ШУТ В СНЕГУ

Гей, на льду, на зимнем лоне,
Шут, пляши в стеклянном звоне!
Шут, пляши! И хлопья с силой
Закружат с тобою в тоне.

Мало жизни в пляске было.
Хлопья слягутся уныло.
Их напрасно руки гонят,
Защитить нельзя в истоме
Светлый локон, череп хилый.

Парки ткут. Любовь и милый.
А тебя уже хоронят,
И несутся в диком стоне
Песни мертвых из могилы.

Гей, довольно! Стынут жилы.
Шут, гони друзей в погоню
Из углов, куда их сбило.
Парки, тките! Стонут звоны.
Из далеких башен зоны
Ветры дуют с ярой силой.

АФРИКАНСКИЙ ГОРИЗОНТ

Край неба сжат в пурпуровых тисках.
В глубокой сини задремал зенит.
Секира солнца рубит грудь песка.

И берега душа ко сну близка.
Гремящим хором море стонет в жар,
Что гладь его крапивной сетью сжал.

И даже в красках воскресает сон;
Но их огонь исполнен мятежа,
В свою же грудь рапиру погружал.

А наверху лазоревый оскал,
Кидая книзу огненный дискант,
Спускается палящим колесом.

Лишь Зевса лоб дарует синий зонт.
Внизу горит багровый горизонт,
Лучам пурпурным он не изменит.

Кого-то синь блаженная манит:
Фламинго в небо розовой стрелой
Свой клин в эфир врезают, словно нить.

Над ними буря гонит верхний слой.
Они кружат, как стрелка на магнит,
Как парус сорванный трепещут их огни.

Элизий там! - и крылья, тверже скал,
Соединилися для нового броска,
Что путь в желанную страну сыскал.

И вот исчезли, как фантазий рой,
Огня одеты общей пеленой,
Едва наш взор утешился игрой.

ЮЛИАН

Солнце, диск золотой Гелиоса-титана!
Гелиос, ты, по колено бредущий в серой вселенной,
Мечешь круг золотой!
Разве я не взбирался на мачту молитвы
К далекому небу?
Разве не плакал, и не были ль слезы
Послушны тебе?
В жертве кровь я свою изливал –
Безутешный, красно-рыдающий мак.
Свет! В молитве впивался в тебя я глазами,
Пока не угасли они в паутине желтого солнца.
Отныне не брезжит серебряный луч,
Свет дрожащий ночи звезды.
Из гнилого, разбитого, бедного соком ствола
Сук вздымает меня
На прогнившей, от инея мерзлой коре –
Голой деревяшки последний, забытый осенью лист.

СТРАННИК

Все друзья мои – шаткий тростник.
На губах их сердце сидит.
Целомудрия не знают они.
Я б хотел плясать на их головах.

Дева, что люблю я,
Ты, о душа всех душ,
Избранница, светоносная!
Никогда на меня не взглянула ты.
Твое чрево не было уготовано.
Мое сердце сгорело золой.

Мне знакомы зубы собак,
В улице "ветер-в-лицо" живу я.
Крыша-решето над моей головой,
На стенах радуется плесень.
Для дождя там хорошие щели.

"Убей себя!" – шепчет мне нож.
В навозе лежу я.
Высоко надо мной разъезжают в каретах
Мои враги по радуге лунной.

АНГЕЛ СМЕРТИ

                                                              1

Под звуки труб среди небесных круч
Везут невесту в шелковом наряде.
И белый конь, летя сквозь пурпур туч,
Поводьев пенил золотые пряди.

И ангел смерти ждет в покоях горних,
Невесты той неистовый жених.
Копна волос нависла гривой черной
На гордый лоб. Сереет утро в них.

В глазах открытых состраданье кружит,
Как будто безотраден новый час.
И в них надежд неодолимых ужас,
В них сон о днях, неявленных очам.

                                                              2

В пещере жил он с юношей, который
Его на грудь, как нежная, привлек,
И промелькнул сквозь сон, как мотылек,
В дар свадебный отдав ему просторы.

Вот воздух Индии, где в полдень знойный
Седое море в бухтах нежит грудь.
И храм, где звон цимбал заупокойный, –
Где девушка обречена костру.

Она тиха. Ведь песней монотонной
Толпа указывает идола в углу.
Сидит он с черепом на глыбе тронной,
За муку дарит черный поцелуй.

И пляшут пьяные, чертя руками.
Один пронзил себя мечом и пал.
Пока лежит он, кровью истекая, –
И храм, и сон, весь мир во тьме пропал.

                                                              3

Он пролетел далекие туманы.
Явился к старику, как попугай,
И песню спел: "О, гнусная Сюзанна!"
И воскресил давно забытый рай.

В глазах стеклянных, где огонь потух,
Вновь луч сверкнул. Последняя улыбка
Подернулась беззубо. Трупный дух
По комнате засуетился липко.

                                                              4

Невесте холодно под легкой шалью.
Безмолвен ангел. Воздух захирел.
Он пал к ногам. И оба задрожали,
Любви пронизаны одной из стрел.

И засмеялся черный гром счастливый.
Вуаль закрыла красную зарю,
Когда она изящным и стыдливым
движеньем рот свой отдала царю.

