Из "ВИЛЬГЕЛЬМА МЕЙСТЕРА"

* * *

Я без гроша, а вы барон,
У вас отличья, титул, честь,
Недаром вас приблизил трон
И вам земель своих не счесть.
Наследный замок ваш – краса,
Кругом него поля, леса.

Я без гроша, но мне, барон,
Подчас завидуете вы:
Ведь я природой одарен
Так щедро, с ног до головы,
Я духом светел, хоть и наг;
Я беден, да – но не бедняк.

Так вот, любезнейший барон,
Не будем оба горевать:
Ваш род судьбою вознесен,
А для меня природа мать.
Вражда и зависть – не для нас,
У нас различные дороги:
Вы предоставьте мне Парнас,
А я вам – пышные чертоги.

БЕРТРАН ДЕ БОРН

Высокий дух во взоре смелом,
В лице прозрения печать.
Бертран де Борн избрал уделом
Сердца людские покорять.

Над львицею Плантагенета
Явил он в звуках власть свою
И песней заманил в тенета
Ее и всю ее семью.

Как он отца провел проворно!
В слезах вся ярость изошла,
Как только речь Бертран де Борна,
Чаруя сердце, потекла.

АЛИ-БЕЙ

Али-бей, поборник веры,
Дремлет в сладостных объятьях.
Он по милости Аллаха
На земле уж рай вкушает.

Одалиски краше гурий
И стройнее, чем газели, –
Эта бороду щекочет,
А другая гладит темя.

Третья пляшет пред владыкой
И поет под звуки лютни,
И, смеясь, целует сердце,
Исходящее блаженством.

Но внезапно раздаются
Звон мечей и трубный грохот,
Крики, выстрелы из ружей, –
Господин, подходят франки!

И герой в седло садится,
В бой спешит – сквозь сон как будто;
Всё-то, кажется, он дремлет,
Дремлет в сладостных объятьях.

Под ударами героев
Франки дюжинами гибнут –
На устах его улыбка
Кроткой неги и блаженства.

МЕТТА
(С датского)

Петер и Бендер сидят за вином,
И Бендер молвит, угрюмый:
"Ты песнею можешь весь мир прельстить,
Но Метту прельстить и не думай".

А Петер: "Ставлю коня я в заклад,
А ты – собак своих свору,
Что Метта на песню мою придет
Сегодня, в ночную пору".

И вот, когда пробил полночный час,
Раздалась Петера песня;
Звенит над рекой, летит через лес,
Несется напев чудесный.

Притихли ели под песни звук,
Струи в реке застыли,
Трепещет месяц в небесах,
И звезды слух навострили.

Проснулась Метта, смущена:
Что там за дивные звуки?
Оделась быстро и вышла в ночь, –
На горе вышла, на муки.

Идет через лес и рекою вброд,
Всё дальше, на звук призывный;
К себе ее Петер в ту ночь завлек
Своею песнею дивной.

А утром, когда вернулась домой,
Уж ждал ее муж суровый:
"Куда ты ходила сегодня в ночь?
Течет с твоей юбки новой!"

"Ходила я на русалочий пруд,
Гадать туда ходила;
Русалка, плескаясь в пруду, меня
Забрызгала, замочила".

"Там, у пруда, сухой песок,
Ты шла не по той дороге,
Изранены щеки твои, смотри,
И в кровь изодраны ноги".

"Я ночью к эльфам ходила в лес
Смотреть веселье ночное,
Изранили ноги мне и лицо
Шипы и колкая хвоя".

"Танцуют эльфы лишь весной
На мягких цветных полянах,
А нынче ветер в лесу свистит,
И осень идет в туманах".

"У Петера Нильсена я была,
Прельстившись песнею дивной;
Шла через лес и рекою вброд,
Всё дальше, на звук призывный.

Сильна его песня, сильна как смерть,
Зовет во мглу гробовую.
Доныне звенит еще в сердце жар;
Я знаю, теперь умру я".

Уныло колокол гудит,
И церковь крепом одета;
И это значит, что обрела
Кончину бедная Метта.

