На главную страницу

АБРАМ ЭФРОС

1888-1954

Как переводчик начал с того, что переложил библейскую "Песнь Песней" (1909), издал сборник "Эротические сонеты", показавшийся современникам порнографией, в 30-е годы возглавлял редакции в издательствах "Асаdemiа" и ГИХЛ. "Новая жизнь" Данте, вышедшая в 1934 году, вызвала весьма ироническое отношение у современников; в архиве сохранился пародийный цикл откликов Марка Тарловского на это издание "По Пушкину", "По Блоку", "По Гумилеву" и т.д. Вот отзыв "По Блоку":

На перевод взирая косо,
Веду рублям построчный счет.
Тень Данта с профилем Эфроса
О "Новой жизни" мне поет.

А вот куда более злой - "По Пушкину":

Суровый Дант не презирал Эфроса,
И, в знак того, что чтит его труды,
В свой барельеф раствором купороса
Втравил он профиль жидкой бороды.

Эфрос переводил Петрарку, Микеланджело, - хотя его переводы переиздаются и по сей день, в "состязании" Эфрос обычно проигрывал: сравнительно вялая техника делала его уязвимым. Но сонет "с двумя хвостами" хорош почти в любом переводе.


ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ

(1265-1321)

* * *

Младая донна, в блеске состраданья,
В сиянии всех доблестей земных,
Сидела там, где Смерть я звал всечасно;
И глядя в очи, полные терзанья,
И внемля звукам буйных слов моих,
Сама в смятенье зарыдала страстно.
Другие донны, поспешив участно
На плач в ее покой, где я лежал,
Узрев, как я страдал, -
Ее услав, ко мне склонились строго.
Одна рекла: "Пободрствуй же немного",
А та: "Не плачь напрасно".
Когда ж мой бред рассеиваться стал,
Мадонну я по имени назвал.

Мой голос был исполнен так страданья,
Так преломлен неистовостью слез,
Что я один мог распознать то слово;
Но, устыдясь невольного деянья,
Бесчестия, что я Любви нанес,
Я, помертвев, упал на ложе снова.
Раскаяние грызло так сурово,
Что, устрашившись вида моего,
"Спешим спасти его!" -
Друг другу донны тихо говорили
И, наклонясь, твердили:
"Как бледен ты! Что видел ты такого?"
И вот чрез силу взял я слово сам
И молвил: "Донны, я откроюсь вам!

Я размышлял над жизнью моей бренной
И познавал, как непрочна она,
Когда Любовь на сердце потаенно
Заплакала, шепнув душе смятенной,
Унынием и страхом сражена:
"Наступит день, когда умрет мадонна!"
И отшатнулся я изнеможенно,
И в дурноте глаза свои смежил,
И кровь ушла из жил,
И чувства понеслись в коловращенье,
И вот воображенье,
Презрев рассудком, в дреме многосонной,
Явило мне безумных донн черты,
Взывающих: "Умрешь, умрешь и ты!.."

И я узнал еще о дивном многом
В том буйном сне, который влек меня:
Я пребывал в стране неизъясненной,
Я видел донн, бегущих по дорогам,
Простоволосых, плача и стеня,
И мечущих какой-то огнь нетленный.
Потом я увидал, как постепенно
Свет солнца мерк, а звезд - сиял сильней;
Шел плач из их очей,
И на лету пернатых смерть сражала,
И вся земля дрожала,
И муж предстал мне бледный и согбенный,
И рек: "Что медлишь? Весть ли не дошла?
Так знай же: днесь мадонна умерла!"

Подняв глаза, омытые слезами,
Я увидал, как улетает ввысь
Рой ангелов, белея словно манна;
И облачко пред ними шло как знамя,
И голоса вокруг него неслись,
Поющие торжественно: "Осанна!"
Любовь рекла: "Приблизься невозбранно, -
То наша Донна в упокойном сне".
И бред позволил мне
Узреть мадонны лик преображенный;
И видел я, как донны
Его фатой покрыли белотканой;
И подлинно был кроток вид ея,
Как бы вещавший: "Мир вкусила я!"

И я обрел смирение в страданье,
Когда узрел те кроткие черты, -
И рек: "О смерть! Как сладостна ты стала!
Я вижу лик твой в благостном сиянье.
Зане, прибыв с моею Донной, ты
Не лютость в ней, но милость почерпала.
И вот душа теперь тебя взалкала;
Да сопричтусь к слугам твоим и я, -
Приди ж, зову тебя!"
Так с горестным обрядом я расстался,
Когда ж один остался,
То молвил, глядя, как вся высь сияла:
"Душа благая, счастлив, кто с тобой!"
Тут вы, спасибо, бред прервали мой".

МИКЕЛАНДЖЕЛО БУОНАРРОТИ

(1475-1564)

* * *

Будь чист огонь, будь милосерден дух,
Будь одинаков жребий двух влюбленных,
Будь равен гнет судеб неблагосклонных,
Будь равносильно мужество у двух,

Будь на одних крылах в небесных круг
Восхищена душа двух тел плененных,
Будь пронзено двух грудей воспаленных
Единою стрелою сердце вдруг,

Будь каждый каждому такой опорой,
Чтоб, избавляя друга от обуз,
К одной мечте идти двойною волей,

Будь тьмы соблазнов только сотой долей
Вот этих верных и любовных уз, -
Ужель разрушить их случайной ссорой?

* * *

В ком тело - пакля, сердце - горстка серы,
Состав костей - валежник, сухостой,
Душа - скакун, не сдержанный уздой,
Порыв - кипуч, желание - без меры,

Ум - слеп и хром и полн ребячьей веры,
Хоть мир - капкан и стережет бедой,
Тот может, встретясь с искоркой простой,
Вдруг молнией сверкнуть с небесной сферы.

Так и в искусстве, свыше вдохновлен,
Над естеством художник торжествует,
Как ни в упор с ним борется оно;

Так, если я не глух, не ослеплен
И творческий огонь во мне бушует, -
Повинен тот, кем сердце зажжено.

К ДЖОВАННИ, ЧТО ИЗ ПИСТОЙИ

Я получил за труд лишь зоб, хворобу
(Так пучит кошек мутная вода
В Ломбардии - нередких мест беда!)
Да подбородком вклинился в утробу;

Грудь - как у гарпий; череп, мне на злобу,
Полез к горбу; и дыбом - борода;
А с кисти на лицо течет бурда,
Рядя меня в парчу, подобно гробу.

Сместились бедра начисто в живот,
А зад, в противовес, раздулся в бочку;
Ступни с землею сходятся не вдруг;

Свисает кожа коробом вперед,
А сзади складкой выточена в строчку,
И весь я выгнут, как сирийский лук.

Средь этих-то докук
Рассудок мой пошел к сужденьям странным
(Плоха стрельба с разбитым сарбаканом!):

Так! Живопись - с изъяном!
Но ты, Джованни, будь в защите смел:
Ведь я - пришлец, и кисть - не мой удел!