с этой стороны,
Король Филипп: здесь честь страдает;
Тур податей не высылает,
А мир Жизорский… кто не знает,
Какая это благодать?
Да, лишь начав борьбу опять,
Ты можешь честь свою поднять!

       Но увещанья не нужны
       Для «Да и Нет», они напрасны;
       Не любит мира воин страстный,
       На подвиг трудный и опасный
       Идет, не медля, он всегда;
       И нет опасности, труда,
       Чтоб он не шел сейчас туда.

Король французский — друг покоя,
Совсем как добрый капеллан,
А «Да и Нет» — тот жаждет боя,
Как смелой банды атаман.

* * *

Того теперь я знаю, кто из всех
Достигнул славы высшей в этом мире;
Конечно, то — сеньор Конрад; не грех
Сказать, что он… Один в далеком Тире
Он Саладина отразил.
Бог помочь!.. но… подмога не идет…
Тому почет, кто тяжесть всю несет.

Сеньор Конрад, да сохранит вас Бог!
Придет пора, я буду также с вами,
Но до сих пор собраться я не мог;
Ведь не спешат и принцы с королями,
Да я и сердце загубил:
Блондинка дивная, владычица моя,
Мне не велит плыть в дальние края.

Сеньор Конрад, к вам оба короля -
Филипп и Ричард — будут с подкрепленьем,
Но вот беда: вражду в себе тая,
Они полны взаимным подозреньем.
Боюсь я, чтоб не угодил
Тот и другой к врагу в тяжелый плен:
Не стерпит Бог, конечно, их измен.

Сеньор Конрад, и друг, и даже враг
Всегда почтет вас полным уваженьем;
Но, дав обет отправиться, никак
Уже нельзя покрыть его забвеньем;
Забывший Бога прогневил!
А вот они покоятся, когда
Вас тяготят и голод, и нужда.

Сеньор Конрад, всё к худшему ведет
То колесо, что наша жизнь вращает;
Здесь большинство обманами живет,
Вредя другим; обманутый страдает,
Но тот, кто злое совершил,
Не убежит: Господь рукой своей
Заносит в книгу все дела людей.

Сеньор Конрад, и Ричард к вам придет;
Я слышал так; сильна его природа;
Он полчища большие соберет
И двинет их до окончанья года.
Да и Филипп отплыть решил;
Отправятся другие короли,
Придет конец бедам Святой Земли!

Мой Папиол прекрасный, ты ступай
В Савойю, путь держи к Бриндизи, там
Ты сядешь на корабль, тебе я дам
К Конраду порученье. Не скучай!
Скажи ему, что, если обещанье
Исполнят короли, приду и я,
А если мне прелестное созданье
Велит остаться, ехать мне нельзя.

* * *

Обеда нет, пришла кручина;
Ах, если б дома я сидел!
Там было мясо, хлеб и вина,
Огонь там весело горел.
Сегодня праздник: в день священный
Забыть приятно суету:
Хотелось быть бы мне с Еленой
Да и с сеньором Пуату.

       Я в Лимузен сбирался, чтобы
       Красавиц местных воспевать;
       Теперь прошу всех дам без злобы
       Певца другого поискать;
       Теперь пою я самой верной
       И превосходнейшей из них;
       Поклонник преданный, примерный,
       Я не глядел бы на других.

Вы так чисты, так благородны,
Течет в вас царственная кровь;
Свой край я бросил бы свободно,
Чтоб повидаться с вами вновь.
Вы выше всех неизмеримо,
Вас не сравню я ни с одной;
И вы, надев корону Рима,
Ее украсили б собой.

       Меня пленил ваш взор чудесный;
       Я подчинился вам, любя;
       Вы часто на скамье прелестной
       Меня сажали близ себя.
       И в вашей речи милой, звонкой
       Всё было просто и свежо:
       Вы мне казались каталонкой
       Иль дамой города Фанжо.

Когда ваш ротик улыбался,
Сверкал зубов жемчужных ряд…
Я вашим телом любовался;
С ним гармонировал наряд;
Лицо так нежно, так румяно;
Любуясь им, я в рабство впал,
А сам владыкой Хорассана
Себя тогда воображал!

       И на земле, и в недрах океана
       Всё — ниже вас; вы — выше всех похвал.

ВАЛЬТЕР ФОН ДЕР ФОГЕЛЬВЕЙДЕ

(1170?—1230)

* * *

Когда цветы выходят из травы,
Улыбкой ясною светило дня встречая
С его живым, играющим лучом,
И пташки малые, беспечны и резвы,
Зарею раннею пленительного Мая
Поют весну, и песнь их бьет ключом,
Испытываю я блаженство неземное.
Вы мне скажите, с чем могу сравнить его я?
Не отвечаете? так я за вас решу:
Есть что-то лучшее, но что? о том сейчас скажу
.
Представьте, что в собрании людей,
Своей красой и свежестью блистая,
Явилась дама знатная; она
Идет, но не одна, со свитою своей,
По сторонам порою взор кидая,
Приятности, изящества полна.
Как звезды перед солнцем, перед нею.
Стоят все женщины… И Май с красой своею,
И пышные цветы поблекнули совсем:
Мы все любуемся тогда виденьем чудным тем.

Желаете ль вы истину узнать?
Пойдемте все сейчас на светлый праздник Мая;
Во всей красе раскрыл он нам свой рай.
Угодно ль вам теперь сравнение начать?
Ответьте мне, словам моим внимая:
Что лучше? женщины прекрасные иль Май?
Когда бы мне, друзья, на выбор предлагали
Одно из двух, ей-ей, решенья бы не ждали…
И ты, красавец Май, скорей бы Мартом стал,
Чем разлучился бы я с тем, что сам себе избрал!

