АНДРЕЙ МЮССАР-ВИКЕНТЬЕВ
1879, Санкт-Петербург – после 1924
Настоящее имя – Андрей Александрович Викентьев; первоначально публиковался под именем «А. Мюссар», со временем присоединил псевдоним к фамилии. По профессии врач; принадлежал к кругу театралов, с 1901 по 1914 год регулярно печатался в журнале «Театр и искусство», опубликовал немало пьес, стихотворений и переводов из французских поэтов (Коппе, Сюлли-Прюдом, Верлен и др.). В 1921–24 годах был одним из ключевых участников знаменитого московского кабаре «Нерыдай», также открыл собственное кабаре «Таверна Заверни» на Большой Дмитровке. О дальнейшей его судьбе сведений нет.
ТЕОДОР ДЕ БАНВИЛЬ
(1823–1891)
БАЛЛАДА О ВИСЕЛЬНИКАХ
В листьях рощицы дубовой
Ряд повешенных висит;
Их тела восход багровый
Поэтично золотит.
Страшный плод в листве шуршит,
Перезреть давно готовый...
Этот странный сад фруктовый
Королю принадлежит.
Полный дум, тоски суровой,
Ряд повешенный молчит;
И, качая их, бедовый
Ветерок в ветвях шалит.
Беспощадно их палит
Солнце с выси бирюзовой...
Этот странный сад фруктовый
Королю принадлежит.
Эти висельники новой
Ждут компании... Горит
В небесах восход багровый;
Стая птиц на пир летит;
Ожерельем слез дрожит
Там роса в листве садовой...
Этот странный сад фруктовый
Королю принадлежит.
Посвящение
Принц! есть сад, всегда готовый;
Сбор плодов в нем взор манит.
Этот странный сад фруктовый
Королю принадлежит.
ЖАН РИШПЕН
(1849–1926)
LA CHANSON DE MARIE-DES-ANGES
Однажды бедный парень жил,
Э лон лал эр,
Э лон ла ла,
Однажды бедный парень жил
И злую девушку любил.
Она сказала: для свиней
Э лон лал эр,
Э лон ла ла,
Она сказала: для свиней
Дай сердце матери твоей.
Тогда пошел убить он мать,
Э лон лал эр,
Э лон ла ла,
Тогда пошел убить он мать,
Взяв сердце, бросился бежать.
Когда бежал, споткнулся вдруг,
Э лон лал эр,
Э лон ла ла,
Когда бежал, споткнулся вдруг
И сердце выронил из рук…
И, в пыль упав, оно лежит,
Э лон лал эр,
Э лон ла ла,
И, в пыль упав, оно лежит;
Вдруг слышит: сердце говорит.
И внемлет тихой он мольбе,
Э лон лал эр,
Э лон ла ла,
И внемлет тихой он мольбе:
«Мой мальчик, больно ли тебе?»
ЭДМОН РОСТАН
(1868–1918)
СМУТНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
В тот вечер мы под тенью дуба были с вами…
Быть может, этот дуб был липою простой.
У ваших ног я лег, впиваясь в вас глазами;
Качался на траве мой rocking chair пустой.
Вы, нежно-светлая, как в красках акварели,
Качались на своем – как зыбкий челн он плыл;
И снегиря в ветвях неслися звонко трели…
(Быть может, тот снегирь лишь коноплянкой был.)
Вдали играл оркестр – andante amoroso…
(Настраивал, быть может, инструменты он);
Надломленная ветвь, казалось, вставши в позу,
Готовилась смычком прорезать неба фон.
На небе свод огней все становился уже,
И где-то вдалеке на золоте пруда
(Пруда, который был, быть может, просто лужей)
Дробила синеву ночной листвы вода.
И крылья надо мной раскрыла уж надежда…
(Быть может, за надежду принял я мечту…)
Перед лицом моим чуть веяла одежда,
Которую рукой ловил я на лету.
На складках без конца воланов легких газа
Расчеты делал я, считая кружева;
И нехотя, в истоме, мы роняли фразы
(Быть может, эти фразы были лишь слова).
Цветы на вашей шляпке тихо колебались.
Из дивных генуэзских кружев воротник
(Быть может, таковыми мне они казались),
Взлетая, закрывал порой ваш милый лик.
Вдруг черный жук упал на ваше одеянье,
Как клякса на страницу чистую… Испуг
(Испуг, который был, быть может, оправданье)
Вас бросил мне в объятья… Жук! Мой добрый друг!
На бледном небе ива старая с печалью
Подняла толстый палец, согнутый крючком;
Свежела ночь, и вы закуталися шалью…
(Быть может, эта шаль была простым платком.)
Ночь соблазнила нас на худшие признанья,
Вливая к нам в сердца свой сладострастный яд;
И видел я в глазах у вас души сиянье…
(Быть может, та душа была лишь только взгляд…)