ИСПОВЕДЬ

Осудивши с горечью жизни путь бесчестный,
Приговор ей вынес я строгий и нелестный;
Создан из материи слабой, легковесной,
Я – как лист, что по полю гонит ветр окрестный.

Мудрецами строится дом на камне прочном,
Я же, легкомыслием заражен порочным,
С чем сравнюсь? С извилистым ручейком проточным,
Облаков изменчивых отраженьем точным.

Как ладья, что кормчего потеряла в море,
Словно птица в воздухе на небес просторе,
Всё ношусь без удержу я себе на горе,
С непутевой братией никогда не в ссоре.

Что тревожит смертного, то мне не по нраву;
Пуще меда легкую я люблю забаву;
Знаю лишь Венерину над собой державу;
В каждом сердце доблестном место ей по праву.

Я иду широкою юности дорогой
И о добродетели забываю строгой,
О своем спасении думаю немного
И лишь к плотским радостям льну душой убогой.

Мне, владыка, грешному ты даруй прощенье:
Сладостна мне смерть моя, сладко умерщвленье;
Ранит сердце чудное девушек цветенье;
Я целую каждую – хоть в воображенье!

Воевать с природою, право, труд напрасный.
Можно ль перед девушкой вид хранить бесстрастный?
Над душою юноши правила не властны:
Он воспламеняется формою прекрасной...

Кто не вспыхнет пламенем средь горящей серы?
Сыщутся ли в Павии чистоты примеры?
Там лицо, и пальчики, и глаза Венеры
Соблазняют юношей красотой без меры.

Ипполита в Павии только поселите –
За день всё изменится в этом Ипполите;
Башни Добродетели там вы не ищите;
В ложницу Венерину все приводят нити.

Во-вторых, горячкою мучим я игорной;
Часто ей обязан я наготой позорной,
Но тогда незябнущий дух мой необорный
Мне внушает лучшие из стихов бесспорно.

В-третьих, в кабаке сидеть и доселе было
И дотоле будет мне бесконечно мило,
Как увижу на небе ангельские силы
И услышу пенье их над своей могилой.

В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе!
Быть к вину поблизости мне всего дороже;
Будет петь и ангелам веселее тоже:
«Над великим пьяницей смилуйся, о Боже!»

Да, хмельными чашами сердце пламенится;
Дух, вкусивший нектара, воспаряет птицей;
Мне вино кабацкое много слаще мнится
Вин архиепископских, смешанных с водицей.

Вот, гляди же, вся моя пред тобою скверна,
О которой шепчутся вкруг тебя усердно;
О себе любой из них промолчит, наверно,
Хоть мирские радости любы им безмерно.

Пусть в твоем присутствии, не тая навета
И словам Господнего следуя завета,
Тот, кто уберег себя от соблазнов света,
Бросит камень в бедного школяра-поэта.

Пред тобой покаявшись искренне и гласно,
Изрыгнул отраву я, что была опасна;
Жизни добродетельной ныне жажду страстно...
Одному Юпитеру наше сердце ясно.

С прежними пороками расстаюсь навеки;
Словно новорожденный, подымаю веки,
Чтоб отныне, вскормленный на здоровом млеке,
Даже память вытравить о былом калеке.

К кельнскому избраннику просьба о прощенье;
За мое раскаянье жду я отпущенья;
Но какое б ни было от него решенье,
Подчиниться будет мне только наслажденье.

Львы, и те к поверженным в прах – не без пощады;
Отпустить поверженных львы бывают рады;
Так и вам, правители, поступать бы надо:
Сладостью смягчается даже горечь яда.

* * *

Мне мерзко все, что людям слаще меда,
И ненавижу я весь Божий свет.
"Но что ж ты любишь?" Вот вам мой ответ:
Люблю раздоры, длящиеся годы,

Люблю смотреть, как челн глотают воды,
Как в мягкость щек вонзается стилет.
О почему Неронов больше нет
И почему все девы не уроды?

Я не люблю веселья и утех,
Мне только горькое унынье мило,
И мне ласкает слух безумца смех.

