На главную страницу

АЛЕКСЕЙ ЛОЗИНА-ЛОЗИНСКИЙ

1886, СПб - 1916, Петроград

Автор пяти книг стихотворений; ныне они переизданы в составе собрания стихотворений «Противоречия» (М.: Водолей Publishers, 2008) с прибавлением множества неизданных произведений. Что имел в виду Гумилев, написав о «неумелой версификации» Лозина-Лозинского, я понять не смог и не могу теперь. Именно поэма Лозина-Лозинского «Петербург», пластически блестящая, представляется одним из лучших произведений тех лет, посвященных столице Серебряного века. Долго жил в Италии и Франции, немало переводил, лучшее из обнаруженного по сей день в журналах (в том числе в эфемерном «Рудине») и архивах – переложения Бодлера и «итальянского Надсона» Лоренцо Стеккетти. С выходом упомянутого собрания Лозина-Лозинского оказалось, что его переводов из Бодлера сохранились не четыре, а по меньшей мере тринадцать; можно ждать и новых находок. На личности поэта лежал определенный отсвет «проклятости»; М. Л. Гаспаров пишет: «Внешне обаятельный и ироничный, он был глубоким меланхоликом, в 19 лет лишился ноги и ходил на протезе, три раза покушался на самоубийство, в последний раз – приняв морфий и раскрыв Верлена; вел записи о предсмертном самочувствии до последней минуты сознания».


ШАРЛЬ БОДЛЕР

(1821-1867)

ПЕЧАЛИ ЛУНЫ

Сегодня вечером в луне так много лени,
Как в спальне женщины, когда пред негой сна
Рассеянной рукой ласкает грудь она
И в комнате тепло, подушки, тишь и тени.

И отдается в тьме луна забвеньям странным,
И умирает в снах, склонившись на атлас,
Блуждая медленно лучами томных глаз
По призракам небес, белесым и туманным.

И если иногда она с небес устало
Уронит нa землю слезинку из опала
С игрою радужной блестящего червонца,

То словит в руки дар ее тоски ленивой
Бессонный и больной поэт благочестивый
И в сердце сохранит от жгучих взоров солнца.

СПЛИН

Недобрый холод льет из урн потоком нищий
И недовольный всем брюзжащий плювиоз
На бледных жителей соседнего кладбища,
А на предместие - туман смертельных грез.

Худой, чесоточный, мой кот во мраке где-то
Всю ночь без отдыха скребет бока себе,
И зябнущий фантом, дух дряхлого поэта,
Печально жалуясь, блуждает по трубе.

Тоскует колокол, дрова в печи дискантом
Аккомпанируют простуженным курантам
И в кипе сальных карт, средь грязных королей

(Одной старухи дар, погибшей от водянки),
Болтает, хороня былой любви останки,
С зловещей дамой пик пустой валет червей.

ВИНО ОДИНОКОГО

Галантной дамы взор, особенный и быстрый,
Скользящий холодно, как луч луны, когда,
Купаясь в озере, раскидывает искры
Ее небрежная, пустая красота,

Распутный поцелуй веселой, тощей Ады,
Последнее экю меж пальцев игрока
И звуки музыки, дрожащие рулады,
Как чья-то дальняя и нервная тоска, -

Всё вздор перед тобой, объемистая фляга!
Из брюха твоего волнующая влага
Благочестивого поэта веселит

И льет в него глотки надежды и отваги,
И гордость, этот клад для каждого бродяги,
С которой он на мир, как Бог с небес, глядит.

СМЕРТЬ БЕДНЫХ

Это Смерть нас живит и, увы, утишает,
Как надежда, конец драгоценный пути,
Дорогой эликсир, что бодрит, опьяняет,
Дарит силы до вечера снова идти…

Это светоч, мерцающий в мраке неверно,
В непогоду зимой указующий путь,
Знаменитая, жданная нами таверна,
Где мы можем поесть и уснуть.

