На главную страницу

ФЕДОР КЕЛЬИН

1893-1965

Составитель первого испанско-русского словаря, почетный доктор Мадридского университета. Вероятно, первый русский переводчик с галисийского языка, именно на галисийском написано публикуемое ниже стихотворение Лорки. Хрестоматийный перевод Кельина из "величайшего поэта всех стран испанского языка XX века Рубена Дарио" (приблизительный перевод устоявшегося "титула" Дарио) любопытно сравнить с пылившимися до настоящего издания в архиве, сделанным значительно раньше кельинского, переводом Вл. Пяста.


ФЕДЕРИКО ГАРСИА ЛОРКА

(1898-1936)

ПЛЯШЕТ ЛУНА В САНТЬЯГО

        Посмотри, как застыл,
побелел тот влюбленный!

                Это пляшет луна
        над долиною мертвых.

        В ночь теней и волков он застыл,
как они, стал он черным.

                Ах! Всё пляшет луна
        над долиною мертвых.

        Конь из камня, кем ранен он был,
в царство сна охраняя входы?

                Это всё луна, луна
        над долиною мертвых!

        Стекла серые туч, кто сквозь них
взором облачным глянет мне в очи?

                Это всё луна, луна
        над долиною мертвых.

        Снится золото мне цветов,
умереть мне дозволь на ложе.

                Нет! Луна безмолвно пляшет
        над долиною мертвых.

        Дочка! Вдруг я побелела,
видно, ветер стал холодным!

                То не ветер: грустит луна
        над долиною мертвых.

        Кто ревет, как бык огромный,
кто под небом глухо стонет?

                Нет, не бык: луна, луна
        над долиною мертвых.

        Да, луна в венце из дрока,
да, луна, луна, что пляшет,
пляшет, пляшет, вечно пляшет
над долиною мертвых!

РУБЕН ДАРИО

(1867-1916)

КОЛУМБУ

Несчастный адмирал! Америка твоя,
юница чистая, с горячей кровью в жилах,
заветный перл мечты, – сама уж не своя,
в бреду, в конвульсиях и встать уже не в силах.

Твоей землей теперь дух злобы овладел:
где дружный жил народ, в сраженьях потрясая
тяжелой палицей, там людям скорбь в удел,
на брата брат идет – там всюду гибель злая.

Не идол каменный богов или царя,
там идол во плоти на троне восседает,
и каждый новый день там светлая заря
на ниве братьев кровь и пепел освещает.

Отвергнув королей, законность мы ввели
под орудийный гром, под звон трубы повсюду.
Но черные опять там правят короли,
с убийцей Каином сдружили мы Иуду.

Индейским нашим ртом, полуиспанским ртом,
сок революции французской мы вкусили,
мы "Марсельезу" пели, а потом
ее мы "Карманьолой" завершили.

Нет честолюбию преград и нет плотин,
свободы утвердив, мы их топтали смело.
О, так не поступил бы касик-властелин,
которому леса свои вверяли стрелы.

Убор из перьев птиц тропической земли
венчал суровый лоб с его державной думой.
О, если б, белые, сравняться мы могли
с Атауальпою и мудрым Моктесумой!

Когда Испании железной семена
Америке во чрево заронились,
в ней мощь Кастилии, величия полна,
и мощь индейца с гор навек соединились.

И всё ж избави Бог, чтоб в лоне чистых вод
вновь отразился чей-то парус белый,
чтоб звезды в ужасе увидели полет
твоей, Колумб, крылатой каравеллы.

Здесь горы видели индейцев средь лиан:
свободны, как орлы, среди лесистых склонов,
пучками острых стрел наполнив свой колчан,
они сражали пум и яростных бизонов.

Отважней был наш вождь – пусть дик, угрюм лицом –
солдат, топтавших в грязь победу боевую,
верховного жреца давивших колесом
и Инки мумию терзавших ледяную.

Тот крест, что ты принес, тот, что венчал твой стяг,
бесправьем мятежей поставлен вне законов,
и жертвой стал теперь продавшихся писак
язык Сервантесов и мудрых Кальдеронов.

В толпе идет Христос, как слаб и жалок он!
А у Вараввы – множество рабов, гетеры,
в Паленке, в Куско не смолкает стон –
в мундир там облеклись свирепые пантеры!

Бесправья, мятежей, сражений, бедствий шквал,
пути исхожены, надежды все изжиты.
О Христофор Колумб, несчастный адмирал,
молись, молись за мир, тобой для нас открытый!

СОНЕТ

Посвящается
Дону Рамону
Дель Валье-Инклану

Великий Дон Рамон с козлиной бородою,
улыбкою цветок напоминает он,
суров, как древний бог, и горд, как он, мечтою
в холодном мраморе навек запечатлен.

Огнем пылает медь очей его порою
сквозь ветвь масличную, и ею жар смягчен,
я рядом с ним всегда взволнован, окрылен,
готов страдать и жить с решимостью двойною.

Великий Дон Рамон! Сквозь зодиак стихов
заветный образ твой тревожит и пленяет,
то хрупкий, как хрусталь, разбиться он готов,

то в дымке радужной мечты он исчезает.
Я знаю, он стрелу семи земных грехов
из сердца своего бесстрашно вырывает.