Хочу, чтоб вкруг меня все мрачно было,
Руками задушить хочу я тех,
Кого душу в мечте, – как смерть, унылой.

ГЕРЦОГУ ВИНЦЕНЦО ГОНЗАГА

Винценцо славный, я томлюсь жестоко,
В тюрьму суровой заточен рукой;
Тупая чернь глумится надо мной,
Беспомощной игрушкой злого рока.

Ах! Ада моего в мгновенье ока
Захлопнулись врата в день брака той,
Которая по матери с тобой
И по отцу – единого истока.

Меж тем давно ли ласковый твой взор
Был обращен ко мне? О, неужели
Нельзя надеяться и на тебя?

В твоей душе все чувства омертвели,
Коль обо мне не вспомнишь ты, любя,
Бездушный век, позор тебе, позор!

ВЕЛИКОЕ ШАТАНЬЕ

Мир твердо на ногах стоял когда-то,
Свое держали слово стар и млад;
А людям нынешним ничто не свято, —
Меж словом и делами их разлад.
Так извратился мир, что в нем навряд
Отыщешь ныне честное созданье.
Народу гибелью грозит шатанье.

Что в этой перемене виновато,
Как не всеобщей распри страшный яд?
Ведь на того, кто не обидел брата,
Не обобрал его, как супостат,
В наш век с пренебрежением глядят.
Вот где источник злобы и страданья!
Народу гибелью грозит шатанье.

И честь, и ум под подозренье взяты,
Глумится над невинностью разврат.
Полны все души завистью проклятой,
Дух милосердья духом чванства смят.
Лишился мир былых своих отрад:
Честь, правда, преданность ушли в изгнанье.
Народу гибелью грозит шатанье.

        Обращение к королю Ричарду

О государь! Всегда за правду ратуй
И подданных своих люби, как чад.
Зла не терпи; чтоб знали, что расплата
Ждет тех, которые его творят,
Держи нагим карающий булат;
Будь справедлив, святое чти писанье
И отучи народ свой от шатанья.

КЛИЧ ПРИНЦА ДУРАКОВ

Сюда, все дурни, – толстые, худые,
Седоволосые и молодые,
Премудрые и вовсе без мозгов;
Сюда, печальные и удалые,
Распутные и всякие иные,
Из замков, деревень и городов!
Я объявляю вам без лишних слов:
На масляной неделе в воскресенье
Ваш принц дает на рынке представленье.

Сюда, все дуры – дамы и девицы,
Старухи, жены и отроковицы,
Все те, кого прельщает пол мужской,
Уроды, феи, умницы, тупицы,
Румяные и те, что бледнолицы,
Все шляющиеся по мостовой!
К вам, дуры, клич я обращаю свой:
На масляной неделе в воскресенье
Ваш принц дает на рынке представленье.

Всех дураков – приятелей стакана,
Блюющих преобильно утром рано,
Любителей трактиров, игр и драк;
Мужей, что жен своих ревнуют рьяно,
И тех, кто в грех не ставит им обмана,
Всех прощелыг, распутников, гуляк
Зову сюда скорей направить шаг.
На масляной неделе в воскресенье
Ваш принц дает на рынке представленье.

Всех дур своих скликает Дурья матка;
Святош, хлебающих вино украдкой,
Веселых девок, элегантных фей,
Суровых дур и дур с улыбкой сладкой,
Дур, преданных мужчинам без остатка,
Кормилиц, горничных с округи всей
Скликаю я. Сюда, сюда, скорей!
На масляной неделе в воскресенье
Ваш принц дает на рынке представленье.

Владыкой дураков сие дано
В корчме средь шума пьяного и гама,
И возгласом согласья скреплено
Из задницы весьма почтенной дамы.

ЛЕНИВЕЦ

Заворожен тоской и ленью, сердцу милой,
Лежу в постели я, как заяц без костей,
Глубоким спящий сном в паштете для гостей,
Иль словно Дон-Кихот с его мечтой унылой.

Шуми в Италии война с двойною силой,
В борьбе за власть пфальцграф пади иль одолей, – 
Слагаю светлый гимн я праздности своей,
Чьей ласкою душа объята, как могилой.

