ГРУСТЬ ПАШИ

"Что с тению Аллаха? - твердил дервиш убогий, -
Он мало так дает, а у него так много!
Он мрачен, скуп и нем, и горек смех его;
Иль меч его отца нежданно притупился?
Иль видит он мятеж, что вдруг волной разлился
Средь войска своего?"

"Что сталося с Пашой, визирем сильным края? -
Роптали бомбардиры, фитиль свой зажигая, -
Или строгий имам ум светлый омрачил?
Иль рамазана пост нарушил он случайно,
Иль в мраке по ночам ему являлся тайно
У входа в ад крылатый Азраил?"

"Что с ним? - придворные гарема говорили, -
Иль волны с грузом аромат корабль разбили
О камни острые теченьем бурных вод?
В Стамбуле зависть вызвали его завоеванья?
Иль египтянка старая в таинственном гаданье
Немого предрекла приход?"

Султанши молвили: "Что с дорогим султаном?
Иль с сыном подстерег под вековым платаном
Он фаворитку смуглую с устами, как коралл?
Не в ванну ль грубые эссенции налили?
В мешке ли что феллах рассыпал среди пыли?
Он головы врага одной не досчитал?"

"Чем господин томим?" - рабы так рассуждали.
Но ошибались все. В бездействии протекали
Его часы и праздно время шло,
И, сгорбясь, как старик, ослабленный годами,
Три ночи и три дня он закрывал руками
Свое поникшее, угрюмое чело,

Не потому, что вспыхнуло недавно возмущенье,
Тесня его гарем, как вражье укрепленье,
До ложа проникая пламенным огнем,
Не потому, что меч отцовский притупился,
Явился Азраил иль страшный сон приснился,
Увидел ряд немых он с роковым шнурком.

Увы! Аллаха Тень поста не прервал голод,
Султаншу стерегут, а сын еще так молод,
Корабль не погибал у дальних берегов,
Татарин до конца исполнил порученье,
И в сладостном сераля утешенье
Довольно ароматов и голов.

Не города, которые превращены в руины,
Не кости, что пестрят зеленые долины,
Не Греция в огне, где властвует Омар;
Не вдов и не сирот моленья и стенанья,
Не слезы матерей, не их детей страданья,
Не девы, уведенные толпами на базар.

Нет, нет, не эти ужасы и мрачные виденья,
Средь темноты восстав в кровавом освещенье,
Из его сердца вызвали раскаяния вздох.
Но что ж с Пашой? Его час битвы ожидает,
А он как женщина и плачет и скучает?
Его нубийский тигр издох.

ВАЛЬС

Напев я знаю - звучный и игривый,
Он в сердца глубь однажды мне запал,
Люблю его поныне переливы,
Он мне приход желанный возвещал,
То вальс был упоительно мятежный,
Что вместе нам пришлось услышать раз,
И часто пел его мне голос нежный:
Свиданья вальсом звался он у нас.

Бывало, утро чуть еще вставало,
Едва ночная рассевалась тень,
Она свое окошко открывала
И песнею приветствовала день.
За часом час те отзвуки звенели
И к небесам мелодия неслась,
Спускалась ночь, его мы снова пели:
Свиданья вальсом звался он у нас.

Я признаюсь без ропота и гнева:
Меняет жизнь на каждом нас шагу,
Кто изменил знаковый лад напева,
Она иль я, сказать я не могу.
Нередок миг блаженства пережитый
В воспоминанье слезы навевал,
И, вальс запомнив, ею позабытый,
Прощанья вальсом я её назвал.

* * *

В стаканы грубые в удушливом кружале
Вино течет без меры и числа,
Вино прозрачное, достойное стекла
Уж реже пенится в изысканном бокале.

Но кубок золотой, блестя на пьедестале
Напрасно влаги ждет, которая б была
Ему равна ценой, искриста и светла,
Боятся запятнать узоры на металле.

Чем проще чаши вид, состав и глубина,
Тем легче и скорей наполнится она,
Лишь для прекраснейших достойной нет струи.

Бывает так всегда: чьи доблестней мечты,
Кто ищет идеал небесной красоты,
Тот сердца не отдаст во власть земной любви.