На главную страницу

СЕРГЕЙ КУЛАКОВСКИЙ

1892, Киев – 1949, Лодзь

Сын профессора Киевского университета св. Владимира, польского писателя Юлиана Кулаковского. Приехал в Польшу в 1925 году, когда у него уже была за плечами учеба в области славянской филологии в Киевском и Петербургском университетах, изучение медиевистики в Лейпциге и Париже, работа на кафедре древнерусской литературы в Киеве; он был доцентом в Москве, печатал первые литературные и публицистические опыты по-русски, одну научную работу напечатал по-французски. Книга «Три повести Марии Французской» с предисловием Кулаковского вышла якобы в Санкт-Петербурге в издательстве «Астрея», однако на последней странице указано, что отпечатана она в Лейпциге в количестве 250 экз. (по косвенным данным – в 1923 г.). Нам посчастливилось найти автограф этой книги, где повестей оказалось… четыре: повесть Марии «Ионэк», несмотря на большой объем, публикуется на нашем сайте, видимо, впервые. Но с 1925 года до конца жизни местом своей научной деятельности Кулаковский сделал Польшу. С самого приезда в Польшу он принимал активное участие в польской литературной и научной жизни. В 1929 г. в берлинском издательстве «Петрополис», вышла книга «Современные польские поэты. В очерках Сергея Кулаковского и в переводах Михаила Хороманского». В книге 248 страниц, она содержит обзор творчества 45 поэтов (41 современного и четверых – периода «Молодой Польши»). Очерки носят информационный характер: в согласии с принципами, сформулированными в предисловии: «Русский читатель почти совсем незнаком с современной польской литературой. Вот почему мною была задумана информационная книга о современных польских поэтах». Объясняя содержание книги, Кулаковский говорит, что она посвящена поэтам после 1918 г., а из поэтов предыдущей эпохи учтены лишь те, что связаны с современной поэзией. Надо, однако, констатировать, что эта попытка ознакомить русского читателя с польской литературой в целом оказалась неудачной. Вместо того чтобы сосредоточиться на творчестве нескольких выдающихся поэтов, Кулаковский охарактеризовал, и не всегда верно, больше сорока поэтов, не проводя никакой иерархии, нагромождая массу сведений. После войны Кулаковский заведовал кафедрой русского языка и литературы в Лодзинском университете. Продолжал заниматься польско-русскими литературными связями, в частности, продолжил начатое до войны исследование творчества Лескова и печатал отдельные статьи о нем, а также о Тувиме – переводчике русской поэзии.


Подробнее о Кулаковском см. здесь

МАРИЯ ФРАНЦУЗСКАЯ

(2-я пол. XII в.)

ЖИМОЛОСТЬ

Мне песня нравится одна,
что "Жимолостью" названа.
Правдиво расскажу о том,
как сложена она, о ком.
Я слышала ее не раз,
нашла и в книге тот рассказ.
О скорби говорилось там,
как королева и Тристрам
из-за любви могли страдать
и как пришлось им смерть узнать.