* * *

       Жду от вас радушной встречи:
       К вам я с вестью, господа!
       Все известные вам речи
       Не годятся никуда.
       Хоть не полной, не беда!
Вас порадовать большого нет труда…
       Да и почестям мы рады.

       Про немецких дам в секрете
       Весть хорошую держу;
       Будут всех милее в свете,
       Если я ее скажу.
       А награды мне не надо,
       Петь про них поэту честь…
Впрочем, для меня у них награда есть:
       Их привет — моя награда.

       Много я гулял по свету,
       Много я видал всего;
       И погибнуть бы поэту,
       Если б сердца своего
       Не сберег он молодецки,
       Верный родине своей.
Что ж служило мне защитою моей?
       Да, конечно, нрав немецкий.

       Я от края и до края
       Землю немцев исходил,
       Внешность, нравы наблюдая,
       До венгерцев доходил…
       Лучше немок, хоть пройдете
       Целый свет, поверьте мне, -
Лучше немок женщин ни в какой стране
       Ни за что вы не найдете!

       Здесь воспитаны мужчины,
       Жены — ангелы собой;
       Порицанья им причины
       Не находят никакой.
       Если кто искать желает
       Добродетели, любви,
В нашу землю тот направь стопы свои…
       В ней блаженство обитает!

* * *

Увы! куда, минувшее, ты скрылось?
И было ль ты? иль всё мне только снилось?
И жизнь моя была ли наяву
Иль сном была? ответить не могу.
Теперь пора настала пробужденья…
Но, Боже мой, какие измененья
Вокруг меня! Ни места, ни людей
Не узнаю, что в юности моей
Когда-то знал. Утратил безвозвратно
Я всё, чем жил, что было так приятно!
Где детства сверстники? Увы мне! Вместо них
Я вижу стариков едва-едва живых…
Затоптан луг, порублена дуброва,
Одна река — остаток от былого -
Течет теперь, как и тогда текла.
О, Боже мой, как много в жизни зла!
В иные дни и радость улыбалась,
Но что же от нее на долю мне осталось?
И эти дни пленительные где?
Так мимолетен след удара по воде.
Увы, увы!

А молодое наше поколенье
Внушает мне невольно сожаленье:
Печальны лица молодых людей,
Забот не знающих, не знающих скорбей!
Не так бы жить, поверьте, подобало
Всем тем, кто жил еще так мало, мало.
В какое я собранье ни войду,
Заране знаю, в нем веселья не найду;
И пляс, и смех заботы отогнали…
Печальный год; такого мы не знали!
Убором головы похвастать ни одна
Не может женщина… О, где ты, старина?
А рыцари в мужицкой их одежде!
И всё теперь не то, что было прежде.
Из Рима к нам послания пришли,
С собой вражду и горе принесли.
Ужель теперь за радости былые
Мне суждено страдать? Слова пустые!
Слова греховные! Кто мыслит о земном,
Тому блаженствовать не суждено потом.
Увы, увы!

Увы! как всё нам время отравило,
Что было так пленительно, так мило!
И в меде желчь находим мы теперь.
Прекрасен мир по виду, но не верь
Его цветам: он извнутри невзрачен,
И черен он, и, как могила, мрачен!
Кто прожил жизнь, тот мыслит об одном -
Загладить все греховное в былом
Своим раскаяньем недолгим в настоящем.
Вы, рыцари, оружием блестящим
Наделены: кольчугою, мечом,
Что в церкви освящен, и шлемом и щитом!
На вашем месте я, нуждающийся, бедный,
Старался б заслужить себе в борьбе победной
Награду верную. Не в золоте она,
Не в лэне дорогом… Награда мне одна
Теперь является желанной, неизменной:
Желал бы я копьем добыть венец нетленный!
Я б за море уплыл, и не слыхали б вы
Уж больше моего печального увы!

КРИСТИАН ФЮРХТЕГОТТ ГЕЛЛЕРТ

(1715—1769)

ЮНОША И СТАРЕЦ

— Что делать мне, скажи, чтоб до верхов добраться? -
Какой-то юноша спросил у старика.
«Есть средства верные, но знаю я, признаться,
Два-три, не более пока.
Будь храбр, мой юный друг. Иной тем поднимался,
Что сильно рисковал в опасностях собой,
С покоем никогда, с отрадою не знался
И жаждал славы лишь одной.
Будь мудр, мой сын. Удачной остротою
И разумом своим взлетал с низов иной:
Велик был при дворе, носился над толпою.
Но время нужно тут, и нужен труд большой;
То средства душ возвышенных». — Конечно,
Но тяжелы они, скажу чистосердечно;
Не назовешь ли мне, что было бы легко? -
«Прекрасно; дураком живи себе беспечно:
Нередко дураки взбирались высоко».

СТАРЕЦ

Сейчас в честь старца песнь раздастся:
Он прожил девяносто лет.
Коль эта песнь мне не удастся,
Тогда я вовсе не поэт.

Что делал он, живя на свете,
Что скажет летопись о нем;
Вот о каком простом предмете
Сегодня песню мы споем.

Поэты! пойте в пылкой страсти
Вы о любви и о вине;
Любовь, вино — всё в вашей власти,
А старика оставьте мне.

Увековечивайте смело
Себя и доблестных мужей;
Петь славу подвигов не дело
Простой поэзии моей.

Тот, кем я ныне вдохновился,
Кому несется лирный звон,
Героем не был: он родился,
Он жил, женат был, умер он!