Мое безделие настолько сладко мне,
Что думаю: всех благ достигну я во сне – 
Недаром от него я раздобрел немало.

Так ненавижу труд, что просто мочи нет
На краткий миг с руки откинуть одеяло,
Чтоб этот записать, о Бодуэн, сонет.

* * *

Громады мощные высоких пирамид,
Воздвигнутых людской надменности в угоду,
Свидетели того, что смертному дарит
С искусством слитый труд победу над природой;

Чертоги римские, чей блеск травой покрыт;
Великий Колизей, чьи в прах упали своды
И где друг другу кровь на хладный камень плит
Пускали в древности жестокие народы!

Вы все по воле злых и беспощадных лет
Несете на себе упадка страшный след.
Лихого Времени вы испытали когти.

Но если мрамор вас не уберег от ран,
Роптать ли мне на то, что скромный мой кафтан,
Два года прослужив, слегка протерся в локте?

* * *

Я отрицать не стану, дон Хуан, –
Внимательному глазу это ясно:
Все, чем лицо Эльвиры так прекрасно,
Исходит от белил и от румян.

Но согласитесь, что не многим дан
Столь дивный дар пленять нам сердце властно,
Ведь ей сопоставленье не опасно
И с красотой, которой чужд обман.

Моя ль вина, что этой лжи прелестной
Поддался я? Природа, как известно,
Нередко тоже применяет ложь:

То, что зовут небесным сводом люди, –
Ни небо, ни лазурь. Ах, в этом чуде
Ты и крупинки правды не найдешь!

СОНЕТ

Они очей очарованьем были,
Когда проснулись рано на рассвете,
А ночь придет – и чаровницы эти
Навек уснут под покрывалом пыли.

Те, что красою ангельских воскрылий
Сверкали утром, с ними споря в цвете,
Покажут, как мгновенна жизнь на свете.
От колыбели шаг один к могиле!

Проснулись розы утром для цветенья
И расцветают, чтоб увясть навеки,
Лежать в объятьях ночи жертвой тленья.

И то же я скажу о человеке:
Он в тот же день – ведь годы лишь мгновенья! –
Едва подняв, навек смежает веки.

* * *

Самой свободе враг теперь грозит. Внемлите, –
Она взывает к нам и молит о защите.
Какие б ни были нам муки суждены,
За дело правое вступиться мы должны.
Когда свершается на веру покушенье,
Бездействовать – позор, быть праздным – преступленье.
Плох тот христианин, что веру предает;
За веру свой кулак пусть каждый пустит в ход.
Хотя и тяжело гонимым быть врагами,
Терять свое добро, – но хуже, если нами
Долг нашей совести вдруг будет позабыт.
О ней заботиться всемерно надлежит.
Плоть можно покорить, но дух преград не знает:
Крылами вольными он к небу воспаряет,
Темницу тесную свою бросает он,
Цепями тяжкими юдоли не стеснен.
От воли золотой дерзнет ли кто отречься,
Покуда жив еще? О ней должны мы печься
И защищать ее до смерти. Поделом
Тот, кто предал ее, становится рабом.

НОЧНАЯ ЖАЛОБА

Ночь спустилась над землей;
Благостный несет покой
Людям и скоту она,
Только я не знаю сна.

Мир приходу ночи рад,
В небе звездочки горят,
Льет луна свой тихий свет,
Ах, лишь мне отрады нет.

На светила я гляжу,
Но средь них не нахожу
Двух, что мне всего милей, –
Глаз возлюбленной моей.

Что мне звезды и луна,
Раз душа моя мрачна?
Астерида, ангел мой,
Сжалься, сжалься надо мной!

Обрати ко мне твой взгляд –
Лучшую из всех отрад;
Мне, как солнце, сразу он
Осветит весь небосклон.

РАДОСТЬ ЖИЗНИ

Ах, досады я не скрою,
Что так много дней, Платон,
С головою погружен,
Просидел я над тобою.

К берегу ключа живого
Мне направиться пора:
Луг в цвету там, и с утра
Сети ставят рыболовы.

Ряд мучений бесконечный –
Горький плод науки всей.
А меж тем бежит ручей
Нашей жизни быстротечной.