Гнев душит Марка-короля
к Тристраму, злобой распаля.
Тот королеву полюбил.
За это дядей изгнан был.
На родину вернулся он.
В Саутвельсе - там, где был рожден, -
он целый год пережидал.
Как возвратиться - он не знал.
Но, смерти не страшась ничуть,
пускается в опасный путь.
Не удивляйтесь так легко:
кто предан страсти глубоко,
тому печаль дана в удел,
когда желаньям есть предел.
Тристрам задумчив и грустит.
Он с родины своей бежит.
В Корнвельс прямым путем идет,
туда, где королева ждет.
И, одинокий, скрылся в лес,
от взоров он людских исчез.
Лишь выходил на склоне дня
искать ночлега и огня.
Ему крестьянин иль бедняк
давал приют в вечерний мрак.
Он их расспрашивал о том,
что нового, что с королем.
Те отвечали, что, слыхать,
король велел баронов звать.
К нему на праздничные дни
приедут в Тинтаджель они.
На Троицу назначен пир,
веселье, радость - на весь мир.
И королева будет там.
Всё слышал радостный Тристрам.
Теперь ей мимо не пройти,
ее он встретит на пути.
Когда король был в путь готов,
Тристрам вернулся в глубь лесов
к дороге, по какой - он знал -
им путь верней всего лежал.
Срубил орешник в чаще он
и обтесал со всех сторон.
Когда обрубок глаже стал,
ножом он имя начертал.
И королева знать должна,
коль осмотрительна она,
заметив тот орешник вдруг,
что знак условный подал друг.
Он прежде так же поступал
и тайно вести посылал.
Значенье было в слове том,
что передать он мог письмом.
Скитаясь долго в том краю,
он королеву ждал свою,
чтоб тайно милую опять
хоть на мгновенье увидать.
Тристрам не может жить один.
Так жимолостью до вершин
обвит орешник от корней;
она росла и всё сильней
опутывала ствол кругом,
и вот сплелись они вдвоем.
Теперь лишь вместе могут жить.
Коль захотят их разделить,
разлука гибель принесет:
засохнут оба в свой черед.
"Мой друг, в том правда и о нас:
ни вам одной, ни мне без вас".
Она подъехала верхом.
Взглянувши пристальней кругом,
ореховую трость нашла
и буквы все на ней прочла.
Была большая свита с ней,
и рыцарям своих коней
остановить велит она,
дорогою утомлена.
И все остановились вдруг.
Тогда она ушла от слуг,
лишь девушку Бренгейн взяла,
что предана всегда была.
С дороги отошла своей
и встретила в тени ветвей
того, кто ближе всех живых.
Была безбрежна радость их.
Он всё открыто мог сказать,
она - со страстью отвечать.
Заговорила и о том,
как примириться с королем.
Ведь тот, племянника узнав,
сам чувствовал, что был не прав.
Поверил он наветам злым.
Но время ей расстаться с ним.
И час разлуки им принес
обоим много горьких слез.
Тристрам в далеком Вельсе ждал,
чтоб дядя вновь его призвал.

О всем блаженстве в эти дни,
о том, как встретились они,
о трости, что была письмом,
как дал он обещанье в том,
запечатлев слова, - Тристрам
(который был поэтом сам)
всё в новой песне рассказал,
заглавье краткое ей дал:
Gotelef меж англичан слывет,
а Chievrefueil француз зовет.
Так вот правдивый мой рассказ,
которым заняла я вас.

ИОНЭК

Свои рассказы – долгий труд –
никак я не оставлю тут
и всякий памятный из них
переложу в певучий стих.
Ионэка вам припомню я
и расскажу – вот мысль моя:
кто родом был он, и о том,
как повстречались мать с отцом.
А тот, кто Ионэка родил,
Мульдумареком назван был.

В Бретани проживал один
богатый старый властелин.
Правитель Карвента он был,
избранье в графы заслужил.
На Дуэласе град стоял
а путь, что около бежал,
был прежде очень оживлен.
А граф... Имел наследство он,
женился, чтоб иметь детей,
наследников казны своей.
Девица та знатна была,
умна, красива и мила –
и графу в жены отдана.
Любима богачом жена.
Да что тут долго толковать,
другой в Линкольне не сыскать,
в Ирландии, — в глухом конце.
Позор пребудет на отце:
он зорко должен был следить,
красу и знатность сохранить.
Тут в башню с полом из камней
муж запер пленницу скорей.
Жила при нем его сестра –
вдова, порядочно стара,
сестру для глаза за женой
он запер в комнате одной.
быть может рядом много дам,
сидело вместе с нею там:
когда старуха разрешит,
она и с ними говорит.

Семь лет жену он так держал
(детей все это время ждал).
Нельзя ей башню покидать,
родню иль друга повидать.
Когда супруг шел на покой,
придворный иль слуга простой
войти не смели бы никак –
свечей рассеять черный мрак.
Жене осталось горевать.
Краса тут стала исчезать
от вздохов, плача, как у той,
что не следит за красотой,
и было бы все лучше ей,
когда бы смерть пришла скорей.

