ГРИГОРИЙ ПЕТНИКОВ
1894, СПб. – 1971, Старый Крым
Начинал вместе с Асеевым как футурист (сб. "Леторей", 1915), в 20-е годы жил в Харькове — тогда столице Украины – и весьма интенсивно печатал свои и чужие поэтические переводы с немецкого. Антология "Молодая Германия" (1921) составленная им, впервые показала русскому читателю широкую панораму поэзии немецкого экспрессионизма, притом в книгу были привлечены лучшие переводчики (Пастернак, Мандельштам, Выгодский – но, впрочем, Луначарский тоже). Переводил Петников намеренно неряшливо, "экспрессионистично", что для Новалиса, к примеру, было гибельно, но Верфелю придавало некое очарование. В 1935 году Петников издал большую книгу "Запад и Восток", объединившую все его проходимые в печать переводы, – впрочем, и непроходимые тоже, в этой книге, в частности, была единственная в 30-х годах в СССР публикация Рильке, "разрешенного" только в конце 50-х. Переводы Петникова, обучившего целую школу советских германистов, по современным меркам – не переводы вовсе, а поскольку автор их дарованием был далеко не Мандельштам, не имеют они и "оригинальной" ценности. Зато безусловна их ценность историческая. Петников сумел спрятаться от репрессий, переселившись в глубокую провинцию и стараясь не привлекать к себе внимания.
СТЕФАН ЦВЕЙГ
(1881-1942)
ОСЕННИЕ СТРОФЫ
Летят давно по золотым ступеням
Дни лета. Греет поздний блеск поля.
Ложатся тени, голубея,
С дерев на плечи вечера опять.
Еще блестят с ветвей, напряжены под ветром,
Последние листы. Но грудь земли нага,
И пробегут на запад неприметно,
Утишив небо, облака.
Над облетающими лесами
Дрожит полет встревоженных стрижей,
Здесь всё – приметой дней осенних.
А склонишься над книгою полей,
И заблестит из пестрых букв над вами
Любимое у жизни слово – тлен.
АЛЬБЕРТ ЭРЕНШТЕЙН
(1886-1950)
СЛОВО О ВАРВАРОПЕ
О, солнечно-золотые повечерья,
Сумерки – где же мост через реку?
Туман глухою ночью грозит, запутывая путь,
Запутаны рельсы, затоплены
Мелководья под напором всяческих волн!
Бредем под проливным кровавым дождем
И, погрузившись в тину сна,
Не знаем – где ж берег.
Когда же конец ночам
Сражений ваших,
Что над Евразией и Варваропой
Гремят долгие годы убийств?!
Вы, захлебнувшись, потонете
В родниках своих мелководий.
Изнемогая, никнут крылья
Черных лебедей на кровавом разливе реки.
Слышите ль тихие
Затоны бродящего всюду гноя?
И песок открывает пасть,
Но он наглотался, не может уж больше.
Печаль над родимой землей,
Где рождается поле сражений, где кости торчат,
Войну объявляя объявителю войн.
А ему зеленеют поля и луга,
Изумрудный ковер бархатных волн.
И в просторных и гулких залах
Расселся, пируя,
Великий король мучений.
Падаль повсюду, одна только падаль и тлен!
Налетайте, орлы, вонзайтесь когтями
В потроха коронованного войной демона, каркающего о мире!
СУМЕРКИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Окружен патриотическим воем
Западных дикарей на военных тропах,
Он исхудал, как побывавший в объятиях Норны,
Этот бледный герой, которому давно уже опостылел
Неисчерпаемый котел кровавой похлебки.
Лагерем расположившись, холодно окружают просеки,
Преисподнюю, море твое –
Груды человеческих трупов.
Изнемогший Харон хватает небольшое весло,
Но разбивается барка, а навстречу ему,
Как корабль мертвецов – пароход океанский.
Солнечные пятна затеняют землю.
ФРАНЦ ВЕРФЕЛЬ
(1890-1945)
ПЕСНЯ
Проходит день, проходит год, проходит человек.
И прижимаются плотней
Два яблока на мускулах кривых ветвей.
Из переулка слышен ход телег.
Сквозь облако покачивают кони морды,
Кружится по холма покатым бедрам
Народ пирующих ворон.
И войско тайное стрекоз,
Как звон струны, летит через овес.
Тяжелый гул проходит по лесам,
Неузнанный никем бродяга, брат ветрам.
Я заодно охвачен этим чувством,
Что я, осеннего свидетель пира,
Как птица, дерево, как ход телег,
Дыша, не исключен из мира.
Проходит день, и год, и человек.