Скоро – мы и не заметим –
Он иссякнет весь, и вот
Прах и мрак покончат счет
С ручейком журчащим этим.

Мальчик, принеси скорее
Мне крепчайшего из вин
И наполни им кувшин!
Я намеренье имею,

Прежде чем подрежут Парки
Этой хрупкой жизни нить,
Все страданья утопить
В дивном соке пьяной чарки.

Не забудь еще про дыни
И про сахар, мальчик мой!
Знай, что будет пир горой.
Тем, кто деньги прячут в скрыни,

Пусть внушают страх затраты,
И пускай они дрожат
За укрытый в мраке клад!
Мы желаньем пить объяты.

Жду к себе вас нынче, братья!
Кто за чаркой петь не рад,
Тот о высшей из отрад
Не имеет и понятья.

Пусть наследнику нет прока
От меня! Среди друзей
Проведу остаток дней
Перед смертью одинокой.

ПОРУЧЕНИЕ

О ветры, небеса, дубрав густые сени,
Поляны, родники, богатые водой,
Пустыни, где царит с утра до ночи зной,
Лесистые холмы, исполненные тени!

И вы, глухих пещер замшенные ступени,
Поля, покрытые сверкающей росой,
Утесы дикие – приют любимый мой
И колыбель моих счастливых вдохновений!

Прекрасной Флавии теперь покойной ночи
Я должен пожелать, но нет на это мочи,
Нет сил наперекор пойти душе своей.

И вот прошу я вас – поля, леса, потоки,
Утесы и холмы и небосвод высокий, –
Скажите за меня слова прощанья ей.

СОНЕТ КО ДНЮ СВОИХ ИМЕНИН

Я в гости жду тебя, прелестная Наяда!
Своих гамадриад и ореад, Ока,
С собою приведи, – ведь ныне далека
От нас Базилия, богов небесных чадо.

Чтоб заменить ее, тебе сегодня надо
Быть ласковой. Смотри, порывы ветерка
Кидают в дол цветы, чья ноша нелегка
Для нимф, плывущих к нам как будто среди сада.

Венок сплети, Ока, для головы моей
Из роз, и клевера, и мяты – и повей,
Прошу тебя, над ним любови ароматом.

А вы, наперсницы моей наяды, вы
Поставьте мне шалаш из молодой листвы.
Там с кубком посижу меж полднем и закатом.

МИРСКИЕ РАДОСТИ

Терзает и страшит нас каждая отрада.
На розу погляди: увы, шипы на ней.
У каждого свой крест в жестокой жизни сей.
Смеясь, мы чувствуем в груди мученья ада.

Тому, чей сан высок, тонуть в заботах надо;
Кто хочет быть богат, не спит в часы ночей;
Где бедность – там печаль. А кто в душе своей
Не ощущал тоски, как жало злого гада?

Поистине: с тех пор, как солнца яркий луч
Мой озаряет лик бескровный с горных круч,
Я не провел и дня, свободного от страха.

О мир, юдоль скорбей! Блаженны те, кто ввысь
Из чрева матери сумели вознестись,
Коснуться не успев стопой земного праха.

НАСЛАЖДЕНИЕ ЖИЗНЬЮ

Лишь наслаждение – отрада наших дней;
Подобно сахару, оно их услащает,
Напитком золотым всех смертных угощает
И открывает клад утех, как чародей.
Оно цветы растит из инея и снега;
Велит – и вешняя весь год продлится нега.

Нас любит, как детей родных, природа-мать,
К чьим щедрым грудям нам не ставится преграды;
Она нас вводит в зал, где пряные услады
Дают желаниям действительностью стать,
Нам наслаждение приводит к изголовью,
Чтоб хладный дух согреть и хмелем и любовью.

Закон – единый враг всех этих благостынь;
Он разрушает всё, как деспот непреклонный,
Что нам даровано природой благосклонной,
И в сладкое вино вливает нам полынь.
Нам завязав глаза, у нас он отнимает
Всё то, что душу нам живит и подымает.