И вот, когда пришел апрель,
и птичек зазвучала трель,
супруг с постели поднялся
и на охоту собрался.
Старухе он велел вставать,
чтоб дверь покрепче запирать.
Та повинуется — и вот
в другую комнату идет
с Псалтырью в старческих руках,
чтоб время позабыть в псалмах.
Жена проснулась и в слезах
уселась в солнечных лучах.
Вздыхала жалобно она
тоской безумную полна.
Увидела, что в келье той
уж не было старухи злой.
«Увы, зачем я родилась!
Судьба жестоко так сплелась:
здесь в башне я заключена,
избавит смерть меня одна.
Зачем ревнивый муж дрожит,
что зорко в башне сторожит –
старик безумен и смешон,
измен всегда боится он.
Не пустит в монастырь меня,
и службу не услышу я.
Когда со всеми говорить
и рядом с ним на людях быть,
с ним ласкова была бы я,
на сердце чувства не тая.
Я проклинаю всех родных,
того, кто был слугою их,
за старика меня отдал
и вместе с ним меня связал.
Его веревка не возьмет
и смерть никак не унесет,
он, видно, не водой крещен,
а в реку ада погружен.
Упруги нервы, вены в нем
и полны крови, как огнем.
Я слышала давно не раз,
глубокой старины рассказ,
(предание былых времен)
мечты волнует сильно он.
Девиц прекрасных в крае том
встречали рыцари кругом,
а дамы — преданных друзей,
блиставших красотой своей,
не укорявших никогда,
и безотлучных навсегда.
Когда могло то вправду быть
иль так случалось людям жить,
мои желания бы мог
исполнить всемогущий Бог».
Умолкли жалобы и вот
тень птицы медленно плывет
на узкой прорези окна;
Но что за птица, кто она?
Спустилось в комнату к жене,
казалась ястребом извне
мер на-пять, на-шесть высотой.
Вот ястреб сел пред дамой той.
Когда же так он посидел,
на даму вдоволь поглядел,
прекрасным рыцарем он стал,
а даму страх большой объял,
все чувства тут померкли в ней,
покрыла голову скорей.
Но рыцарь так любезен был
и первый к речи приступил.
«Откиньте робость» говорит,
«зверь милый в ястребе сокрыт,
ведь тайны смысл вдали от глаз;
поверьте, я не выдам вас,
коль здесь подругу я нашел,
затем лишь я сюда пришел.
Я вас давно, давно любил.
и нес любовь, что свыше сил,
кто страстью мог пылать такой?
Не стану я любить другой.
Не мог бы к вам лететь сюда,
свой край не кинул никогда,
когда б не звали вы меня.
Могу стать вашим другом я».
Тут дама вновь в себя пришла,
открыв лицо, слова нашла.
Он ей сказал без дальних слов,
что милым другом стать готов,
во имя Господа, и он
ее любовью одарен.
Ведь красота его сильна,
такого рыцаря она
не видела да и вперед
другого тоже не найдет.
«Подруга», молвит он затем,
«мне так хотелось, чтоб ничем
я подозрений не навлек,
стыдиться ни за что не мог.
Я свято верю, что Творец,
страданью положил конец,
которое отец-Адам
вкусивши плод, оставил нам.
Он был и будет вне времен –
для грешных светоч и закон.
Коль мне не верите, потом
расскажет капеллан о том.
Вам нужно на болезнь пенять,
позволят вам Дары принять,
что наш Господь установил
и тем всех грешных разрешил.
За вами очередь моя,
Святых Даров вкушу и я,
Как верю — расскажу потом,
чтоб вы не сомневались в том.
Она хвалила речь его,
легла близ друга своего,
но тот к себе не привлекал,
не обнимал, не целовал.
Потом старуха к ней вошла,
ее проснувшейся нашла,
сказала,что вставать с утра
и платье надевать пора.
Но дама молвит, что больна,
священника зовет она
Пусть он немедленно придет,
Не то она тот час умрет.
«Терпите» даме был ответ,
«Сейчас супруга дома нет,
Лишь я сюда имею вход».
И дама в страхе, ну, вот-вот,
Уже лишится чувств она.
Та, видя это, смущена,
пошла, открыв засов дверной,
позвать священника к больной.
Тот поспешил на зов прийти,
190 Дары Святые принести.
Дары и рыцарь принимал,
и пригубил святой бокал.
Когда ушел слуга Христов,
старуха заперла засов,
а дама с рыцарем легла.
То пара видная была.
Когда же насмеялись всласть,
друг другу высказали страсть,
простился с дамой рыцарь мой,
вернуться он хотел домой.
Та просит в нежности скорей
прийти и повидаться с ней.
«Когда хотите», молвил тот,
«пусть даже часа не пройдет.
Но осторожнее, друг мой:
не вышло бы беды какой.
Старуха злая сторожит –
и днем, и ночью подглядит,
любовь откроет без труда
и брату передаст тогда;
а если сбудутся слова –
нас предадут — то я едва
вернусь живым в свои края
затем,что гибель ждет меня».

