На главную страницу
КОНСТАНТИН ВИСКОВАТЫЙ

1882, Санкт-Петербург – 1953, Прага

Окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. В 1920 г. эмигрировал в Югославию, с 1924 г. преподавал там в школе. В 1925 г. переселился в Прагу. В 1927-1944 гг. сотрудник Славянской библиотеки в Праге. В 1937-1938 гг. защитил докторскую диссертацию на философском факультете Карлова университета, что было немалым достижением для эмигранта. Занимался проблемами эпоса южных славян и литературными югославянско-польскими связями. Переводил на русский язык стихи с сербского, хорватского, польского и чешского языков. В 1939 г. написал работу «К вопросу о литературном влиянии Савонаролы на Максима Грека» (журнал Slavia, roc. 17, Praha, 1939, ses. 1-2). Личный фонд хранится в Литературном архиве Музея национальной литературы. Единственная авторская книга переводов Висковатого – книга поэта-символиста Эммануэля Лешеграда «Человек и земля», Прага, 1933 (ныне Лешеграда помнят скорее как писателя-фантаста). Долгое время книгу не удавалось найти нигде, но благодаря помощи Славянской библиотеки в Праге и живущего в Праге русского поэта Сергея Магида наш сайт получил к ней доступ, закрывая тем самым еще одно белое пятно в истории русского поэтического перевода.


ЭММАНУЭЛЬ ЛЕШЕГРАД

(1877 – 1955)

ИСПОВЕДАНИЕ

Луна с бледным ликом,
шелком ночи обвита, –
обожествляю тебя.
Пусть, золота алча, другие
лавочным брызжут стихом,
славя житейские будни
в дымных корчмах, проклиная
меня, что луной опьянен –
к тебе лишь хочу я взывать,
звезда молчаливая,
дева небесная!

МОНАХ

Встретил под сводом монаха,
библию нес он под мышкой.
Злоба взяла меня,
вынул я шпагу,
пронзил ему
сердце.

Месяц прокрался под своды,
            встал над его головою.
В ужасе тут же узнал,            
          Что вижу свое же лицо.


ФАКИР И ТИГР

Хочу рассказать я здесь случай правдивый,
и был он назад тому много столетий,
давно, когда в Индии жил я факиром.

Я был из семьи, знаменитой богатством,
и все, что желал, я имел в изобильи,
прекрасных семь жен называл я своими.
Но мудрость вождем не была в моей жизни,
и жизнь уплывала в безумном разгуле;
ушло в нем богатство, что счастья не дало.
И жены неверные мне изменили.

И ложь я познал тут и мира ничтожность.
Тогда я впервые почувствовал жажду
найти смысл глубокий и истину жизни.
И весть услыхал я о праведном муже, –
к нему я за помощью шел и советом.
Святой меня принял в спокойствии мудром,
потом, покаяньем мне душу очистив,
повел меня в путь, что приводит к познанью.

В раскаяньи стал так простым я факиром
и набожно жил я, покорно и строго,
всем тварям вещая о милости Божьей.

Однажды под вечер окраиной джунглей
я шел, глубоко погружен в размышленья –
и «всё и ничто» мою мысль занимало.

И шорох порвал эти мысли внезапно.
Взглянул я и вижу голодного тигра, –
как призрак зловещий он крался из чащи.

Змеиным движеньем он все приближался,
смотрел испытующе взор его гневный,
к смертельному был уж готов он прыжку.

Во мне был покой и уверенность в духе,
и в очи я тигру вонзил свои взоры,
и, руки крестом на груди заложивши,
           так тигру сказал я:

«О, джунглей владыка, зачем заступил ты
мне путь, где я шел средь божественных мыслей?
Меня разорвать ли ты хочешь? Пожрать ли?
Уж свет разорвал, испытанья пожрали.
И умерло тело. Что видишь – то тень лишь.
Я божеской мыслию стал, и ее ли
ты хочешь пожрать? Поспеши ж – я готов».

И тигр, что к прыжку уже был изготовлен,
вдруг замер на месте и с мрачным ворчаньем
           ушел в свои джунгли.

ПИНИИ

Почтенная стройная пиния, тихий Дриадин приют!
С рассветом, едва Гелиоса двуколка блеснет золотая,
и кони ее по дороге лазурной небес понесут, –
           козла заколю в честь тебя я.

Тебе благодарность слагаю за все, чем тобой одарен:
когда в душный августа полдень ищу я приюта под тенью,
ты веером веешь в чело мне, на очи спускаешь мне сон
           и милую шлешь в сновиденья.

А вечером здесь отдыхаю я после дневного труда;
слагаю любовные ритмы, в них сердце свое открывая,
и, мнится, из шумной короны мне шепчут Ксантипы уста,        
           желанный привет посылая.


ВОЗВЫШЕННАЯ ПЕСНЯ

Страстно тоскуя по высям,
к горным вершинам пришел я –
очи томилися жаждой взором объять эту землю,
счастья изведать вершину, гордый восторг человека:
выше всего встать и всюду
быть отраженным из выси!..