Не зря смеется нам в глаза жасмина цвет,
Не зря свою красу нам открывают розы;
Тот злейший враг себе, кто любит только слезы
И в ком стремления к усладам жизни нет.
Безумцами должны быть признаны те люди,
Которым тернии милей лебяжьей груди.

Зачем нам молодость отважная дана,
Как не затем, чтоб жить и жизнью наслаждаться,
По сахарным волнам вселенной в путь пускаться
Под гордым парусом свободного чела?
Кто к наслаждению душою всей стремится,
Тот скоро будет им вознагражден сторицей.

Кто эпикурова учения не чтит,
Тот разума лишен; великая природа
Отторгла от себя несчастного урода,
Природы пасынок, он ею позабыт.
Долой всех мудрецов с их проповедью хмурой!
Щекочет сердце нам лишь мудрость Эпикура.

Из "ХЕРУВИМСКОГО СТРАННИКА"

ТО, ЧТО БЛАГОРОДНО, – ВЕЧНО

Как слиток золота, твой дух да будет чист,
Прозрачен, как кристалл, и тверд, как аметист.

НИКТО НЕ ЗНАЕТ СВОЕЙ СУЩНОСТИ

Что о себе скажу – пустой лишь будет звук.
Я вещь? И да и нет. Я – точка, я и круг.

Я ПОДОБЕН БОГУ, А БОГ ПОДОБЕН МНЕ

Я, как и Бог, велик; он мал подобно мне.
Не можем никогда взаимно быть вовне.

БОГ ЖИВЕТ БЛАГОДАРЯ МНЕ

Небесный без меня не может жить отец:
Лишь испущу я дух, и Господу конец.

ХРИСТИАНИН БОГАТ, КАК БОГ

Как Бог, богат я; нет пылинки ни одной,
Что не входила бы в его состав и в мой.

СВЕРХБОЖЕСТВО

Хоть всё, что сказано о Боге, знаю я,
Люблю сверхбожество – то свет и жизнь моя.

НЕТ СМЕРТИ БЕЗ ЖИЗНИ

Не разрушает смерть, а только жизнь иную,
Подчас ужасную, дает нам. Так скажу я.

БОЖЕСТВО ЕСТЬ НИЧТО

Бог – чистое ничто: столь тонко божество.
Во всем ничто узрев, ты узришь и его.

ДУХ ВСЕГДА СВОБОДЕН

Под тысячью замков держи меня в темнице, –
Останусь вольным я, подобно вольной птице.

РАВЕНСТВО

Мне всё равно, что день, что ночь, что степь, что сад,
Что век, что час. Ни мук не знаю, ни услад.

БОГ ВНЕ ТВОРЕНИЯ

Узри незримое, неслышное услышь
Там, где нам быть нельзя, – глас Бога различишь.

ЧЕЛОВЕК ИСПОЛНЕН БОГА

Господь – мой дух и кровь, он – кость моя и плоть.
Так странно ль, что во мне всё пронизал Господь.

ОДИНОЧЕСТВО

Уединение полезно для души,
Но благородный муж повсюду как в глуши.

РАЙ НА ЗЕМЛЕ

О рае грезишь ты, желаешь в край попасть,
Где муки над тобой свою утратят власть?
Ты обрети покой души, и утверждаю,
Что на земле уже частицей станешь рая.

ЛУЧШИЙ ДРУГ И ЗЛЕЙШИЙ ВРАГ

Мне тело – злейший враг, хотя и лучший друг.
От друга этого терплю так много мук!
Любовь иль ненависть к нему питать мне надо?
С ним разлучиться мне и мука, и отрада.

НОВАЯ И СТАРАЯ ЛЮБОВЬ

Любовь, что в юности бурлит младым вином,
Всё чище и ясней становится потом.

ВСЁ ПОДЧИНЕНО ЛЮБВИ

Подвластно всё любви, всем госпожа она.
Ей даже троица – и та подчинена.

СЧАСТЬЕ ДАЕТСЯ ОТРЕЧЕНИЕМ

Всего, желанного тебе, беги, – иначе
Быть жертвою тебе тоски и неудачи.
Усладу вечную вкусит из нас любой,
Как только порешит отречься от земной.