К ПОРТРЕТУ АДАМА ОЛЕАРИЯ

Здесь на рисунке, читатель, стоит пред тобой Олеарий!
Славный мой друг для тебя облик его начертал.
Личным знакомством почтил его некогда цесарь рутенов,
Так же как Персии царь, славный богатством Сефи.
Так как нельзя на рисунке и гений его здесь представить,
Сам силой гения он дал нам свой гений узнать.

***

Германия! Меня защиты ты лишила
С тех пор, как даль меня из рук твоих сманила.
Прощай, о мать моя! Ах, не тужи в слезах
О том, кто весел так был на твоих руках!
Я лучшую тебе ведь оставляю долю:
Мне друга сбереги! Всего получит в волю
Пусть от Фортуны он! Пусть славу и почет
За добродетели в награду он найдет.
Остался с Феба ты, мой милый друг, народом,
Я ж к варварам плыву, навстречу злым невзгодам.
В объятьях милой ты заснешь спокойным сном,
Меня Фетида здесь страшит холодным дном.
Из дома гонишь ты заботы прочь и горе,
Со страхом я гляжу, как вкруг бушует море;
Ты дуновением из милых уст польщен,
Я злою бурею, быть может, поглощен.
Но Кто тебе дал все, Кто в счастье охраняет,
Тот бдит и надо мной. Я верю, Он склоняет
В грядущем все дела счастливо к заключенью:
Мы оба вознесем Ему благодаренье!

***

Царицы дикие пустынных пермских вод,
Плывите, нимфы, к нам, не замедляясь боле...
У волжских берегов ваш взор, на дикой воле,
Голштиньи первенца и гордость обретет:

Корабль наш здесь стоит. По всей Руси идет
Лишь разговор о нем и нашей славной доле.
Голштинцам удалось безвестное дотоле,
Что в вечности скрижаль их имя занесет.

Пусть бурых вод своих нам Кам-отец нальет
Ковшами полными, чтоб сосен наших ход
Замедлить не могли ни суши здесь, ни мели,

А Волга впереди пусть нам готовит путь,
Чтоб от опасностей могли мы отдохнуть
И смерть и грабежи нам угрожать не смели.

[О ДЕВЬЕЙ ГОРЕ]

Скажите, русские, так весть в устах народа
Про гору — истинна? Так правда то, что тут
Премудрый Карла жил, как нам передают,
И дева здесь была, из исполинов рода?

И гору дивную хранит с тех пор природа
И Девичьею все поднесь ее зовут?
Что сталось с девою? Вестей нам не дадут
О судьбах дочери одритского народа?

С забвеньем время все с собою унесло,
Добро минувшего погибло, как и зло!
Мне страшен вид горы: столь дико и столь властно,

Я вижу, вверх она стремится к облакам,
Как варвар дерзостный противится богам,
С Олимпа на него взирающим бесстрастно.

[О ЦАРЕВОМ КУРГАНЕ]

Песчаный холм, едва дающий тощим травам,
Чем корни укрепить, блестящею главой
Своей возносится один в степи пустой.
Момаон — в нем лежит. Когда семи державам

Законы он давал, стремился пылким нравом
Рутению себе он покорить войной...
Теперь безмолвно здесь стоит курган степной,
А хан забыт. Конец воинственным забавам!

О суета сует! Так вот каков удел
Столь многих тысяч! Он зачем же так хотел
Все покорить себе, так всех пожрать стремился!

Орда кишела здесь. Теперь тут все молчит.
Не то же ль вообще история гласит:
Забвенье ждет нас всех, как кто бы ни кичился!

[О КАЗАЦКОЙ ГОРЕ]

О холм, злодействами далёко прогремевший,
Венец твой Фебом так безжалостно спален,
Что и дриаде здесь приют не сохранен,
И дичь и человек исчезли с опустевшей

Главы твоей, — давно ль злодеями кишевшей,
Которых к Волге шлет сосед опасный Дон?
Теперь спокойно здесь. Наш безмятежен сон,
И не боимся мы злой шайки, здесь сидевшей...

Погибнет прошлое, и новая взойдет
Здесь жизнь, колосьями края холма зальет,
И город с башнями возникнет в этой дали!

Посмеет ли тогда казак сюда пристать?
Не век же с Волги дань грабителям сбирать!
Что правы в этом мы, нам небеса вещали!