ЦВЕТЫ

«Я царь среди царей, и мне равны лишь боги;
Я, в милости своей, для вас раскрыл чертоги;
Мой пир неслыханной блистает красотой;
Смотрите: там огне открылся ряд двойной;
То факелы рабы своим питают телом,
Взор кесаря развлечь им выпало уделом.
Как чаша, надо мной раскрылся потолок,
Строится точно дождь живых цветов поток.
Я повелел жнецам, мои пусть тешат взоры,
Пускай опустошат сады цветущей Флоры;
Пусть в траур царственный оденутся поля.
И зал ликующий, смеясь, покинул я».
Тоскующий Нарцисс, возросший одиноко,
Душистый аморант и лилия востока;
И мак, и васильки садились как роса;
И громкие вокруг раздались голоса:
«Да славится вовек наш кесарь богоравный».
Меж тем поток цветов волной строился плавной.
И сыпались они без счета, без конца;
И встрепенулся зал, и дрогнули сердца.
Замедлило свой бег безумное веселье;
Сменилось ужасом недавнее похмелье,
Холодный пот покрыл их бледные черты;
И шепот пробежал: «все сыплются цветы!»
Струился аромат удушливый и сладкий;
И, ложа отряхнув пурпуровые складки,
С тревогою они качали головой:
Все крылося вокруг душистой пеленой;
И пирные столы, с их грудой яств и брашен,
И бронзовый треног, что был резьбой украшен,
И вазы, где эмаль на фоне золотом
Блистала радужным изменчивым огнем, –
Лишь призрак там один носился колоссальный,
В угрюмой зале той, во мгле ее печальной
Был виден мрачный лик, и им со всех сторон
Грозил, казалося, безжалостный Нерон.
И – прихоть странная судьбы непостоянной:
Цветок, взлелеянный в тиши благоуханной:
Едва раскрывшийся для солнца поутру,
Гасил светильники впервые на пиру.
И, с ложа соскочив, патриций юный Рима
Там бился у стены в тоске невыразимой,
Спасения, увы, искал напрасно он.
Был прочен мрамор стен и бронза их колонн.
Забавы цезаря! Пир горя и печали!
В слезах, среди цветов, там смерть они встречали,
Ища любимых уст в душистой этой мгле,
Прощаяся со всем, что мило на земле.
Вулкан открывшийся, где сыплются лилеи!
Под  лавою цветов, подобие Помпеи!
Там знойный аромат сдавил всем тяжко грудь,
Им некуда бежать и нечем им вздохнуть.
Но тщетно их уста полны великой жажды,
Упавший с высоты, цветок их губит каждый.
Все гибнет… все молчит… и розы и ирисы
Садятся медленно, под сладкий гимн Париса,
И вот, когда заря озолотит восток,
Над свежей жатвою, чей сон теперь глубок,
Огнями алыми лучи ее заблещут,
И новые цветки на миг там затрепещут.