ЮДИФЬ

У Симона, бывало, жида, как минет год,
Дощатый черный гробик нес хоронить народ;
В нем не было аршина, так был тот гробик мал;
Родился нынче крошка, а завтра умирал…

Юдифи кос не купишь и дорогой ценой;
С рыданием проводит она по ним рукой.
Вот ножницами сразу их отрезает прочь,
И к старому раввину приходит в ту же ночь.
«Хвалил мои ты косы – отрезала я их;
Моя краса поблекла от горьких слез моих;
Поведай, вещий старец, скажи, честной отец,
Ужель детей навеки меня лишил Творец?»
От свитка мудрый старец пытливый поднял взор;
Юдифь на землю клонит злой совести укор.
«Сегодня ты желаешь. Так было не всегда.
А первого ребенка девала ты куда?»
Юдифь лежит безмолвна, как горный снег, бледна,
Руками закрывает лицо свое она,
Рыдает, шепчет что-то, из груди рвется стон:
«Моими был руками задушен, бедный, он!
Отец меня покинул на горе и нужду;
Я потеряла силы!.. а что за ночь в саду…
Боязнь перед позором в час этот роковой…
О, если бы могла я лежать в земле сырой!»
Безмолвно мудрый старец тут ищет в свитках всех,
Что служит наказаньем за этот тяжкий грех?
«Встань, женщина, и смирных одежд не надевай!
Свое ты злодеянье тем не искупишь, знай!
Здесь ждет иная кара!.. ее страшнее нет!
Имеешь ли ты силу тяжелый дать обет?
Мертвит греха лобзанье невинных малых сих:
Детей да не дерзаешь ты целовать своих.
Покинутая всеми, нося страданий свет,
В час дочери венчальный твой снимется обет!»

У Симона веселье, горит огнями дом,
То дочери рожденье встречают с торжеством.
Отец псалмами громко Егову славит сам;
Слеза бежит по бледным у матери щекам;
Она к ребенку жмется лицом, любви полна,
И жаждет поцелуя, но не должна она.

У Симона в квартире повсюду тишина,
Завешены все окна, едва лишь речь слышна;
Юдифь ломает руки, от горя вне себя:
«Ужель я потеряю, родная, и тебя!»
«О, мама дорогая, мой лоб и рот в огне,
Лишь поцелуй меня ты, и станет легче мне!»
«Не плачь, мое сердечко, нельзя, не смею я!
Создатель милосердный, ты пощади меня!»
«О, мама дорогая, поцеловала б ты,
Не будь мой ротик в язвах и этой красноты!»
Стоял тут Симон рядом, не мог сдержать себя:
«Юдифь, ты бессердечная, себя одну любя.
Дурные вести слышать пришлось мне про тебя!
Всем тем позорным слухам поверить должен я!
Жена и мать без чести, без чувства и стыда,
Клянусь, мой дом оставишь теперь ты навсегда!»

Уносит год за годом с собой поток времен;
Дом Симона вторично весельем оживлен;
Вот балдахин приносят, и все полно гостей:
То Натан называет дочь Симона своей.
А на дворе печально здесь нищая стоит,
Ее толкает каждый, ругает и бранит,
Она среди народа свой пролагает путь.
«О, дайте на невесту мне только раз взглянуть!»
Подходят молодые, звучит венчальный хор.
«О, дочь моя! Пустите! Мне можно с этих пор!»
Холодными губами к щекам прильнула ей,
И пала бездыханной пред дочерью своей.
Так про Юдифь сказанье идет среди людей.