На небе вспыхнуло солнце, грань золотая вселенной,
набожно дол предо мною в тихом покорстве склонился;
в пропасть стремясь, водопады
шлют мне привет своим громом;
облако веет, как знамя,
воткнуто в горном ущелье.
………………………………

Мыслю на высях предвечных,
высях пророческих, тихих,
где, никому не известны, давние битвы таятся:
схватки Гомера, которым рукоплесканий не нужно, –
вечности длань только дремлет
в гротах, окутанных льдами.

Здесь подо мною разлито льдов молчаливое море;
скованы холодом волны, шумного света возглавье,
словно в приливе недвижном пенятся здесь на утесах.

Там же внизу муравейник, – люди, бинокли и компас,
и бедекеры под мышкой,
саки с запасами пищи, –
а величавые горы
вкруг без имен, без тропинок.

Горы – то вечные знаки;
Шлет их земля на планеты, –
те в них читают, как мудрый
в линиях вещих ладони,
о вашей жизни, стремяся в тайны той жизни проникнуть.

Здесь изваянья титанов, море и город из камня
Божьи гранитные мысли – врыто земли в них начало,
полны загадки предвечной, трогают жизнью немою;
шара земного оргaны, в высь уходящие неба, –
я на их глыбах играю
вечную песню, ликуя.

Горы и льды вековые, в вас пребывал я когда-то,
в дни, когда крыли всю землю неразделенные воды;
в водах тех плавали твари, давние твари правека.

В облике жил лишь ином я,
в виде ином существуя, –
ныне пришел человеком
к вашим предвечным вершинам;
вы же меня здесь узнали, ласково приняли брата.

Сказочный трон мне над тучей
гребни утесов воздвигли,
трон, вознесенный над миром, лучший, чем тропы земные;
звезды Медведицы свили
над головой мне корону.

Льдина – чело мое ныне, оно – лазурь без предела,
сердце – жилище людское, члены – великие горы,
кровь в моих жилах – то реки, голос – гремящие вихри.

Мир весь я обнял любовью,
мир целый, море вселенной.
Горы-гиганты глотаю, пью я бездонные воды –
голода мне не насытить, не утолить своей жажды.

Лишь для меня поднялися горы к заоблачным граням,
лишь для меня разлилося море в просторе без края,
лишь для меня над вселенной
блещут и солнце, и месяц,
создан цветок для меня здесь
в роскоши солнечных красок,
лишь для меня свои искры
камень дает драгоценный, –
все для меня здесь родится,
призрачно все умирает;
все здесь для радости духа,
все для моей только славы.

Ветры, что в буйном полете
мчитесь над грудой земною,
вы всем твореньям снесите
страстное сердца лобзанье.
Вздохом взять землю хотел б я,
миром упиться в забвеньи.

Море труда и боренья, бьющее с края до края,
неисчислимые рати воинов духа и дела!
К высям, отважные люди, выше! До цели конечной!
Армия мира! Ты буря! Люда прибой накипевший!
Кверху знамена, и гряньте
из миллионов орудий!
Выше, все выше и выше! Мир захватите – и к звездам!
Ваша победа! Зажгите блеск на могилах героев!
…………………………………………………..

Мир! Из твоей я твердыни
Крепкую грудь поднимаю
и средь вершин ухожу я
к вечным, сияющим высям; –
горы столетий проживший, стал, наконец, я горами.

Звоном проникли мне в душу в недрах рожденные зовы.
Это сердец океаны, слушай, шумят и взывают,
слившись в созвучьи едином, в гимне едином законном,
где все живое в объятии слито любовью всемирной.
Мир мой! Сверкающий мир мой!

В видах с вершин величавых,
чем ты людей возвышаешь,
в славных великих деяньях,
в подвигах духа и тела,
в века стихийных погромах,
вновь обновляющих землю, –
искрясь, пою я.

В силе могучей, с которой и в бытие воплощаюсь,
в чуде таинственном речи, где вся вселенная скрыта.
В творческих соках природы,
брызнувших роскошью яркой, –
искрясь, пою я.

В самых мельчайших созданьях,
в первой ступени творенья,
в образах вещих пророков,
в Наполеонов деяньи,
в мощи всесильной прогресса, этой тоске всей вселенной, –
искрясь, пою я.

В счастии люда, в их скорби, чем ты их жизнь услаждаешь,
в средствах, которыми ты их в жизни и к жизни снабжаешь,
в казнях, карающих в людях зло и падение предков, –
искрясь, пою я.

В споре, в восстаньи стихийном,
посланных людям тобою,
в неумираньи материи, в неумирании духа,
в форм бытия переменах, в сене зачатья и смерти,
ради которых мир создан со всеми его чудесами,
ради которых свет целый
в вечном пространстве кружится,
чтоб через тысячелетья
слиться с первичной матерьей, –
искрясь, пою я.