На главную страницу

ИВАН КОНЕВСКОЙ

1877, СПб. — 1901, станция Зегевольд Лифляндской губ. (утонул в реке)

Настоящая фамилия Ореус. Трагически погибший основоположник русского символизма, в переводе он был сторонником переложения поэзии прозой. Именно так выполнены его переложения из М. Метерлинка, Э. Верхарна, Д.Г. Россетти, Ч.Э. Суинберна, Ф. Ницше и других авторов, безуспешно предлагавшиеся им в символистское издательство «Скорпион» незадолго до смерти. Впрочем, в наследии Коневского сохранились и переводы, выполненные в более традиционной манере.


ГЕНРИК ИБСЕН

(1828–1906)

СВЕТОБОЯЗНЬ

Как сердце, бывало, отвагой вздымалось,
Какой я веселый и в школе сидел,
Покамест лишь солнце в горах не скрывалось
С отливом кровавым, что нa небе рдел.

Но только что ночь этот отблеск гасила
И кутала землю в свой мрачный покров,
Мне душу мутила нечистая сила
Из сказок и саг стародавних веков.

А раз только в душу вползали мне эти
Исчадья фантазии вeщей моей,
Мне все становилося страшно на свете,
А мнил ведь себя я героем, ей-ей.

Теперь же совсем уже дело другое:
Вот как моя жизнь изменила меня!
Теперь упадет во мне миг ретивое
При первом сиянии дня.

Чудовища дня, эти пошлые лица,
Их вечер с крикливым весельем своим,
Все грудь мне терзает, все мелочно злится,
Что я — не товарищ трудам их дневным.

Стараюсь я скрыться под складки покрова,
Под призрачным саваном ночи немой.
Парю как орел над горами — и снова
Забуду про жребий проклятый я мой.

И я разбиваю тиски и оковы:
Туда, в бесконечность! в синеющий свод!
И страх мой исчез, и все раны здоровы, —
Покамест лишь утренний луч не блеснет.

Мне свет нестерпим, если в свете прозрю я
Лишь будничный день, мне постылый давно.
Да, если великое что сотворю я,
То будет созданием ночи оно.

РУДОКОП

Разбивайся же с гулом и громом
Под ударами млата, скала!
Пробираюсь туда я со взломом,
Где глубоко руда залегла.

Самоцветные камни там манят,
Красноватое злато блестит:
Все в ту темную глубь меня тянет,
Где страданий земных не гостит.

Пробивай мне дорогу, мой молот,
К человечьему сердцу в тайник!
Был в ту пору ретив я и молод,
Как спустился я в мрачный рудник.

Знал и я ведь весенние годы,
С детским счастьем на солнце глядел;
По пути всё — цветущие всходы…
Радость жизни была мой удел.

Но забыл я о солнечном счастьи,
Как в полночную шахту проник.
Бей без устали, млат, и в бесстрастьи:
Рвусь я к сердцу людскому в тайник.

А как слез я под землю впервые,
Отчужденный от будничных мук,
Тут я думал, что духи живые
Истолкуют мне жизненный круг.

Но мне нe дал никто разъясненья,
Чтo клокочет там в недрах, внутри.
Мне никто в этой бездне сомненья
Не возжег светоносной Зари.

Так ужель я ошибся — и к свету
Даже путь глубины не ведет?
Но от солнца уж нет мне привету:
Свет земной мне лишь очи гнетет.

В глубине так же тихо, прохладно,
И страстей во мне сякнет родник.
Бей по камню, мой молот, нещадно:
Путь мой — к сердцу людскому в тайник.

Так я сыплю удар за ударом
До конца моих сумрачных дней.
Ночь пронзить порываюсь я даром:
Нет просвета, нет проблеска в ней.