МАРИНА ЦВЕТАЕВА

В письме Лаврентию Берии от 23 декабря 1939 года, посланном из Голицына, Марина Цветаева писала: «...одно время печаталась в газете «Последние новости» (Париж. – Е. В.), но оттуда была удалена за то, что открыто приветствовала Маяковского». Видимо, любовь Цветаевой к Маяковскому не была взаимной. В книге воспоминаний «Вторая дорога» С. Липкин пишет: «Не случайно Маяковский в сентябре 1929 года заявил в своей речи на втором пленуме РАППа: “Говорят относительно поэтессы Цветаевой: У нее хорошие стихи. Это полонщина (поэт имеет в виду своего противника – критика В. П. Полонского, того, кого РАПП ненавидел – и съел), которая агитировала за переиздание стихов Гумилёва, которые “сами по себе хороши”. А я считаю, что вещь, направленная против Сов. Союза, направленная против нас, не имеет права на существование, и наша задача сделать ее максимально дрянной и на ней не учить”». Но вернемся к письму к Берии: «В 1936 г. я всю зиму переводила для французского революционного хора русские революционные песни, старые и новые, между ними – Похоронный марш (“Вы жертвою пали в борьбе роковой”), а из советских – песню из “Веселых ребят”, “Полюшко – широко поле” и многие другие. Мои песни – пелись». Итак, во Франции Цветаева переводила на французский язык не только Пушкина, но и В.М. Гусева (как забыть шедевр «Свинарка и пастух»?), и В.И. Лебедева-Кумача – «Легко на сердце от песни веселой»! Уезжая в 1939 г. в СССР, Цветаева ехала именно заниматься переводами. А.А. Фадеев писал 17 января 1940 года Цветаевой о том, как ей устроиться в смысле жилья: «Единственный выход для Вас (...): снять комнату или две в Голицыно. Это будет стоить вам 200–300 рублей ежемесячно. Дорого, конечно, но при Вашей квалификации Вы сможете много зарабатывать одними переводами – по линии издательств и журналов. В отношении работы Союз писателей Вам поможет». В начале февраля 1940 года Цветаева пишет в Гослитиздат письмо по поводу переводов из Важа Пшавела, из него только и хочется процитировать строку: «...на 330 сделанных строк – уже целая громадная черновая тетрадь, могу показать». Так работала Марина Цветаева. М. Белкина в книге о последних двух годах жизни Цветаевой сухо и страшно пишет: «...уже с декабря 1939 года переводы для нее становятся хлебом насущным – это единственный источник существования. Выбирать не приходится, она переводит подряд всё, что ей предлагают, не зная языка, по тупым, безграмотным подстрочникам, стихи зачастую несуществующих поэтов, которые внушают ей свою бездарность». В другом месте: «20 строк в день, а когда и меньше, с чешского, сербского, хорватского, болгарского, грузинского, польского, испанского, еврейского – более чем с десяти языков». Однако Цветаевой хотя бы эти строки заказывали; уж не Фадеев ли приказал? У других не было и таких заказов. Да и не одну халтуру ей заказывали: попадались ведь и Лорка, и Бодлер. Иной раз выполняла Цветаева заказы, для исполнения которых больше, думается, некого было пригласить, – она пишет, как в 1940 году перевела «с немецкого на французский (выделено мной. – Е. В.) большую поэму Бехера». Но уж если «выпадал» Бодлер, да еще главный шедевр «Цветов зла» – «Плавание», – Цветаева делала 12 вариантов, добиваясь того единственного, который нам привычен, о котором она писала дочери в лагерь: «Мой лучший перевод – “Плавание” – Бодлера, потому что подлинник – лучший». Но и среди «неведомых» бывали нечаянные радости. 6 января 1941 года Цветаева записывает: «...нынче тащу поляков в Гослитиздат. Среди них один – замечательный (по усилию точно сказать – несказанно) – Юлиан Пшибось. Большой поэт целиком уцелевает в подстрочнике». Но чаще записи такие: «После белорусских евреев, кажется, будут балты. Своего не пишу – некогда, много работы по дому». Не все ее переводы сохранились, некоторые опубликованы лишь недавно (Мицкевич, те же белорусские евреи). Белкина пишет: «Война застала Марину Ивановну за переводом из Гарсиа Лорки». Но есть еще более поздний документ: по дороге в Елабугу, в Казани, Цветаева опустила письмо, адресованное Татарскому отделению Союза писателей: «Вам пишет писательница-переводчица Марина Цветаева (...). Надеюсь, что смогу быть очень полезной, как поэтическая переводчица». Тов. Имамутдинов обрел теперь бессмертие – Цветаева адресовала свое письмо ему. Кем был тов. Имамутдинов? Голос славы молчит. Значительно раньше Цветаева записала в дневник: «Добрая слава с просто славой – незнакома. Слава, чтобы обо мне говорили. Добрая слава: чтобы обо мне не говорили – плохого. Добрая слава: один из видов нашей скромности и вся наша честность».