СУМЕРКИ

Играет прудом мальчик, веселясь.
В деревьях заблудился ветер рьяный.
И бледно небо, хмуря тусклый глаз,
Как будто все растрачены румяна.

Бредет хромой, ругая белый свет,
Повиснув вниз на костылях пудами.
Быть может, ждет безумия поэт.
Споткнулся жеребенок вдруг о даму.

В окне толстяк приклеен за стеклом.
Льнет к рыхлой бабе юный забияка.
Влезает в сапоги угрюмый клоун.
Кричит коляска, лаются собаки.

КОНЕЦ ВОСКРЕСНОГО ДНЯ

В ленивых улицах строений груда,
За их горбами солнца желтый жир.
Надушенный, полубезумный крошка пудель
Бросает дикий взор в огромный мир.

В окне мальчишка занят ловлей мухи.
Испачканный младенец поднял крик.
По небу поезд мчит, где ветры воют глухо,
Рисует четко черный жирный штрих.

Как ремингтон, простукали копыта.
Толпа ребят несет удачный лов.
Из кабачков проклятья голосов испитых.
Их заглушает шум колоколов.

В сараи, где атлеты бьются жарко,
Уж первый мрак угрюмо заглянул.
Шарманка воет у ворот, поют кухарки.
И муж колотит хилую жену.

В ГАВАНИ ВИЗМАР

О! когда я матросом был!
В такелаже брига висел и плясал!
Широкой, коричневой грудью ветер и солнце пил,
Огоньки блуждали ночью по моим волосам.

О! и в гавани в Визмаре
Были гнилые дни, рыба гнилая и нечего делать.
От вина голова гудела,
Когда Анку Ганзен мы вызнали.

Анку Ганзен я полюбил.
И с нею мы тайно к гадалке направили шаг.
А она насказала нам за два гроша
Так, что небо расселось до самых глубин.

Я узнал, что детей у меня будет семь.
И дом на острове Пель.
И всегда много мяса, и масло и эль.
Вечером я ушел от нее в последний раз, совсем.

Утром мы в море ушли к далеким фиордам.
В ярости я ударил капитана...
– Сегодня в гавани Визмар я видел юношу с волосами цвета каштана...
В корабельные юнги просился он гордо.

СЕГОДНЯ

Мне оружьем сонливая песня о любви.
Мои руки дрожат, как будто ласкать им нужно кого– то.
Кто знает, чем завтра обвит?
Сегодня весна цветет на фландрских болотах.

Мы лежим в резерве. Покоен резерв.
Бутылка и песня дурманят.
Мы веянью ветра смотрим в зев.
У кого–то колода карт в кармане.

Звезды! Братья! Любимая! Мы, как листы
В дюнах, как в неба складках, развеяны.
Сегодня – блестим,
Муравьи золотого муравейника.

ГЕКУБА

Вот идет она сквозь ночь земную.
Сердце тяжкое и всех сердец беднее.
Реет медленно под листьями, звездами,
Реет сквозь дыханье, тропы, двери,
Мать седая, всех других несчастней.

Сколько было молока в тех грудях,
Сколько сыновей она взрастила –
Взвейтесь в путь! – Теперь же веет ночью,
Мать старуха, свет миров, погаснув,
Как звезда холодная катится.

Под звездами и листвою реет,
По ночам в покоях затемненных –
Спят там матери, младые жены.
Реет вдоль решетчатых постелей,
Мимо сна пресветлого ребенка.

Иногда замедлит в изголовье
И глядит вокруг с такою мукой,
Ветер бедный, болью орошенный –
Боль впервые в ней находит образ.
И рыдает пламя в мертвых лампах.

Из постелей женщины выходят,
Как исчезнет – тяжким босым шагом...
Долго сон детей оберегают,
Смотрят пристально во мрак покоев,
Точат слезы непонятной муки.

СЛЕЗЫ

В буйных кафе, под небом, где птиц не бывает,
Часто сидим, когда реет унынья час!
Когда музыки стая быстрыми взмахами,
Чайкам подобно,
Мимо уха проносится ввысь.

В стены нигде не теснится пространство.
Сокровенней цветут цветы чужеземья.
Только закроешь глаза – и вздрогнут
Полюса льды,
И взрыдает старый фиорд.

Вслушайся! Что же случилось? Шире раскрой глаза!
Что пронизало шум? Что кричит суматохе: "Стой!"?
Там у стола черная дама,
Вдруг прозвенев,
Плачет, уткнувшись в руки лицом.

Что одиночеством было, друг к другу бросается вдруг.
Плачущий голос тот связует, как новый закон.
Все люди стоят и плачут.
Святые потоки!
Даже у кельнера грязный дрожит поднос.

Все мы, осколки, сосудом становимся в плаче.
Тот, кто слезы познал, знает сущность вещей.
Братья, мы океан – и несемся,
Вечно несемся
Мы, челноки на глади вселенского моря сердец.

Боль одиночества, ты, бессмертия дочь!
Драгоценная кровь божества, наша слеза течет.
Ах, слезами мы орошаем
Блаженное ложе,
И плодоносным для нас становится рай.