На главную страницу

СОФИЯ СВИРИДЕНКО

1882, Петербург - не ранее 1928

Поэт, переводчик, музыковед. Известна прежде всего как переводчица либретто к операм Вагнера, текстов к песням Шумана и даже знаменитого текста моцартовской колыбельной - "Спи, моя радость, усни"; большая часть ее архива по сей день не издана и в значительной мере утрачена. Как пишет исследователь ее творчества Г. Ганзбург, "родилась она и прожила первую половину жизни под именем Софии Александровны Свиридовой, писала под псевдонимом С. Свириденко (или Святослав Свириденко), а после перехода в католичество получила новое имя - Жильберта", и далее: "Человеком она была весьма необычным: намеренно создавала себе мужской имидж (этому служил и псевдоним Свириденко, не обозначающий пола)". Главная переводческая работа Свириденко - первый русский перевод "Эдды", первая часть которого ("Песни о божествах") издана в 1917 году и переиздана в 2004, вторая ("Песни о героях") до сих пор хранится в архиве. Уцелевшие в архиве издательства "Academia" переводы баллад немецкого постромантика Феликса Дана готовились в печать под редакцией Гумилева (сохранилась его правка на автографе Свириденко), но книга так и не вышла в свет; из более чем пятисотстраничной рукописи составитель выбрал баллады, более других удавшиеся самому Дану: поэтическое мастерство переводчицы не изменяло ей никогда.


ФЕЛИКС ДАН

(1834-1912)

ПЕСНЬ ВАЛЬКИРИИ

В дни юной весны твоей видела я,
Мой витязь, расцвет твоего бытия,
Любуясь тобою, заботясь, любя,
От бед и скорбей я хранила тебя.

Я белою лебедью в море плыла -
От бури губящей корабль твой блюла;
Неслышно, незримо паря над тобой,
Тебя провожала я радостно в бой.

Блюдя беззаботную юность твою,
Не раз храбреца я спасала в бою:
Не раз отклоняла я вражье копьё
И недругу в грудь направляла твоё.

Когда же настал предназначенный срок,
И смерть тебе рек неминуемый рок -
Тому, чей удел я при жизни блюла -
Скорейшую, лучшую смерть я дала.

Ты полчища вражьи победно разбил;
В очах твоих был торжествующий пыл,
Вскричал ты, ликуя: "Победа, друзья!.." -
В тот миг мой удар нанесла тебе я.

Твой взор отуманила смертная мгла.
Но бережно павшего я подняла.
И в высь тебя мчу я, чрез зыбь облаков,
В Валгаллу, мой витязь! в обитель богов.

ЮЛИАН ОТСТУПНИК

Я не пойму их, горестных и злобных!
Я жизнь и свет несу для их сердец, -
А их ответ - молений хор надгробных;
Противны им амфора и венец.

Царит безумье сумрачное в мире...
Богам Олимпа гимны не звучат;
Умолкли струны на священной лире,
И древние оракулы молчат.

Напрасно в Дельфах девственная жрица
В венке лавровом шествует во храм!..
Нет в храме жертв. И перестал куриться
Пред алтарем священный фимиам.

Ток Вакха блещет. Боги оживают
Во мраморе в бессмертной красоте; -
Они ж себя бичуют и взывают
К замученному Богу на кресте!..

Они меня "Отступником" прозвали;
Скорей они отступники, чем я!
Они к кресту веселье приковали,
Сгубили свет и радость бытия.

В их монастырь, приют тоски могильной,
Я был, увы, в дни детства заключен
По воле власти, чуждой и насильной;
О нет, монахом жить я не рожден!

Но если мне придется убедиться,
Что юных дней несбыточны мечты,
Что древний мир вовек не возродится, -
Пусть я умру - со смертью Красоты.

Чу! Звук рогов! То варваров дружины.
За мной Эллады дух и Рима мощь!
О, Гелиос! Ты, Бог моей судьбины,
Дай светлый мне конец, небесный вождь!

Дай юным пасть в бою, как над Скамандром
Пелиду смерть ты некогда судил!
И сень Аида вместе с Александром
Дай эллину, что персов победил.

НАВЗИКАЯ

Исчезает, убегая,
Белый парус вдалеке,
И с утеса Навзикая
Смотрит вслед ему в тоске.

Руку с золотом запястья
Приложив к челу, туда
Вдаль глядит, где призрак счастья
Исчезает навсегда.

Всё глядит с тоской во взоре -
И когда уже исчез
Весь корабль в морском просторе,
Где слилось, синея, море
С синей бездною небес.

"Афродита! Афродита! -
Шепчет горестно она: -
Или я тобой забыта?
В чем, скажи, моя вина?

Беззаботно протекали
Дни мои в родном краю,
Мать с отцом меня ласкали -
Дочь любимую свою.

И доколь моей судьбою
Я так счастлива была,
Говорили, что с собою
Всюду радость я несла.

