НЕ УСПОКОЮСЬ О СИОНЕ

Сион покинутый! Тебя Творец Вселенной,
       Великий царь небес, склонил к лицу земли,
       За прегрешения ты в прахе и в пыли.
Господь ожесточен душой твоей надменной.

Когда – скажи, – Сион, в красе своей нетленной
       Ты вновь покажешься? Когда сыны твои,
       Ликуя, запоют? Когда падут враги,
Как в Книге Книг предрешено священной?

И на развалинах твоих я плакать стану,
Шакалом буду выть, рыдая и стеня.
       Твоим бесславием бесславен также я,
В тоске томительной тревожить буду рану,
Покоя не найду, пока опять, Сион,
       Красою прежнею не будешь озарен…

* * *

Со всех концов
Несется зов
И гимн святой
       К Царю Добра:
«Настанет день;
Пройдет, как тень,
Наш плен; придет –
       Пора Добра…
С овцою лев,
Свой нрав презрев,
Сойдет пастись
       В луга Добра.
И в чудный град
Все поспешат,
Чтоб созидать
       Чертог Добра.
И этот храм
Ниспослан нам,
Как Божий дар, –
       Мужам Добра.
И государь,
Мессия-царь
Придет, неся
       Нам весть Добра!..»

ПЕСНЯ ПТИЧКИ В КЛЕТКЕ

Не в лесу на пышной, на зеленой ветке, –
Нет, увы! в окошке, в золоченой клетке
       Тихо, тихо пела птичка песнь печали,
И больной тоскою, горестью звенели
Этой грустной песни жалобные трели,
       И уныло плыли, долго трепетали,
В воздухе томились тихой песни звуки, –
Этой скорбной песни, полной тяжкой муки!

«Что ты горько плачешь, пташка дорогая?
Что ты так томишься, горестно рыдая?
       Вот водица в клетке, крошки есть и зерна!..
В клетке золоченой порезвись немножко!
Мир прекрасный видишь в светлое окошко…
       Что же ты тоскуешь скорбно и упорно?..
Почему ты плачешь, сетуешь, томишься,
Жалобно вздыхаешь и не веселишься?..»

– «Как мне не томиться грустью безысходной?
Я из клетки вижу целый мир свободный,
       Вижу, как порхают на деревьях пташки,
Как они несутся там, под облаками,
Рассекая воздух быстрыми крылами…
       Мне одной лишь выпал жребий горький, тяжкий,
Только мне досталась мрачная темница!..
Как же мне не плакать, как мне веселиться?..

Пусть бы не давали пищи мне отборной,
Но и не держали б здесь, в неволе черной!
       Как мне быть веселой, как мне не томиться,
Пусть она прекрасна – клетка золотая! –
Во сто крат приятней, за окном летая,
       Там, на вольной воле без конца резвиться!
И тюрьмой мне стала клетка золотая!
Потом я плачу и томлюсь, рыдая…

Если в вашем сердце жалость обитает,
Если ваше сердце состраданье знает, –
       Клетку золотую, люди, отворите!
И не ту, что знают хищники ночные –
Дайте волю мчаться мне в леса родные,
       В рощи и дубравы пленницу пустите!
Там в зеленых кущах стану я кружиться,
Весело чирикать, петь и веселиться!..

Стану я на ветке в дивном восхищеньи
Оглашать окрестность благодарным пеньем,
       Солнцу и свободе радуясь, ликуя!..»
Так металась пташка, жалобно рыдая.
Так же горько плачет, братья, и другая.
       Как той пташки имя?.. Слушайте, скажу я:
Знайте, братья, пташка, что тоской томима,
То сестрица наша – дочь Ерусалима!..

ОТЛОМАННАЯ ВЕТКА

Рокочет, клокочет угрюмое море,
И ветку швыряют валы на просторе.

       – О, ветка родная!
       В пучине ныряя,
       Куда ты плывешь?
       В минуты смятенья,
       Под грохот боренья
       Где путь ты найдешь?
       В стихии кипящей
       Плыви осторожно:
       В ней путь настоящий
       Найти невозможно!..

       Под солнцем родилась,
       На дубе росла,
       Но буря явилась –
       Меня унесла.
       Давно и поныне
       Несусь я в пучине.
       Зачем, ах! живу я?
       Пусть, ярости полны,
       Влекут меня волны,
       Свирепо бушуя!..

РАХИЛЬ

В полях Вифлеема, у пыльной дороги,
       Могила Рахили видна,
И в час полуночный, таинственно-строгий,
       Из гроба выходит она.

И молча она к Иордану подходит,
       Следя за журчащей волной,
И взор ее кроткий слезами исходит, –
       И каплет слеза за слезой.

Ни вздоха, ни стона! – Лишь слезы струятся,
       Лишь слезы беззвучно текут, –
И воды прозрачные дальше стремятся
       И молча бегут и бегут!..

