АЛЕКСАНДР ГАТОВ
1899, Харьков – 1972
Выпустил в Харькове в 1918 году сборник стихотворений, был агитработником в Красной Армии. В советское время специализировался на поэзии многочисленных французских революций (1789, 1830, 1848 и 1871 годов), выпустил несколько авторских книг этой "темы", – однако не всё пропускала редакторская цензура; на автографе публикуемого ниже перевода из Пьера Лашамбоди красным карандашом стоит: "Какое-то издевательство над Крыловым!" Гатов много переводил с польского, украинского – и так далее.
ПЬЕР ЛАШАМБОДИ
(1806–1872)
СТРЕКОЗА, МУРАВЕЙ И ГОЛУБЬ
Муравей сказал жестоко:
– Ну, пойди-ка попляши!
Мол, от песен мало прока,
Даже если хороши.
Голубь, слышавший случайно
Вздохи женские внизу,
Пожалел необычайно
Попрыгунью-стрекозу.
Стрекоза прекрасно пела
Столько летних красных дней.
Песня – радость, песня – дело,
В поле было веселей...
Что же ей теперь – топиться?
И сказал он: "Муравей,
Что ты хочешь от певицы?
Смерти ты желаешь ей?"
Но у скряги и педанта
Сердца нет, душа черна.
Стрекозе, как друг таланта,
Щедрый голубь дал зерна.
ШАРЛЬ КРО
(1842-1888)
МОИ СТИХИ
Мои стихи не на день. Лишь одной
Служу я правде, крепкой и каленой.
И нет иного на земле закона.
Его не купишь никакой ценой.
Плоды и женщин трогал я. Шальной,
Шел сквозь метель и слушал шелест клена.
Всего искал, все разрушал препоны.
Но где, Удача, ты, где адрес твой?
Витрины: трости; дыня, как смуглянка;
И радуга кредиток в окнах банка,
Где счастие со свитой в шесть нулей.
Не странно ли, что лучше генералов,
Поставщиков двора и кардиналов,
Я – без воды, без сна, без лебедей?
ЭМИЛЬ ВЕРХАРН
(1855-1916)
* * *
Когда искристый снег покроет крышу
Алмазной пеленой,
Твои шаги тревожные я слышу –
Там, за стеной.
Отодвигаешь зеркала, сначала
Им блеск придав.
Ключей домашних связка зазвучала –
И отперт шкаф.
Я слушаю, а ты мешаешь пламя.
Огонь вспорхнул.
Безмолвные у стен немых рядами –
За стулом стул.
Вот ты взяла ларец на узких ножках, –
Как пылен стал!
Кольцом коснувшись, медлишь ты немножко,
Беря бокал.
И в счастии таком большом без краю
Года пройдут.
Тебя не вижу, но всем телом знаю:
Ты близко, тут.
ЛЕОПОЛЬД СТАФФ
(1878-1957)
БЕРЕЖЛИВЫЙ
Он в будни ползает с катушкою в руке,
Таскает нивелир с усердием похвальным.
По воскресеньям он в воротничке крахмальном,
С пашеткой шелковою, в гетрах, в котелке.
Но, бережливый, он не забредет в кино,
И в луна-парке он не будет на качелях
Взлетать под небеса. Кружить на каруселях,
На льве иль на слоне – ему не суждено.
Излишне скареден, ценить умеет грош.
Жениться? – Дорого. Кутнуть с друзьями? – Роскошь!
Вот разве – сельтерской воды стакан в киоске,
Чей вкус с отсиженной ногою чем-то схож.
ТИШИНА
С неба сквозь сказочную синеву
Звездные слезы упали в листву.
Ночь озарила задумчивый сад.
Тишь – и земля, и деревья молчат.
Ветер, чуть-чуть шевельнувший кустом,
Еле ступая прошел босиком,
Чтоб не тревожить походкой своей
После работы уснувших людей.
ЯКОВ САВЧЕНКО
(1890-1937)
НЕ ДАНО
Он примчится в ночи на безумном коне
И в окно он тяжелым мечом постучит.
...Только сказку доскажешь последнюю мне –
И заплачешь навзрыд...
Всё понятно тебе. Побледнела чуть-чуть.
Знаешь, кто прискакал в темноте, почему?..
Только свечи зажжешь и осветишь нам путь,
И уйдем мы во тьму.
И навек. Навсегда. Только миф обо мне
Схоронить, как меня, и ему не дано!
Будешь так вспоминать: прилетел на коне –
Постучался в окно.
МАКСИМ РЫЛЬСКИЙ
(1895–1964)
КРАСНОЕ ВИНО
Недвижен граб, прозрачно-желтый
В сияньи светло-золотом.
Пусть счастья, друг мой, не нашел ты,
Не надо тосковать о нем.
В прозрачном искристом бокале
Вино алеет и поет,
Деревья тихо прошептали:
"Всему черед и всё пройдет!"
И то, что явью нам казалось, –
Напрасный дым, пустая тень.
И то, что нам во сне являлось,
Приблизил скучный серый день.
Направь же к озеру покоя
Порывы юношеских лет.
Всё, что осталось за тобою, –
Лишь челнока мгновенный след.
Идут года чредой усталой.
Но надо ль тосковать о том?
Налиты до краев бокалы
Хмельным алеющим вином.
ОВАНЕС ТУМАНЯН
(1869-1923)
* * *
Если в тускнеющем взоре моем
Скорбь отразится, какую не спрячешь, –
Слезы твои в мое сердце огнем
Брызнут, – пойму, что, прощаясь, ты плачешь.
Если бы знал, что взаправду мою
Гибель оплачешь, – умру я без муки.
Клятву любви тебе в этом даю –
Нет во вселенной надежней поруки.
Если в могиле услышал бы я,
Как ты рыдаешь, – утешился б, зная,
Что я покинул земные края,
Где ты любила меня, дорогая.
СЛАВКО ЯНЕВСКИЙ
(1920 – 2000)
БАЛЛАДА О ПРАДЕДОВСКОМ РУЖЬЕ
Под суровым серым камнем, где-то в старой волчьей яме
Прадеда ружье зарыто и лежит-молчит годами.
Закопал его под вечер Янко-атаман, мой прадед:
- Эх, еще бы в бой последний! Час придет, ружье зарядят…
И ушел навек, как солнце, в гор за сияньем рдяном.
Сын нашел оружье в поле, что шумит густым бурьяном.
Лют, как рысь, он вместе с братом шел на битву - стал гайдуком,
Он на ста вершинах бился, добывая счастьн внукам.
И с колена на колено, огневое, родовое,
Перешло ружье - служило мне оно во время боя.
Молодой еще, подросток, поднял я оружье мщенья,
Проходя смоим отрядом через грозные сраженья.
В час, когда победы знамя развевается с флагштока,
Вновь ружье зарыл я в землю, пусть оно лежит до срока!
Притаились наготове. Если только враг нагрянет,
Сын мой, вырывши оружье, за оружье грудью встанет.