Для тебя венки свивали
Мы с подружками толпой;
Светлый гимн твой воспевали...
Чем грешна я пред тобой?

Чем преступна Навзикая?..
О богиня, для чего
Ты, досель ко мне благая, -
Привела в наш край его?!.

Здесь предстал он, богоравный,
Мощный духом Одиссей:
Мне принес герой державный
Смысл и радость жизни всей.

Он, чей взор явил мне внятно
Цель и счастье бытия -
Он уходит безвозвратно...
Ах, и с ним - душа моя!.."

Не успел в тиши прибрежной
Скорбной девы смолкнуть клик -
И богини образ нежной
Перед ней в лучах возник.

"О, не плачь, моя бедняжка,
Лань, сраженная стрелой;
Не горюй: наказан тяжко
Будет твой обидчик злой.

Прогневил он Посейдона -
И накажет бог бойца,
Море в сумрачное лоно
Примет дерзкого пловца.

Кара нынче же свершится, -
Коль другое существо
Добровольно не решится
Жизнь отдать - за жизнь его...

И спешу к его жене я
Возвестить ей рока суд.
Ах, вдовцом лишь Одиссея
Волны в гавань принесут!"

Просветлевшие мгновенно
Дева очи подняла:
"Будь же ты благословенна,
Дочь небес! Я поняла.

Справедлив суд рока строгий.
Не напрасно говорят,
Что, к кому нисходят боги -
Тем спасение дарят..."

И с высокого обрыва
В море кинулась она.
Волны вспенились шумливо -
И сомкнулась глубина.

КОЛОДЕЦ КОРОЛЕЙ

"Лишь тот на свете властелин, кто выше, чем закон;
Коль право низших должен чтить - так не властитель он!"

Так сам с собой король Олаф дорогой рассуждал;
Он в Византии гостем был - двор Кесаря видал.
"Я в Свиарике мужиков смиренью научу!
Как кесарь Лев в своем дворце - я властвовать хочу..."
И возвратясь, он шлет указ: по скольку серебра
Должны слать шведы королю, от каждого двора.
Гонцы разосланы; спешат, чрез долы и поля,
В Уппсалу звать народ на тинг, по слову короля.
Указ читают мужикам. И вот старик встает;
Кто он - не знают; сед, как лунь; он тихо речь ведет:
"Везде водилось искони, - так молвит он гонцам, -
Что тот, кому нужда в другом - идет к другому сам.
Нам от Олафа короля не нужно ничего;
А если в нас ему нужда - на тинг мы ждем его:
К началу лета, в Дунсадаль, к Колодцу Королей".
Вскипел Олаф на эту весть: "Смирю вас, бунтарей!"
И стал соратников своих скликать со всех концов;
И к сроку в Дунсадаль повел три тысячи бойцов.
На место тинга въехал он, с ним ратники его.
Двенадцать старцев там сидят - и больше никого...
Тесна долина; лес кругом, дубовый, вековой;
Там тихо, грозно и темно, как в туче грозовой,
Колодец между двух дубов; он черен и глубок...
И молвит сумрачно король: "На тинг я прибыл в срок,
Да рать в три тысячи собрал для нынешнего дня.
Согласны ль подать мне платить и слушаться меня?"
И встал старик. Он сед, как лунь; в медвежий мех одет;
И говорит: "На твой вопрос спрошу тебя в ответ.
Зовут колодцем королей колодец наш. Отколь
Прозванье это повелось - ты знаешь ли, король?.." -
"При чем он тут?.. Не знаю, нет!" - "Так слушай, государь,
Трех прежних шведских королей тут утопили встарь,
Тверд, как булат, был конунг Кнут (он был тебе сродни),
Он утеснять хотел народ, свободный искони...
Тверд, как булат, был; но тверды, как камень, мужики!
В колодец сбросили его - там воды глубоки.
Вторым был Гакон, третьим Свейн - враги народных прав...
Желаешь ты четвертым быть, скажи, король Олаф?"
Олаф от гнева задрожал, копье схватил без слов...
Но старец рог берет - трубит... в лесу раздался зов...
И ожил лес; гудит, гремит... несметною толпой
Оттуда хлынули бойцы, как на берег прибой.
Мечи, мечи да топоры, куда ни глянет взор...
И старец поднял прежде всех увесистый топор.
"Ты к нам три тысячи, король, привел своих людей;
Но нас тринадцать тысяч здесь - посмотрим, кто сильней!
Ты мужиков хотел смирить? Ну что ж, мы здесь: смири!
Да только сам поберегись - колодец тут, смотри!.."
_ _ _ _ _ _ _ _


И повернул Олаф коня, во всю несется мочь
Со всей дружиною своей от Дунсадаля прочь...
И уж ни разу в Дунсадаль - с тех пор до наших дней -
Не ездил больше ни один из шведских королей.