Тут снова рыцарь улетел,
супруге — счастие в удел.
Назавтра,вся болезнь прошла,
с неделю дома весела,
за внешностью следит своей, –
и красота вернулась к ней.
Хотелось здесь ей только жить
и никуда не уходить.
встречаться с другом вновь и вновь
и знать одну его любовь.
Когда уходит злой супруг,
С ней днем и ночью милый друг.
Приходит он на радость к ней,
дай Бог им много светлых дней.
И рыцарь часто прилетал.
От счастья облик дамы стал
так привлекателен и мил,
что подозренье заронил:
супруг, глядевший за женой,
нашел, что вид у ней иной,
сестру свою подозревал,
на объяснение призвал
и высказал, что удивлен –
чем облик дамы изменен,
к ответу та привлечена –
не знает ничего она.
(Никто с женой не говорил
и не был ей, как будто, мил).
Все чаще сиживать одна
любила в комнате жена,
сестра не знала ничего,
и вот каков ответ его:
«я верю», брат ответил ей,
«хлопот не будет вам, ей-ей.
Уйду я раннею порой,
вы дверь закроете за мной
и предоставите жене
остаться вновь наедине.
На деле вы из уголка
за ней присмотрите слегка,
причины нет ли тут какой
для радости ее большой».
На этом кончен был совет.
Увы, поступка хуже нет:
за ними стали наблюдать,
чтоб хитростью потом предать.

