МОЕМУ РУЧЬЮ

Руслом и диким и таимым
Бежишь, неведомый ручей;
Как ты, бегу я нелюдимым –
К пустыне радостной твоей.

Поток, на прошлые печали
Пролей забвение скорбей,
Чтоб и в душе не отцветали
Мир струй твоих и цвет полей.

Твои – и лилия и птицы
Благословляют берега,
И соловей, звеня, стремится
На благовонные луга.

Душа вблизи тебя не знает
Про страсти мира, про грехи –
И нежная волна играет,
Нашептывая мне стихи.

Смогу ли осенью хрустальной,
Следя певучий твой родник,
Услышать леса шум печальный
И чибиса унылый крик.

Я так люблю в осенней сени
Монастыря поющий зов,
Меланхолические пени
Участливых колоколов.

Мать-странницу тропа измучит...
Но, звон заслыша средь пустынь,
Одна дитя свое научит –
Склоняясь, повторит: аминь!

Когда-то я у дев суровых
Видал плененные ручьи;
В обители неслись, в оковах,
Их одинокие струи;

И их таинственные воды
Змеились в горестной тени,
Где попирали луг природы
Земные ангелы одни.

Но бегом струй, поток звенящий,
(Короток жизни ясный май!)
Ты мне, отшельнику, стремящий
Бег времени напоминай.

РОБКИЙ ЛЮБОВНИК

Счастлив, кто близ тебя вздыхает!
Своим огнем воспламенив,
Твои улыбки принимает,
Кому твой взор – судьбы призыв!
Но мне не благосклонны вежды,
Сожжен в молчании скажу:
Да, есть любовь и без надежды,
Как верным сердцем расскажу.

Ах, если бы простой пастушкой
Пасла и ты свои стада!
Ах, отчего, мой друг, избушкой
И пряжею ты не горда!
Но и тогда – признанья, вы ли
Открыли б ясную межу? –
Другие б то же повторили,
Как верным сердцем рассужу.

Уйду я в тихую пустыню
Воспоминаньем о тебе,
Хранить твой образ, благостыню
Я буду в горестной судьбе.
И песнями тогда моими
Воспоминанье разбужу.
Твое повторит эхо имя,
Как верным сердцем рассужу.

ГРОЗА

Весну свою она встречала;
Весна дарила ей мечты,
На груди детской расцветала
Сокровищами красоты.
И на губах полуоткрытых
Блуждали вздохи – мотыльки;
На юных розах, чуть раскрытых,
Так отдыхают ветерки.

Шестнадцать раз земля уснула
И вновь проснулась перед ней,
Сильвандру столько же минуло:
Срок легкий счастливых страстей
. И сомневался всяк, лелея
Их радости огонь живой,
Кто – Нина или друг – сильнее
Любил веселою весной.

Когда ее с ним не бывало,
Бродил он грустный и больной,
И без него она страдала
Такой же болью и тоской.
В одни долины пригоняли
Они пастись стада свои,
Под тем же вязом танцевали,
Поили их одни ручьи.

Как песня Нине полюбилась,
Другой любил ее напев
И, ей внимая, сердце билось
И застывало, онемев.
Ее Сильвандр пьянел беспечно,
Прислушиваясь в свой черед,
Перебивая бесконечно
Лобзаньем песенки полет.

Но вот, однажды, Нина – в горе,
И слезы на щеках ее,
Она с предчувствиями в споре,
Но им покорно бытие.
И словно слышит призрак мести,
И жалобы несет полям:
Мы были так счастливы вместе
И неужель расстаться нам?

Но вот темнеют неба кручи
И застят свет дневной они: –
Из раскрывающейся тучи
Молниеносные огни.
Она дрожит, обняв рукою
Его, но – громы с вышины...
И пепелящею стрелою
Они вдвоем поражены.

И спят они в тени зеленой
Где их застиг последний час. –
Вот на коре изображенный
Любви их горестный рассказ.
У мирной, дорогой гробницы,
Где похоронены мечты,
Теперь под нежный щебет птицы
Сбирают вешние цветы.

РОМАНС

Лизон, ты славку сторожила
– В кустах, но вдруг –
Любовь, скрываясь, проследила
– Тебя, мой друг.
Исчезла славка – пред тобою
– Твой нежный враг,
И поймана ты западнею,
Не знаю как.

"Здесь оставаться не должна я, –
– Бегу домой!"
" – Два поцелуя, дорогая,
– За выкуп твой!"
Красавица, не защититься
– Тебе никак,
А страсть Луки к тебе стремится,
– Не знаю как.

"Я слышу тайной неги струи;
– Но славно сны
Неверным девы поцелуи! –
– Им нет цены."
Лизон вздыхает и сдается,
– На легкий знак;
Дает лобзанья и смеется,
– Не знаю как.

– "Цветок возьму еще, как грезу,
– С твоей груди."
"Я не позволю!.. Эту розу!
– О, погоди!"
Не позволяла, но так страстно
– И нежно так,
Что отняли цветок прекрасный,
– Не знаю как.