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ
(Из поэмы «Иегуда бен Галеви»)

В Испании знойной
Роскошно и стройно,
Исполнены мощи,
Возносятся рощи.
Там в парках прохладных,
В садах виноградных
Плоды золотые
Горят налитые.
Но Божия Тора
Милее для взора,
Цветов ароматней,
Отрадней, приятней.
О, сын мой, Егуда!
В ней – знаменье чуда!
В ней сердца спасенье,
Души наслажденье!..

В Испании много
Дворцов и чертогов,
Сокровищ несметных,
Камней самоцветных;
Из стран отдаленных
В галерах смоленых
Купцы приезжают,
Товар выгружают.
Но Божьи законы –
Не нард благовонный:
Учение свято
Ценнее, чем злато.
Люби ж, сын мой, Тору,
Оплот и опору,
И славен ты будешь,
И «мать» не забудешь…

В Испании знают,
Хранят, почитают,
Уча без усилья,
Язык твой, Кастилья,
Язык твой прекрасный,
Изящный и страстный,
Исполненный силы,
Приятный и милый.
Но дивный еврейский
Язык наш библейский
Звучней, прихотливей,
Прелестней, красивей,
Богаче, смелее,
Сильней и милее,
И нежные песни
В нем краше, чудесней!

В Испании знойной
Живем мы спокойно
В роскошных, богатых
Дворцах и палатах,
Мы словно бароны
В одежде червленой;
Довольны, беспечны,
Мы счастливы «вечно»…
Но кто отгадает,
Что нас повстречает?
Что ждет нас в грядущем,
Неслышно бредущем?..
Солим незабвенный –
Вот край нам священный!
И, сын мой, при жизни
Стремись ты к отчизне!

ЕСЛИ Я ЗАБУДУ…

О, Сион родимый! О, моя отрада!
       По тебе томлюсь я здесь, в стране чужой.
Да сгниет десница, коль тебя забуду
       Прежде, чем могила ляжет предо мной.

Пусть прильнет к гортани мой язык лукавый,
       Если я забуду, родина, тебя!
Пусть иссохнет сердце, если перестану
       Я рыдать безумно, родину любя.

Пусть померкнет радость и проснется горе,
       Коль из глаз исчезнет вид твоих руин.
Пусть потухнут очи, если перестанет
       О твоем паденьи плакать верный сын.

Нет, я не забуду родины-царицы!
       Ты – моя надежда! Свет души моей!
И когда умру я и в могилу лягу –
       Памятником вечным будешь ты над ней!

МОИСЕЙ

На горной вершине, где цепью гигантской
       Поднялись граниты,
На каменном ложе покоится старец,
       Прекрасный, маститый.

Хоть взор его ясен, и кровь не застыла, –
       Но он умирает,
И грозная Смерть над своею добычей
       Незримо витает…

И муж умирающий шепчет со вздохом:
       «Великий мой Боже!
Мой труд был напрасен, весь век я трудился,
       Трудился – и что же?

Я вывел любимый народ из Египта,
       Из чуждого края,
Но в Землю Священную всё ж не привел я
       Его, умирая…

Я вывел народ мой из тяжкого рабства
       У племени злого,
Но к жизни свободной еще не привел я
       Народа родного!..

Огромна пустыня, ужасна пустыня
       Меж краем и краем,
Но пропасть меж рабством и волей огромней
       И больше страшна им!..

И грех мой огромен, и грех мой ужасен,
       Что я возмутил их,
Что вывел в пустыню невольников слабых,
       Усталых, унылых,

А новой отчизны не дал им доныне…
       О, лучше б к народу
Совсем не прийти мне, когда я не в силах
       Дать братьям свободу!..»

В ЛИВАНСКОМ УЩЕЛЬЕ

В Ливанском ущелье, грустна и уныла,
Прекрасная Дочь Иудеи сидит.
Чудесною песнью она усыпила
Дитя дорогое, и сын ее спит.
Качая ребенка, к груди прижимает
И нежно, чуть слышно она напевает:

       «Мы все здесь свидетели в том, –
       Да сгинут все речи злодеев, –
       Что с пламенной жаждой свободы
       Уж долгие-долгие годы
       Стремишься ты в отческий дом,
       Стремишься ты в дом Маккавеев».

Из края скитаний сынов Иудеи
В Ливан она скрылась, где тишь и покой.
С волной Иордана звучит всё сильнее
Напев ее скорбный, печальный, глухой.
Мать сына целует, лаская, рыдая,
И в буре звучит ее песня святая:

       «Мы все здесь свидетели в том, –
       Да сгинут все речи злодеев, –
       Что с пламенной жаждой свободы
       Уж долгие-долгие годы
       Стремишься ты в отческий дом,
       Стремишься ты в дом Маккавеев».

С брегов Иордана во мгле предрассветной,
Как тени, сбираются трупы толпой.
Сыны Иудеи гурьбою несметной
Встают с этой песнью великой, святой.
Мать сына-младенца, рыдая, ласкает,
И эхо стократно слова повторяет:

       «Мы все здесь свидетели в том, –
       Да сгинут все речи злодеев, –
       Что с пламенной жаждой свободы
       Уж долгие-долгие годы
       Стремишься ты в отческий дом,
       Стремишься ты в дом Маккавеев».

