* * *

Исток страданий, ярости притон,
Храм ересей, начетчик кривосудам,
Плач, вопль и стон вздымаешь гулом, гудом,
Весь – ложь и зло; был Рим, стал Вавилон.

Тюрьма, обманов кузня, где закон:
Плодясь, зло пухнет, мрет добро под спудом;
Ад для живых; великим будет чудом,
Христом самим коль будешь пощажен.

Построен в чистой бедности убогой,
Рог на своих строителей вздымаешь
Бесстыдной девкой; в чем же твой расчет?

Или в разврате? Или в силе многой
Богатств приблудных? Константина ль чаешь?
Тебя спасет бедняк – его народ.

* * *

Увы, прекрасный лик! Сладчайший взгляд!
Пленительность осанки горделивой!
Слова, что ум, и дикий, и кичливый,
Смиряя, мощным жалкого творят!

Увы и нежный смех! Пускай пронзят
Его струи – была бы смерть счастливой!
Дух царственный, не в поздний век и лживый
Ты властвовал бы, высоко подъят.

Пылать мне вами и дышать мне вами:
Весь был я ваш; и ныне, вас лишенный,
Любую боль я б ощутил едва.

Вы полнили надеждой и мечтами
Разлуки час с красой одушевленной;
Но ветер уносил ее слова.

* * *

Сокрылась доблесть, честь угасла, стала
Италия всеобщею женой,
Кастальских муз не слышно ни одной,
О них не мыслят, их не чтут нимало.

На листья лавра вдруг цена упала
И на цветы; за скрюченной спиной
У всех стяжанья груз; и, взмыв гурьбой,
Пороков тьма кругом возликовала.

Коль милый слог и прозы, и стихов
Меж нас почти что все забыли прочно,
Тогда и чудо остается втуне.

Плачь же со мною, – жребий наш таков:
В быту новейшем творчество порочно
При благосклонной нынешней Фортуне.

ДАНТЕ О СЕБЕ

Дант Алигьери я – Минерва, худо
Познавшая искусство; дал лишь гений
Изящность глубине всех откровений,
Великое явив природе чудо.

Фантазия вела меня отсюда
В глубь тартара и в высь иных селений;
Том благородный мой достоин чтений
Высоких душ, как и мирского люда.

Мне мать Флоренция – великий зодчий
И мачеха сыновнему вниманью,
Вина наветов злых и муки прочей.

Равенна – постоялый двор изгнанью;
Ей – тело, а душа во власти отчей,
Где никнет зависть под всесильной дланью.

МУРАВЕЙ-ПУТЕШЕСТВЕННИК

Полз муравей куда глаза глядели,
И вот набрел на череп лошадиный;
Не видя в нем щербинки ни единой,
Он думал: белый замок в самом деле.

А дальше – больше: как кристалл светлели
Палаты в нем по мерке муравьиной.
"На свете, – молвил, – этакой гостиной
И богачи бы, верно, захотели".

Но скоро он осмотром утомился
И приуныл, от голода тоскуя:
Искал еды и, не найдя, смутился.

"Чем помирать, уж лучше побегу я
В знакомый лес, откуда притащился", –
Сказал – и в путь, ног под собой не чуя.

       Так вот что вам скажу я:
Прекрасен дом, где нет забот о пище;
Голодному утешно ли жилище?

* * *

Где гроб стоял с покойницей лежащей,
Любовь и Смерть пришли к моим очам.
Любовь рекла: "Смерть будет долей вящей
Тебе: умрешь – и счастлив будешь там".
И Смерть тогда, царица тем местам,
Против меня свой лук приподняла;
Но, быстрая, вонзилася стрела
Там, где Любовь свою вонзила ране;
И, не войдя, лишь больше нагнела
Стрелу Любви в глубокой старой ране.

ПЕСНЯ О МАЕ И ДОБРОДЕТЕЛИ

Весенней майскою порой
Земля трепещет, оживая, – 
И легкомысленной толпой,
Подобно ей, любовь меняя,
Стремится юность удалая,
Опять впервые влюблена;
Моя любовь – совсем иная,
Моя любовь – навек одна.

Красавица своей красой
Не век красуется, блистая:
Клеймят безжалостной рукой
Недуг, забота, старость злая;
Одна цветет, не увядая,
Что мною всем предпочтена;
Как в ней краса всегда живая,
Моя любовь – навек одна.

Кто ж прославляемая мной?
Знай – добродетель то святая,
То нимфа, что с высот звездой
Горит, влюбленных призывая:
"Ко мне, ко мне! – гласит благая. – 
Кто любит, – тех я жду, юна.
Ко мне! – взывает, не смолкая: – 
Моя любовь – навек одна".

Властитель! Даст усладу рая
Тебе, бессмертная, она, – 
И скажешь, душу раскрывая:
"Моя любовь – навек одна".

ПЕСНЬ

Что мне в том, что знаю частью
Я любовь с ей данной властью
Да и муку от нее,
Коль в борьбе с ее напастью
Слабо рвение мое?

Что мне в том, коль не мечтой
Я слуга пред красотой,
Что со мной не хочет знаться:
Я ж волен душой простой
Безраздельно ей отдаться?

Что мне в том, коль схватит вдруг
Сладкий ледяной недуг
Исступленного желанья,
Коль, родясь, он мертв от мук
Безнадежного страданья?

Что мне в том, что в кратком сне
Радость просияла мне
Твоего благоволенья,
Ежели при светлом дне
Обманула сновиденья?

Что мне в том, что слезы лью,
Заливая скорбь мою
И топя души терзанья,
Если жар в себе таю
Несравнимого сгоранья?

Что мне в том, что изнемог,
Взвеяв в вопле, одинок,
Жгучий жар, что душу душит,
Коль желанный ветерок
Слез несчастных не иссушит?

Что мне в том, что излечить
Страсть мою иль облегчить
У меня не стало силы,
Раз, как Иксион, влачить
Боль я должен до могилы?

Что и смерть мне принесет, – 
Или помощь от тягот
И от бед освобожденье – 
Если та, что смерть мне шлет,
Вдруг приносит обновленье?

Но зачем же так мне пелось,
Множить жалобы хотелось, – 
Сердцем ведь упрям я сам, – 
Коль моих несчастий целость
Вся угодна небесам?

Из "ДОН-КИХОТА"

* * *

Святая дружба, легкими крылами
Лишь тень свою оставив нам, земным,
К блаженным душам, к небесам родным
Ты быстро взмыла вышними краями.

Благоволи оттуда вскрыть над нами
Из-под покрова истый строй таким,
Что наша ревность к подвигам благим
Вдруг просквозит за жалкими делами.

Сойди с небес, о дружба! Запрети
Обманщику твоим слугой рядиться,
Чтоб не погибла лучших чувств услада.

Коль мнимых дружб ты не сметешь с пути,
Весь мир в борьбу мгновенно обратится,
А в ней начало смуты и разлада.