Это Ангел - с его магнетических пальцев
Ниспадают экстазные сны на скитальцев,
Для нагих и для нищих он стелет постель…

Пенсион беднякам, первородина, цель
И мистичный чердак, и немой, и прелестный…
Это портик, открытый в простор неизвестный.

ГОЛОС

Да, колыбель моя была в библиотеке;
Пыль, Вавилон томов, пергамент, тишина,
Романы, словари, латыняне и греки...
Я, как in folio, возвышен был тогда.
Два голоса со мной о жизни говорили.

Один, коварен, тверд, сказал мне: "Мир - пирог.
Развей свой аппетит. Ценой своих усилий
Познаешь сладость ты всего, что создал Бог".
Другой же закричал: "Плыви в бездонных сказках
Над тем, что мыслимо, над тем, что мерит метр".
Ах, этот голос пел, баюкал в странных ласках,
Пугал и волновал, как с набережной ветр,
Как кличущий фантом, пришедший ниоткуда.
Я отвечал: "Иду!" И это я тогда
Вдруг ощутил ту боль и ту судьбу, что всюду
Ношу теперь с собой, ношу всегда, всегда...
Я вижу новые созвездья из алмазов
В чернейшей бездне снов, за внешностью вещей;
Раб ясновиденья и мученик экстазов,
Я волоку с собой неистребимых змей.
И это с той поры я, как пророк, блуждаю;
В пустынях и морях я, как пророк, один.
Я в трауре смеюсь, я в праздники рыдаю
И прелесть нахожу во вкусе горьких вин.
Мне факты кажутся какой-то ложью шумной,
Считан звезды в тьме, я попадаю в ров...
Но Голос шепчет мне: "Храни мечты, безумный!
Не знают умники таких прекрасных снов..."

КРЫШКА

Трущобный нищий он иль он Христа спаситель,
Высокомерный Крез, Цитеры куртизан,
Сын пашни иль морей, сын севера иль житель
Долин пылающих, сожженных солнцем стран,

Байбак иль вечный жид, виллан иль горожанин, -
Ведь всё равно тогда с бессильной головой
Повсюду человек пред Тайной нищ и странен
И с ужасом глядит в просторы над собой.

Ты… Небо… Свод тюрьмы, где душит нас угар,
Блестящий потолок театра-буффы, сцены,
Где топчет каждый шут кровавый пол арены,

Мечта отшельников, распутников кошмар…
Ты, крышка от котла, в котором мы вскипаем,
Мы все, ничтожества, мы, грезящие раем.

ЛОРЕНЦО СТЕККЕТТИ

(1845-1916)

* * *

Чуть спустит девушка немного с плеч покров,
Шепнет та девственность, которая дозрела
До пожелтевших губ и длинных злых зубов...
О тощая мораль, ворчащая на тело!..

Закрой свое лицо, уйди и не взирай
На мир, где мы живем, на valle lacrimаrum!
Веселым королям принадлежит наш май -
Цветам, и бабочкам, и сумасшедшим парам.

Закрой свои глаза. Девицам возвращает
На шляпы май цветы, а на уста их - смех,
И агнцы Господа за овцами блуждают!

Закрой мои стихи - они безбожней всех -
Мой отлученный том, который воспевает,
Как хороши и май, и грешницы, и грех!

* * *

Зачем ты голос свой, бунтуя, подымаешь
И будишь скорбь свою среди тупых и злых?
Хохочет мир. Иль ты его не понимаешь?
Наш плач… Но что наш плач для них.

Не предавай себя. Рыдай, но одиноко.
Здесь, на земле, внизу, ты ценность лжи поймешь:
Здесь слово "брат" - старо, смешно, жестоко.
Добро - вот подлинная ложь.

На грани мук твоих, о, как на представленье
Сбежится жадный сброд… Кто ж не посмотрит, кто?
Все поглядят на крестные мученья
И не последует никто.

Лги, только лги им, лги! Каскадом смеха брызни!
Вздев маску для толпы, оставь для грусти мрак.
Ведь истина и создана для жизни.
Кто не умеет лгать - дурак.