ЯФФА

Я здесь, вблизи тебя, царица снов и грез!
Вот город, порт и мол… Ах, вижу ль я воочью?..
Быть может, то лишь сон в стране тоски и слез?
Быть может, ты в мечтах холодной темной ночью
Предстала для того, чтобы в краю изгнанья
Убить меня было красой очарованья?..

Нет! Это не мечта! Вот мол… Вот свой венец
Возносят башенки… Мечеть там с минаретом…
«Скитаньям вековым твоим пришел конец!..» –
Мне стены древние кричат, поют с приветом…
А выше небеса – как океан лазурный,
С прозрачной тучкою, сквозистой и ажурной…

О, если б крылья мне сверкающей зари!..
Помчался б я к тебе, лобзал твои утесы,
Лобзал бы прах земной, болота, пустыри,
Вершины гор твоих, песчаные откосы,
И радость кроткую рекою многоводной
Разлил бы я в тебе, о край мой благородный…

Я весь горю, дрожу… Меня объял экстаз…
И сердце ширится, сгибаются колени,
И слезы жаркие струей бегут из глаз,
То слезы светлые отрады и волненья…
О, Яффа! Дивный порт!.. Врата к родному дому,
Врата, открытые изгнаннику седому!..

Вон там зеленый кедр кивает с лаской мне,
Вот пальма стройная широким опахалом
Мне машет издали… Вот птицы в вышине
Летят, приветствуя меня своим хоралом…
И вновь мне жизнь вернул твой воздух ароматный…
Привет, привет тебе, о край мой благодатный…

* * *

Под пыткой вашего привета
Склонилась в прах моя душа.
Я только медная монета
В пустой копилке голыша.

Что вы пришли в мою обитель?
В чем грех, в чем подвиг мой? Весь век
Я был не бард и не учитель,
Я не пророк: я дровосек.

В руке топор из грубой стали,
Я молча делаю свое;
Проходит день, плеча устали,
И притупилось лезвие.

Ведь я батрак, на день забредший,
И мне конец с закатом дня:
Не время мне слагать вам речи,
Ни вам плескать вокруг меня.

Чем жить нам дальше? Небо черно;
Чем завтра буре дать отпор?
Сзывайте всех на круг соборный,
К отчету, к жертве – за топор!

У ВОД ИОРДАНА

У вод Иордана, у струй серебристых,
       От скорби своей отдохну я,
Там ветер летит меж утесов кремнистых,
       Прозрачные воды волнуя.
И песенкой нежной, отрадной, чуть слышной
       Ласкает он синие воды,
И шепчут молитву в певучести пышной
       Зеленые стройные всходы.
Поют соловьи, и в эфире лучистом
       Проносится звонкая стая,
Купаясь в сияньи, в луче золотистом
       И песнями слух мой лаская.
В рыбачьем челне над рекой недвижимой
       Без скорби и горя усну я,
И будет качать меня ветер незримый,
       Прозрачные воды волнуя.
Так спит в колыбели над темною кручей
       Сын, матерью нежно хранимый!..
Неси ж меня, ветер бессонный, могучий,
       В тот край мой далекий, родимый!

* * *

Когда ночной порой рука скользит над лютней,
И рвется от тоски певучая струна,
И нежной флейты вздох печальней, бесприютней,
И песня Господа томления полна;

Когда лазурный флер колышется над нивой,
И месяц золотой блуждает в небесах,
И караваны туч ползут грядой ленивой,
И сны туманные колдуют при лучах;

Когда могучий вихрь проносится циклоном
И с корнем кедры рвет, вздымая пыль столбом,
И ливни в прах дробят гранит по горным склонам,
И реют молнии, и вкруг грохочет гром; -

Тогда живу с тобой, о, Божий мир безбрежный,
Свободы и борьбы всем сердцем жажду я,
Со стоном всех миров летит мой стон мятежный,
И с кровью всех борцов струится кровь моя...

* * *

Лишь солнце опустится в бездну
И запад заснет, потемнев,
Застынет во тьме своей клетки
Могучий и царственный лев.
И к прутьям железным приникнув,
Направит тоскующий взор
Туда, где миры золотые
Пылают за склонами гор…
И царственный пленник не слышит,
Как люди вкруг клетки шумят,
Косматая грива недвижна,
Упорен тоскующий взгляд.
Толкутся у клетки зеваки,
И слышится хохот и крик:
«Уж лев и рычать разучился –
Он слишком к позору привык!..»
Нет, лев не отвык от рычанья,
Царя не принизил позор –
Туда, где миры золотые,
Вперил он пылающий взор.
От боли тоски бесконечной
Погасли в нем злоба и гнев,
Но грезит о знойных пустынях,
О царственной родине лев…