ПЕТР ШАНДАРОВСКИЙ
1887 — 1942?
На стихотворениях Георгия Иванова в 1913—1914 годах встречаются посвящения Шандаровскому, обычно позднее вычеркнутые; что важно — ему первоначально был посвящен сонет «Романтическая таверна», написанный под влиянием Эредиа, а именно переводы из Эредиа, выполненные Шандаровским, мы находим на страницах журнала «За 7 дней» за 1913 год. Сам же Шандаровский, печатавшийся немного, сборника не выпустивший, оставил куда больший след в истории русского розенкрейцерства, чем в поэзии. Сын военного советника; окончил юридический факультет Петербургского университета. В предреволюционные годы служил по военному ведомству (был кодировщиком в кодировальном отделе). После октябрьского переворота Шандаровский читал лекции и работал художником-оформителем. Был хорошо известен до революции в оккультистских кругах северной столицы как ученик и последователь Гурджиева (входил в «Единое Трудовое Содружество», организованное последним). Явно находился под наблюдением, однако арестовывался ли — неизвестно; насколько удалось установить, умер во время блокады Ленинграда.
ЖОЗЕ-МАРИЯ ДЕ ЭРЕДИА
(1842—1904)
НЕМЕЯ
Лишь укротителем вошел он в лес дремучий
По следу страшному, один, как в тот же миг
Жестокую борьбу явил свирепый рык.
Все смолкло. Солнца диск упал в провалы тучи.
И в ужасе пастух бежит чрез терн колючий,
Кустами, пашнею к Тиринфу напрямик.
Вот обернулся он. Безумный взгляд и крик…
У чащи зверь застыл перед прыжком могучим.
В кровавых небесах чудовищный оскал,
Клыки зловещие, растрепанная грива, —
Громада бурая, Немейских дебрей диво;
Так вечер шкуру льва с героем сочетал, -
Геракла и трофей его кровавой встречи, -
В ужасный силуэт зверино-человечий.
СТИМФАЛ
И топкой кручею спускается Герой.
Птиц тысячи над ним взвились. Подобно шквалу
Густая туча их на озеро слетала,
Бурлило мрачное вскипающей водой.
Другие, накрест им летя над головой,
Уж задевали лоб, целованный Омфалой,
Когда Стрелок шагнул в камыш и сочетала
Стрелу победную десница с тетивой.
Крича пронзительно, встревоженная мгла,
Смертельной молнией изрытая, текла
Чудовищным дождем, покуда не иссякла.
И вот, всего в крови луч Солнца увидал,
Чрез луком прорванный и блещущий провал,
С улыбкой в небеса глядевшего Геракла.
ПАН
Козлиной поступью, среди густых ветвей,
Пленитель Нимф нагих стезею потаенной,
Затерянной в глуши листвы темно-зеленой,
Крадется невидим с пыланием очей.
Приятно слушать вздох неведомых ключей
И свежий ранний шум, с полудня донесенный,
Лишь Солнце, облаков губитель неуклонный,
Ночь зыбкую пронзит огнем своих мечей.
И Нимфа, сбившися с пути, стоит и внемлет,
Как утро слезы льет звенящие на землю.
Волненьем сладостным младая грудь полна.
Но вот прыжок. Она дрожит в объятьях Пана,
Крикливым хохотом оглашена поляна,
Исчез… И вновь леса объемлет тишина.
ЗАБВЕНИЕ
Высокий мыс. На нем античные руины.
И смертью смешаны под бурою землей
Богини мраморны и бронзовый Герой.
Сокрыта слава их глухой травой и глиной.
Порой лишь занесет сюда напев старинный
Пастух, ведя в жару волов на водопой,
И раковины вздох с морскою синевой
Сольет и в небесах застынет тенью длинной.
С участьем матери Земля Богов велит,
Чтоб каждою весной на ветхой капители
Другие в трещинах аканты зеленели.
Но прадедов кумир людьми давно забыт.
Без дрожи слушают, как о своих Сиренах
Морская грудь скорбит в рыданьях неизменных.