На главную страницу

МАРИЯ РЫЖКИНА

1898 – 1984, Метмен, Германия

Поэт и переводчик, более известна под литературным псевдонимом Памбэ, а также как соавтор А. И. Оношкович-Яцыны. Родилась в семье петербургского домовладельца. После экспроприации принадлежавшей ее семье собственности в 1918 вынуждена была пойти работать делопроизводителем Квартирного управления. В 1920-1922 — секретарь К. И. Чуковского. В дневнике за 1922 Чуковский писал: "С тех пор, как от меня ушла Памба, моя работа застопорилась". Но Рыжкина по-прежнему бывала в доме Чуковского, о чем свидетельствует ее запись в "Чукоккале" в июне 1922.

В то же время стала заниматься в студии стихотворного перевода под руководством М. Л. Лозинского, вместе с другими студийцами переводила сонеты Ж. М. де Эредиа. К началу 1920-х относятся ее шутливая поэма "Коломенская кофейница" и пьеса "Заколдованный лес", хранящиеся в личном архиве Н. Е. Шведе. Участвовала в составлении рукописных журналов я "Устои", "Шерфоль", "Рукавичка". В 1926 вышла замуж за сотр. ПБ В. О. Петерсена. В том же году назначена зав. дублетным фондом при ОК. В 1932 вместе с др. участниками студии М. Л. Лозинского была арестована по обвинению в антисоветской деятельности, 23 мая уволена из Библиотеки в связи с арестом и выслана из Ленинграда сроком на пять лет. Местом жительства выбрала Курск, но не смогла найти там необходимое жилье и переехала в Задонск Воронежской области, где 12 мая 1933 начала работать чертежницей Задонской земпартии и в район. Земельном отделении.

По окончании срока ссылки (20 марта 1935) собиралась вернуться в Ленинград, но 2 марта был арестован и выслан в Караганду ее муж, и она последовала за ним. С 15 августа 1935 по 6 июля 1936 работала секр. хим. лаборатории. 16 февр. 1936 умер В. О. Петерсен, и Рыжкина уехала в Челябинск. В 1938 переехала к родственникам в г. Пушкин Ленингр. обл. и поступила работать счетоводом на шпагатную фабрику "Серп и молот". Во время войны все ее родственники умерли от голода, она осталась одна. Со 2 апр. 1942 уволилась из Библиотеки в связи с эвакуацией. После окончания войны проживала за границей. В последние годы – в Германии.



ЖОЗЕ-МАРИЯ ДЕ ЭРЕДИА

(1842–1904)

ЖЕРТВЕННАЯ НАДПИСЬ

Арею грозному! Вражде, зовущей к бою!
Приди помочь, я стар, повесить не могу
На столь мой щит и меч, грозившие врагу,
И красногривый шлем, пробитый булавою.

И лук. Но отвечай, прилично ли герою
Обвить его пенькой? Столь крепкую дугу
Не гнул еще никто – иль снова напрягу
Тугую тетиву дрожащею рукою?

Возьми и мой колчан. Ты словно ищешь в нем
Пернатых легких стрел, что в вихре боевом
По воле лучника свершают путь короткий?

Он пуст. Ты думаешь, я даром их извел?
Ступай их собирать на Марафонский дол:
Они остались там, застряв у Перса в глотке.

ТРИУМФАТОРУ

На арке мраморной, о вождь, запечатлей
Дружины варваров в жестокой обороне,
И старцев под ярмом, и дротики, и брони,
И ростры гордые плененных кораблей.

Кто б ни был предок твой, неведомый плебей
Иль Марций, доблестью увенчанный на троне,
Все имена, и род, и титул на фронтоне
Глубоко высеки, страшась грядущих дней.

Уж время потрясло оружием. Тебе ли
Желать, чтоб в вечности твои дела гремели?
Разрушит дикий плющ трофей бессмертный твой.

И только на камнях, лежащих по откосу,
Где слава спит твоя, заглушена травой,
Самнитский селянин свою зазубрит косу.

ОГНЕННЫЕ ЦВЕТЫ

Век Хаоса прошел, но тысячи веков
Здесь пламенный поток взлетал из недр вулкана,
И в мощном зареве багрового султана
Дым Чимборасо мерк под сводом облаков.

Теперь безмолвствует недвижный строй хребтов.
Где падал серный дождь былого урагана,
Там птица воду пьет. Покрылась пеплом рана,
И лаву, кровь земли, сковал тугой покров.

И все же, поздний бунт стихии побежденной,
У края пропасти, навеки охлажденной,
Взрывая древних скал иссохшие пласты,

Как громовой удар среди ущелий косных,
В червонном облаке пылинок плодоносных
Горящих кактусов вскрываются цветы.

СТОЛЕТНИК

В пустынной высоте, на гребне одичалом,
Где навсегда иссяк вулкан былых времен,
Зерно, упавшее в Гвальятирейский склон,
Прозябло, и росток цепляется по скалам.

Ствол крепнет. В темноте, как ненасытным жалом,
Корнями жадно пьет подземный пламень он;
И солнцами ста лет взлелеянный бутон
Сгибает стебель свой над гибельным провалом.

Вот, мощным пестиком из глубины тесним,
Все раскалив кругом, он рвется в мертвом зное,
И цветень кружится сияньем золотым;

И пурпурный цветок гигантского алоэ,
Для брака, звавшего его во тьме годин,
Прожив столетие, цвел только день один.

КОРАЛЛОВЫЙ УТЕС

Свет солнца под водой таинственные тени
Дробит в коралловых лесах косым лучом,
И в теплом сумраке колеблет водоем
Цветы животного и щупальца растений.

Всё, что впитало йод и соль морских течений,
И водоросль, и мох, и трав косматый ком,
Пласт бедных мадрепор опутало кругом
Тяжелым пурпуром узорных наслоений.

Полугася эмаль на чешуе своей,
Большая рыба вглубь уходит меж ветвей,
Беспечно странствуя по зарослям тенистым;

И вдруг, разбив пером пылающим волну,
Мгновенно озарит густую глубину
Мерцаньем радужным, зеленым и огнистым.

PLUS ULTRA

Осилил человек и львиный край, и тот,
Где змеи ползают, и тот, что дышит адом,
И пеной золотой бегущей вслед армадам,
Встревожил гад морских в пучине синих вод.

Но дальше, чем Мальстрем, и нерушимый лед,
И мрак Шпицбергена, объятый вечным хладом,
В прибое теплых волн, встающих ряд за рядом,
Пловца на полюсе безвестный остров ждет.

Идем! Я путь найду по льдистым переправам,
Затем что смелый дух наскучил легким правом
Гордиться именем твоим, Конкистадор.

Вперед! Я поднимусь на снеговые главы,
Чтоб море, для других немое до сих пор,
Баюкало мой слух широким гулом славы.