АНДРЕЙ ГЛОБА
1888, Ромны – 1964, Москва
Автор предисловия к итоговому, посмертному сборнику Глобы "Песни и поэмы" (М., 1969) Сергей Наровчатов – сам человек одаренный, но творчески советской эпохой почти погубленный – писал: "Судя по всему, А. Глоба задавался целью составить нечто вроде песенной антологии всех народов и всех веков". Среди его переложений песен встречаются "Весенняя песня" и "Песня шута" "из Шекспира", баллады Гете – и "песенки" Карла Михаэля Бельмана, без "песенок" которого переводчик-"песенник", безусловно, обойтись не мог. Переводы более чем вольные: почти нигде не сохраняет Глоба сложнейшую строфику Бельмана, рассчитанную на повторение определенной оригинальной мелодии, ни одно, насколько удалось проследить, стихотворение не переведено целиком. По меньшей мере один перевод Глобы по сей день известен очень широко:
Постой!
Выпьем, ей-богу!
Еще,
Бетси, нам грогу
Стакан
Последний в дорогу!
Бездельник, кто с нами не пьет!..
........................................................
За друга готов я хоть в воду, –
Да жаль, что с воды меня рвет!
Это бетховенская "Шотландская застольная". И хотя текст Глобы не перевод в точном смысле слова, новый русский текст бетховенской музыке потребуется не скоро. Во время лигачевско-горбачевского "полусухого" закона песня Бетховена, кстати, попала под полный запрет вместе с переводом Глобы.
КАРЛ МИХАЭЛЬ БЕЛЬМАН
(1740–1795)
ПРОГУЛКА УЛЛЫ
Стоял веселый майский день.
Репейник манил осла.
В садах зацвела недавно сирень.
И, кажется, ель цвела.
Тележка тряслась по дороге, пыля.
Звенели птичьим свистом поля.
Кричала Улла на грачей,
И Мольберг, мошенник, был с ней.
Внезапно с неба свалился гром, –
И Мольберг хлыстом взмахнул.
Стоял у дороги с вывеской дом, –
К трактиру осел свернул.
Трактирщик был ласков, и пунш был горяч.
Стакан летал в руках, словно мяч.
"Не туго ль стянут твой корсет?" –
А Улла смеялась в ответ.
Гроза утихла. Дождь прошел.
Лишь ярче земля цвела.
Ревел под навесом громко осел,
Но тщетен был зов осла.
И Улла и Мольберг храпели вдвоем, –
Стерег их сон заботливый ром.
Трактирщик врал, что видел он,
Как в дверь к ним шмыгнул Купидон.
ХАГА
Мы сегодня с Амариллис
По заржавленным снегам
В парк отлично прокатились
И гуляли скромно там.
"Дни теплом позолотились,
Лужи – чаши средь аллей", –
Так сказала Амариллис,
И согласен был я с ней.
Хор грачей, одетых в траур,
Отходную вьюгам пел.
А подснежник в бурых травах
Бирюзово голубел.
Но в закат замкнулась Хага,
Мрак вступил в аллею-грот.
Вот уж гаснут краски флага
Над решеткою ворот.
Дым тумана между пнями
Голубей и холодней.
Вспыхнул небосвод огнями
В лужах стынущих аллей.
"Вечер – как хрусталь бокала,
Искры звезд летят, звеня", –
Амариллис мне сказала
И была светлее дня.
ПОСЛЕДНИЙ ЗАВТРАК С УЛЛОЙ
Там, где
Ручей под ивой,
В тени прохладной и болтливой,
Ждет нас
Слуга учтивый,
Бросая крошки в голубей.
Сядь здесь
Со мною, Улла, –
Вот мшистый пень в замену стула.
С пробкой
Струя плеснула
В ручей, что неба голубей,
Жужжанье пчел,
Лениво в летнем зное
Пасется вол.
Вот нам
Несут жаркое
И спешно
Накрывают стол.
Завтра,
Простясь с тобою,
Гонимый ветром и судьбою,
Челн мой
Всплеснет волною –
И нас разделит горизонт.
Пусть час
Разлуки нежной
Не длит печали неизбежной!
Вот вновь
Слуга прилежный
Бутылки ставит в грозный фронт.
Пчелиный рой
Кружит, жужжа под ивой,
И пышет зной.
Где-то
Рожок пугливый,
И гончих
В роще звонкий вой.
РЕКВИЕМ
В сей жизни, брат мой,
Мы не раз
В хрусталь глядели оба, –
И вот уже
Один из нас
Пристукнут крышкой гроба.
Так, значит, есть
Загробный мир,
Хоть эта мысль нелепа,
Коль ты веселый наш трактир
Сменил на своды склепа!
Унылый колокола стон
Покрыл бокалов гулкий звон,
Вещает медной пастью он
Забвение рома,
Забвение грога
И мирный сон.
Иль к трезвости
Склонить попам
Далось твою беспечность?
Увы, трактир
Один лишь там –
Под вывескою "Вечность"!
Трактирщица красотка Смерть –
Дай веру лишь злословью –
Безноса и суха,
Как жердь,
И всех дарит любовью.
Унылый колокола стон
Сменил бокалов гулкий звон,
Вещает медной пастью он
Забвение рома,
Забвение грога
И мирный сон.
Глоток глинтвейна
Был бы рад
Ты разделить со мною, –
Но там тебя поят,
Мой брат,
Лишь Стиксовой водою.
Как встарь, стакан
Налью вином, –
Пусть хмель алеет кровью!
Почий же безмятежным сном,
Мой брат, – твое здоровье!