На главную страницу

ГРИГОРИЙ ПЕТНИКОВ

1894, СПб. – 1971, Старый Крым

Начинал вместе с Асеевым как футурист (сб. "Леторей", 1915), в 20-е годы жил в Харькове — тогда столице Украины – и весьма интенсивно печатал свои и чужие поэтические переводы с немецкого. Антология "Молодая Германия" (1921) составленная им, впервые показала русскому читателю широкую панораму поэзии немецкого экспрессионизма, притом в книгу были привлечены лучшие переводчики (Пастернак, Мандельштам, Выгодский – но, впрочем, Луначарский тоже). Переводил Петников намеренно неряшливо, "экспрессионистично", что для Новалиса, к примеру, было гибельно, но Верфелю придавало некое очарование. В 1935 году Петников издал большую книгу "Запад и Восток", объединившую все его проходимые в печать переводы, – впрочем, и непроходимые тоже, в этой книге, в частности, была единственная в 30-х годах в СССР публикация Рильке, "разрешенного" только в конце 50-х. Переводы Петникова, обучившего целую школу советских германистов, по современным меркам – не переводы вовсе, а поскольку автор их дарованием был далеко не Мандельштам, не имеют они и "оригинальной" ценности. Зато безусловна их ценность историческая. Петников сумел спрятаться от репрессий, переселившись в глубокую провинцию и стараясь не привлекать к себе внимания.


СТЕФАН ЦВЕЙГ

(1881-1942)

ОСЕННИЕ СТРОФЫ

Летят давно по золотым ступеням
Дни лета. Греет поздний блеск поля.
Ложатся тени, голубея,
С дерев на плечи вечера опять.

Еще блестят с ветвей, напряжены под ветром,
Последние листы. Но грудь земли нага,
И пробегут на запад неприметно,
Утишив небо, облака.

Над облетающими лесами
Дрожит полет встревоженных стрижей,
Здесь всё – приметой дней осенних.

А склонишься над книгою полей,
И заблестит из пестрых букв над вами
Любимое у жизни слово – тлен.

АЛЬБЕРТ ЭРЕНШТЕЙН

(1886-1950)

СЛОВО О ВАРВАРОПЕ

О, солнечно-золотые повечерья,
Сумерки – где же мост через реку?
Туман глухою ночью грозит, запутывая путь,
Запутаны рельсы, затоплены
Мелководья под напором всяческих волн!

Бредем под проливным кровавым дождем
И, погрузившись в тину сна,
Не знаем – где ж берег.
Когда же конец ночам
Сражений ваших,
Что над Евразией и Варваропой
Гремят долгие годы убийств?!

Вы, захлебнувшись, потонете
В родниках своих мелководий.
Изнемогая, никнут крылья
Черных лебедей на кровавом разливе реки.
Слышите ль тихие
Затоны бродящего всюду гноя?
И песок открывает пасть,
Но он наглотался, не может уж больше.
Печаль над родимой землей,
Где рождается поле сражений, где кости торчат,
Войну объявляя объявителю войн.

А ему зеленеют поля и луга,
Изумрудный ковер бархатных волн.
И в просторных и гулких залах
Расселся, пируя,
Великий король мучений.
Падаль повсюду, одна только падаль и тлен!
Налетайте, орлы, вонзайтесь когтями
В потроха коронованного войной демона, каркающего о мире!

СУМЕРКИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Окружен патриотическим воем
Западных дикарей на военных тропах,
Он исхудал, как побывавший в объятиях Норны,
Этот бледный герой, которому давно уже опостылел
Неисчерпаемый котел кровавой похлебки.

Лагерем расположившись, холодно окружают просеки,
Преисподнюю, море твое –
Груды человеческих трупов.

Изнемогший Харон хватает небольшое весло,
Но разбивается барка, а навстречу ему,
Как корабль мертвецов – пароход океанский.

Солнечные пятна затеняют землю.

ФРАНЦ ВЕРФЕЛЬ

(1890-1945)

ПЕСНЯ

Проходит день, проходит год, проходит человек.

    И прижимаются плотней
    Два яблока на мускулах кривых ветвей.
    Из переулка слышен ход телег.
    Сквозь облако покачивают кони морды,
    Кружится по холма покатым бедрам
    Народ пирующих ворон.
    И войско тайное стрекоз,
    Как звон струны, летит через овес.
Тяжелый гул проходит по лесам,
Неузнанный никем бродяга, брат ветрам.
    Я заодно охвачен этим чувством,
    Что я, осеннего свидетель пира,
    Как птица, дерево, как ход телег,
    Дыша, не исключен из мира.

Проходит день, и год, и человек.