ЭЛЕГИЯ

Узнай, мой друг, мои мечтанья:
Звезда блеснет, и час придет,
И беспокойное желанье
К тебе, на нежное свиданье
Меня безмолвно приведет.
Ночь, крепами темно повита,
Нам радости благословит;
Лишь дверь оставь полуоткрытой,
И рой желаний к нам влетит.
Лишь устрани с моей дороги
Железо, мрамор, и стопой
Беспечной, мудрой, без тревоги,
Сам отыщу я путь святой.
О, тронься сладостным несчастьем
Моим томленьем, – и с участьем,
Дай руку мне на голос мой!
Как, легкое, ты медлишь, время,
Когда я жду, надеюсь я!
Иль солнца золотое бремя
не канет в дальние края?
Бегите, ласковые Оры,
Вы – управители ночей,
И протяните на просторы
Покой, божественных теней!
Цветы, скорее расцветайте,
Служите счастью моему!
Вы, сны, над спящими летайте
И до Авроры проливайте
На томный взор ревнивцев – тьму!

НЕСЧАСТИЕ

С Самоубийством нечестивым
Шатается по городам
Несчастие, и к нашим лживым
Прислушивается речам.
И вот – берет свою добычу:
И юность, повинуясь кличу
Его, завянет, рок кляня, –
Так в день осенний горький, хилый
Старик спускается в могилу,
Лишенный нужного огня.

Куда бежать? У двери бедной
Несчастье село в горький день,
И всюду с яростью победной
Меня сопровождает тень;
На солнце и во мраках темных
Объят я ночью крыл огромных,
Как мантией, и в сердце дрожь,
И грудь унынием объята;
В руке багрово-синеватой
Товарища – сверкает нож.

Я бросил жизнь восторгам шумным,
Я улыбнулся страстным дням,
И соучастникам безумным
Был сладок сладострастья храм;
И счастью веря, легковерный,
Я бросил сердце в неизмерный
Поток хохочущих страстей…
Но ты пришло с укорой вечной
И перервался сон беспечный,
И ужас стал судьбой моей.

И тщетно первых ослеплений
Ищу я в праздниках моих,
И в сердце нежных поражений,
И бреда радостей пустых: –
А призрак в танец горделивый
Вмешается, разбив мотивы,
Грязнит мой путь слезой своей, –
Обманывая ожиданье,
Проходит мерзкое созданье
Среди увенчанных гостей.

Я слышу в тишине пустынной
Его рассказ – в моих ночах;
Качается на ветке длинной,
Когда я мир ищу в лесах;
И около меня простонет –
Как будто чью-то жизнь хоронит –
Сжимает сердце злая речь;
К звездам бросаю взор долинный,
Но неизбежности старинной
Оттуда угрожает меч.

На руки голову роняю,
Хочу найти невинный сон –
Увы! бежит меня, я знаю,
Его цветок во мглу времен;
Я отдых позабыл безбрежный,
Небытия прообраз нежный!
Ты, дни целящая вода,
Сон, смерть души отягощенной,
Всегда и всеми разделенный,
Меня покинул навсегда.

"Ах, если бдение сжигает
Всегда раскрытые глаза,
Приди, о, Слава, пусть играет
В стихах души моей гроза!
Пусть погибающей стопою
Оставлю след я за собою!"
Но Слава: "О, уныний сын,
Несчастье вечно за тобою
Пойдет – дрожи! – одной тропою,
Бессмертье вкусишь не один".

Несчастие! какой день сладкий
Восторжествует над тобой?
Рука какая силой краткой
Из сердца вырвет образ твой?
И в это жаркое горнило,
Как высшая, святая сила,
С бесстыдством благостным войдет,
Осмелится забыть про пламя,
И душу выхватит, как знамя,
И от опасности спасет?

БЕССОННИЦА

Бессонница! Неумолимо
Подходишь, странно недвижима,
И обмираешь, водя нас;
Под взором тягостным кусаем
Подушки мы; во тьме взираем
На черных взоров злых алмаз.

Скажи: зачем ты ночью белой,
Как в праздник дождик оробелый,
Приходишь тихо нас лизать?
Надежда или сожаленье
Нам шепчут что-то – в нетерпеньи
Я не могу тебя понять.

Душа в печали безотрадной,
Но клонится твой профиль жадный,
Глядим: темноты без конца,
Химеры жаждем мы безвестной,
Любви жестокой иль прелестной,
Цветов иль красного свинца.

Но ты, Бессонница, прекрасна!..
Зачем же с девственницей страстной
Сжимаешь нас меж ног своих.
Зачем же ты хрипишь над нами,
Постель сбиваешь под ногами,
И не разделишь ложе злых.

Зачем, Красавица Ночная,
Ты медлишь, в маске изнывая?..
Чтоб сновиденье гнать моё –
Ты – путник, у дверей продрогший,
Вздох Мессалины изнемогшей,
Но не пресыщенной еще!