Три дня спустя владетель тот,
как будто, из дому идет.
Жене сказал, что есть приказ
явиться к королю тотчас,
вернется быстро он домой.
Ушел, закрыв засов дверной.
Старуха поднялась тайком
и скрылась за большим ковром,
подслушать, видеть здесь должна
все, что захочет знать она.
А дама встала, не спала
и друга милого ждала.
На первый зов он прилетел,
терять мгновенья не хотел.
И в радость снова было им
делиться счастием своим,
покамест не пришлось вставать,
а другу снова улетать.
Старуха тайну узнает,
увидя рыцаря прилет.
Ее объял великий страх,
стал рыцарь птицей на глазах,
и вот, когда коварный брат
вернулся, будто-бы назад,
сестра ему передала,
в чем тайна рыцаря была,
и, мыслью тяжкой обуян,
супруг задумал хитрый план,
чтоб рыцарь славный был убит.
Он выковать скорей велит
железных прутьев острый ряд.
Найти ли что острей? –Навряд.
Но вот был выполнен заказ
и прутья пригнаны тотчас,
прилажены к окну жены
и наглухо закреплены
там, где наш рыцарь пролетал,
когда пред дамой представал.
О, Боже! Он не знал тогда,
что предан и грозит беда.
Наутро снова рано встал
супруг коварный и сказал,
что на охоту он идет.
сестра пошла с ним до ворот,
затем легла она в кровать –
хотелось ей еще поспать.
Но узница, проснувшись ждет,
что друг любимый к ней придет.
Зовет, чтоб снова прилетел
и опасений не имел.
Ждала недолго, и едва
замолкли нежные слова,
как тот к окну явился сам,
но острия торчали там.
И ранили те острия,
течет кровавая струя.
Та рана гибелью грозит,
и он с окна сойти спешит,
и на кровать ложится он,
постель в крови со всех сторон.
И даму раны грозный вид
тоской и горестью мрачит.
«Мой друг,» промолвил даме тот
«мне гибель ваша страсть несет,
предупреждал я вас давно,
что вам нас выдать суждено».
Тут дама в горе обмерла,
без памяти она была,
он стал подругу утешать:
ведь радость к ней придет опять.
Зачнет ребенка: будет сын –
храбрец, могучий властелин.
Порадует он в горе мать:
Ионэком так его назвать.
За них он местью в свой черед
отплатит и врага убьет.
Еще побыть не может с ней –
из раны кровь бежит сильней.
И, уходя, он так грустит,
она же плачет и скорбит.
С окна спустилась и пошла,
лишь чудом смерти не нашла:
ведь двадцать футов вышины
в том месте было у стены.
Она в рубашке, босиком
находит алый цвет тайком:
ведь рыцарь кровь терял в пути,
по той дороге ей идти.
Дорогой этой дама шла,
на холм высокий набрела,
в холме том ход был потайной,
алел он от крови густой,
во тьме не видно ничего,
но ясно: это – путь его,
и торопливою стопой
она идет во мрак густой.
Там было пусто и темно,
но путь найти ей суждено:
вот дама выбралась на свет,
пред нею луг, весной одет,
но кровью залита трава.
От горя дама чуть жива.
Кровавый след ушел вперед
и прямо к городу ведет.
Тот окружен большой стеной,
дома и башни до одной
из серебра все были в нем.
Хоромы блещут ярким днем.
У города кайма лесов.
болота, рвы и ряд валов,
и башни все укреплены,
они рекой окружены.
Навстречу в тысячной толпе
сбежались жители к реке.
Подъемный мост опущен был
и даме в город вход открыл,
и к замку след кроваво-ал
сквозь город путь ей указал.
Никто не откликался ей –
весь город, словно без людей.
Вбежала в замок, двор большой
алел от крови пролитой.
Вот перед ней покой открыт
а в нем какой-то рыцарь спит,
тот рыцарь незнаком был ей.
Другая комната пред ней,
и там на ложе дорогом
спал рыцарь – тоже крепким сном.
Она все мимо их вперед
уж в третью комнату идет.
И милый друг в покое том,
лежит на ложе золотом.
Его постели нет цены,
кругом все свечи возжены,
за те подсвечники, мой Бог,
купить весь город рыцарь мог.
Лишь рыцарь даму увидал,
он тотчас-же ее узнал.
Сперва, совсем потрясена,
склоняется к нему она.
Ее возлюбленный берет,
высказывая скорби гнет,
когда вернулись силы к ней,
он лаской утешал своей,
«мой друг, молю я вас Христом,
бегите вы скорей потом.
В средине дня скончаюсь я,
начнут оплакивать меня,
а если здесь найдут и вас,
придется плохо вам в тот час.
Народ мой нападет на след,
что наша страсть причина бед.
О вас печаль, за вас испуг».
Она в ответ: «Мой милый друг,
мне лучше вместе умереть,
чем рядом с вами так терпеть.
Вернусь — супруг меня убьет».
Но рыцарь мягко речь ведет,
спешит ей перстень подарить,
сказав, что та должна хранить
кольцо заветное всегда
затем, чтоб тайну никогда
супруг ее не открывал
и ей самой не угрожал.
Дает он меч прекрасный свой
и обращается с мольбой,
чтоб ото всех уберегла
и сыну после отдала,
когда тот вырастет большой
и будет рыцарь удалой,
на праздник с ним придет она,
где вместе с мужем быть должна.
Войдут в аббатство по пути,
могилу там должны найти,
и вспомнят мертвого они.
Здесь меч придется ей отдать
и сыну тут же рассказать
кто был отцом и кто он сам.
Что дальше — видно будет там.
И, рассказавши все подряд,
он драгоценный дал наряд,
в него одеться приказал,
и уходить из пышных зал.
Она в обратный путь идет,
кольцо и меч с собой несет.
Покинув город за собой
и дальний путь начавши свой,
услышала колокола:
там, во дворце, печаль была,
ведь рыцарь милый умирал,
она все знает — час настал,
под гнетом тягостный скорбей
без чувств пришлось склониться ей.
Очнулась вновь утомлена,
направилась к холму она,
прошла в другой его конец,
домой вернулась, во дворец.
И со своим супругом ей
пришлось прожить немало дней.
Тот обо всем навек забыл,
с женой не груб, а ласков был.