А Бендер вздыхает от всей души,
Ступая за колесницей:
"Ну вот, довелось и жены дорогой,
И верных собак лишиться".

О СПОДВИЖНИКАХ КОРТЕСА

Прошло семь дней. Повеял легкий ветер,
Поляны посветлели. Встало солнце,
И отдохнуть они решили. Вскрыли
Бочонки с водкой, выпрягли быков.
И к ночи часть зарезали. Когда же
Прохладно стало, нарубили веток
В болоте, жестких, толщиною с руку.
Потом глотали на закате мясо,
И запивали водкою, и пели.
А ночь была свежа и зелена.
Охрипнув, вдоволь водки наглотавшись,
С холодным взором, в звезды устремленным,
Они заснули в полночь у костра.
И спали крепко, но под утро слышал
Иной из них сквозь сон мычанье бычье.
Они проснулись в полусне – в лесу.
Отяжелев, со взором остеклелым,
Они встают, кряхтя, и в изумленье
Над головами видят свод из сучьев,
Сплетенных тесно, листьями покрытых
И мелкими пахучими цветами.
И начинает свод уже давить
И, кажется, густеет. Душно. Солнца
Не видно, неба тоже не видать.
– Где топоры? – взревел начальник дико.
Их не было. Они лежали дальше,
Там, где быки мычали. Спотыкаясь,
Проклятья изрыгая, рвутся люди
Сквозь поросль, обступившую стеной.
Руками ослабевшими, рыча,
Кустарник рвут, – а он слегка дрожит,
Как будто бы колеблем легким ветром.
Два-три часа бесплодно потрудившись,
Они угрюмо приникают лбами,
Блестящими от пота, к жестким сучьям.
А сучья разрастаются, теснее
Сплетаясь. Позже, к вечеру, который
Был темен, – листья сверху разрослись, –
Они сидят, как обезьяны в клетке,
В молчании, и голод их томит.
В ночь гуще стала поросль. Но, должно быть,
Взошла луна. Светло довольно было.
Они друг друга видели еще.
Лишь к утру лес разросся так, что больше
Они уж ничего не различали.
Днем раздалось в лесу как будто пенье,
Но глухо. Перекличка, может быть.
Потом затихло. И быки молчали.
Под утро словно долетел до слуха
Их рев, но издалека. А потом
И вовсе стало тихо. Не спеша,
При легком ветре, под лучами солнца,
Лес поглотил в короткий срок луга.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

Казань и Астрахань и прочих царств немало,
Могучий, покорил ты силою меча.
Поистине, тебе не мудрость пособляла —
Ты был позорищем Господнего бича,
Был василиском — так молва тебя прозвала,
Затем, что мир не знал такого палача.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ

Как свет от черной тьмы, так благостью служенья
Отличен ты в веках от злобного отца.
Гордыня, произвол, разврат – ушли в забвенье,
И набожной душой привлек ты все сердца.
Московии грозил конец; с тобой спасенье
Пришло, и в небесах достоин ты венца.

БОРИС ФЕДОРОВИЧ ГОДУНОВ

Ты был тиран, каких нечасто видел свет,
Подобен Янусу, двуликий и чудесный.
Прекрасный словно день, ты всем дарил привет;
Таков ты с виду был; но, втайне и безвестный,
Ты был другим; сокрыт твоих деяний след,
Но и тебе клочок земли достался тесный.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА

Куда тебя твоя жестокость привела,
Советы те, что ты супругу подавала?
Ты сотворила много больше зла,
Чем встарь Иезавель, Гофолия свершала.
Но по заслугу ты и кару понесла,
Которую в тиши другим уготовляла.

ДИМИТРИЙ РАССТРИГА

Кто был он, столько зол
Московии с собою
Принесший? Срок пришел,
И то, что ты с чужою
Судьбою произвел,
Свершилось над тобою.

Но имя вновь звучит
И чудо! – всех морочит.
Димитрий – так твердит
Молва – подняться хочет,
Москву он умалит
И беды ей пророчит.

Но Бог, что все дела
Провидит и стремленья,
Не даст, чтоб понесла
Держава умаленье,
И не допустит зла
Господне провиденье.