Твой истеричен шаг бесшумный,
Ты – оргия страны безумной,
Что все Осанны пепелит!..
Иль ты – извечное стенанье,
Что над поэтами в молчаньи
Стихи их тайные скоблит?

Иль, наконец, ты Буриданов
Осел – иль бабочка туманов
Ночных? Твой поцелуй средь тьмы
Жжет раскаленной кочергою!..
О, приходи ко мне, – с тобою
Поспим немножко вместе мы!

ПЬЯНОЕ СУДНО

Когда спускался я в Реках невозмутимых,
Тянувшие меня исчезли бурлаки:
Их Краснокожие схватили недвижимых
И пригвоздили всех нагих к краям доски.

Беспечно несся я, о них не вспоминая,
О перевозчиках пшеницы и сукна.
Их хохот кончился, и мне, легко взлетая,
Бежать куда хотел позволила волна.

В сердитой толчее разгневанных отливов,
Я как дитя порой лучистый и глухой,
Летел! но оторвись и остров от проливов,
И он бы не прошел через Мальштрём такой.

И шторм благословил морские мне тревоги
Я пробкой танцевал средь бешеных зыбей
Бродяга, проходил безумные дороги
Все десять злых ночей под жутью фонарей.

Нежнее чем плодов ребенку сок златистый
Проникла в черный трюм зеленая река
И смыла рвоты след и винный след нечистый
И сорвала мой руль с железного крюка.

И с этих пор один я плаваю в поэме
Морей напитанных звездaми, – лёт времен
Зеленый свет повис, где под волнами всеми
Утопленник встает задумчивый как сон.

Сжигая синеву ритмично-замедлённо,
Под страшным блеском дня неимоверный бред
Сильней абсентов всех и лиры сладкозвонной
Любовной горечи льет рыжеватый свет!

Я видел небеса пробитые тайфоном,
Бурунов алчный бег и ход морской травы,
Рассветы – голуби – одним подъяты стоном,
И видел я порой, о чем лишь знали вы.

Я видел солнца лик в мистическом безумьи
И фиолетовый ложился вкруг ковер.
Актеры древние, поникшие в раздумьи, –
В ознобе ледяном бросали волны взор.

Зеленой ночью я мечтал о лунном снеге
И о лобзаниях рыдающих зыбей
О соках сладостных, о их медвяной неге,
О фосфорическом сиянии морей.

И долгих месяцев урон и истерию
И страшный зыби штурм на ряд подводных скал
И лучезарные затем шаги Марии,
И черный Океан пред ней бы замолчал!

Покинул, знаете ль, – безвестные Флориды,
Где с орхидеями горят зрачки пантер,
Где радуги; лучи, громадного боллида,
Уздой протянуты из неизвесных сфер.

Приливы видел я и верши иль озера,
В чьих тростниках сопит и спит Левиафан;
И вод больших обвал средь черного затора
И страшный водопад, низвергшийся в туман.

И солнц серебряных под ледником печали
Сполохи долгие в покинутых водaх
Где страшных змей клопы до ребер оглодали
Меж сросшихся дерев в томительных ночах.

Хотел бы показать я детям эти блески,
Дельфинов золотых, морских поющих рыб.
Неизреченный ветр ласкал рукою резкой
Меня качавших волн танцующий изгиб.

Порой измучены и полюсами злыми
И токами, моря, качавшие мой сон
Бросали мне цветы и желтых рыбок с ними
И долго я стоял, коленопреклонен.

И птицы, крикуны, с невзрачными глазами
Кричали надо мной, роняя свой помет, –
Я греб без устали, покуда под бортами
Утопленник сходил уснуть в подводный грот.

Корабль, затерянный меж трав уснувших моря,
И ветром брошенный средь воздуха полей,
Кому не возмутить спокойствие в просторе
И бриги-призраки бушующих морей,

Льнут фиолетовым туманы силуэтом
И я, пробивший твердь, как стену в забытьи
Шербеты гнойные несущий всем поэтам,
Сопливую зарю, и солнца лишаи,

Я электрических отпугивая скатов
Летевший как доска среди морских коньков
Когда дубиною Июли средь раскатов
Бросали синеву в воронки городов.

И вздохи слышавший за много, много милей
Гиппопотамов я, Мальштрёма стон средь шхер
И трепетавший их среди небесных крылий
Европы жалко мне и старенький бруствeр.

Упился сладостью архипелагов звездных
Где небеса в бреду – открыты для гребца –
Не в этих ли ночах ты спишь в глубоких безднах,
Гоняя птиц златых, о, злая мощь конца?

Но слишком плакал я. Все солнца – как каменья,
Рассветы душу жгут, и горек лунный страх.
И трюм любовное раздуло опьяненье.
О, как мой киль мой трещит! Как я лечу в волнах!

Европы жажду я, о – это слабость: – волны
Где в беснованиях и мраке изнемог
На корточки присел ребенок, грусти полный, –
Корабль настигнутый как майский мотылек.

Я больше не могу тонуть в томленьях моря,
И бороздить моря для хлопка продавцов
Ни пламень проходить с надменностью во взоре
Парить под взглядами ужасными судов!