Родился сын, заботой он
и нежностью был окружен.
Его Ионэком нарекли.
Другой в пределах той земли
прекрасный, ловкий, как и он,
едва ли мог быть обретен.
Когда же подошли года,
он рыцарем стал навсегда.
К вниманию рассказ зовет,
вот что случилось в тот же год.

На славный праздник в Карлион,
Где чествовался Аарон
(для многих мест патрон святой)
зовут властителя с женой,
ведь по обычаю тех стран
с друзьями он на праздник зван.
Жену и сына взял с собой,
в наряд облекся дорогой.
И вот, поехали втроем,
и сбились на пути своем,
слугу властитель вместе взял,
чтоб тот дорогу отыскал.
А вот и замок. За сто лет
красивее не видел свет.
Аббатство было в замке том,
монахов много жило в нем.
Слуга, что и сопровождал,
аббатство это указал.
В старинной келии аббат
их принимать, конечно, рад.
К обедне все идут с утра,
а там и в путь уже пора.
Но сам аббат уговорил,
остаться дольше попросил:
зал ордена и келий ряд,
и трапезную поглядят.
Тут, видя ласку и привет,
супруг согласье дал в ответ.
Вот, пообедав плотно днем,
по зданию пошли втроем,
в зал ордена вошли сперва,
надгробный камень там едва
чернел под тканью парчевой
узорной, пышной-золотой.
У камня с четырех сторон
был целый ряд свечей возжен.
Металл подсвечников был чист,
горел кадильниц аметист,
где воскурялся к небесам
душе во славу — фимиам.
Спросили путники тогда
людей, что жили там всегда,
каков тот камень гробовой,
кого хранит он под собой,
те стали плакать и в слезах
поведали, что в тех местах
жил рыцарь, тут он схоронен,
при жизни был удал, умен,
любим, прекрасен был собой.
Едва ли жил такой другой.
«Он был короле пределов тех,
слыл обходительнее всех.
но в Карвенте был завлечен,
из-за любви там умерщвлен.
С тех живет без короля,
и поданные и земля
ждут сына — давней страсти плод,
как завещал нам рыцарь тот».
Ту повесть выслушала мать
и стала сына громко звать.
«Мой сын, вы слышали рассказ.
Ведь Бог сюда приводит нас:
здесь ваш отец обрел покой,
его убил завистник злой.
Теперь я меч заветный вам,
что долго прятала, отдам».
И сыну вслух она потом
поведала: кто был отцом,
как прилетал к ней милый друг,
как предал рыцаря супруг.
Затем, рассказ закончив свой,
на камень пала гробовой,
и смерть тогда пришла за ней,
и замер звук ее речей.
А сыном гордым в тот же миг
пронзен был вотчим — злой старик,
мечом отцовским он убил,
за мать достойно отомстил.
Но месть свершилася едва
как обо всем пошла молва,
с почетом даму понесли,
в гробу красивом погребли,
где милый друг похоронен.
Бог даст им благость вне времен.
задержанный в пути своем,
Ионэк был избран королем.

Те, кто узнали обо всем,
сложили песню нам потом
о горести и скорби злой,
что принесла любовь с собой.