Максиму Дю Кан

1

Для отрока, в ночи глядящего эстампы,
За каждым валом - даль, за каждой далью - вал.
Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!
Ах, в памяти очах - как бесконечно мал!

В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,
Не вынеся тягот, под скрежет якорей,
Мы всходим на корабль, и происходит встреча
Безмерности мечты с предельностью морей.

Что нас толкает в путь? Тех - ненависть к отчизне,
Тех - скука очага, еще иных - в тени
Цирцеиных ресниц оставивших полжизни -
Надежда отстоять оставшиеся дни.

В Цирцеиных садах дабы не стать скотами,
Плывут, плывут, плывут в оцепененье чувств,
Пока ожоги льдов и солнц отвесных пламя
Не вытравят следов волшебницыных уст.

Но истые пловцы - те, что плывут без цели:
Плывущие - чтоб плыть! Глотатели широт,
Что каждую зарю справляют новоселье
И даже в смертный час еще твердят: - вперед!

На облако взгляни: вот облик их желаний!
Как отроку - любовь, как рекруту - картечь, -
Так край желанен им, которому названья
Доселе не нашла еще людская речь.

2

О, ужас! Мы шарам катящимся подобны,
Крутящимся волчкам! И в снах ночной поры
Нас Лихорадка бьет, как тот Архангел злобный,
Невидимым бичом стегающий миры.

О, странная игра с подвижною мишенью!
Не будучи нигде, цель может быть - везде!
Игра, где человек охотится за тенью,
За призраком ладьи на призрачной воде...

Душа наша - корабль, идущий в Эльдорадо.
В блаженную страну ведет - какой пролив?
Вдруг среди гор, и бездн, и гидр морского ада -
Крик вахтенного: - Рай! Любовь! Блаженство! - Риф.

Малейший островок, завиденный дозорным,
Нам чудится землей с плодами янтаря,
Лазоревой водой и с изумрудным дерном.
- Базальтовый утес являет нам заря.

О, жалкий сумасброд, всегда кричащий: берег!
Скормить его зыбям иль в цепи заковать, -
Безвинного лгуна, выдумщика Америк,
От вымысла чьего еще серее гладь.

Так старый пешеход, ночующий в канаве,
Вперяется в Мечту всей силою зрачка.
Достаточно ему, чтоб Рай увидеть въяве,
Мигающей свечи на вышке чердака.

3

Чудесные пловцы! Что за повествованья
Встают из ваших глаз - бездоннее морей!
Явите нам, раскрыв ларцы воспоминаний,
Сокровища, каких не видывал Нерей.

Умчите нас вперед - без паруса и пара!
Явите нам (на льне натянутых холстин -
Так некогда рука очам являла чару) -
Видения свои, обрамленные в синь.

Что видели вы, что?

4

                                   - Созвездия. И зыби,
И желтые пески, нас жгущие поднесь.
Но, несмотря на бурь удары, рифов глыбы, -
Ах, нечего скрывать! - скучали мы, как здесь.

Лиловые моря в венце вечерней славы,
Морские города в тиаре из лучей
Рождали в нас тоску, надежнее отравы,
Как воин опочить на поле славы - сей.

Стройнейшие мосты, славнейшие строенья, -
Увы! хотя бы раз сравнялись с градом - тем,
Что из небесных туч возводит Случай-Гений...
- И тупились глаза, узревшие Эдем.

От сладостей земных - Мечта еще жесточе!
Мечта, извечный дуб, питаемый землей!
Чем выше ты растешь, тем ты страстнее хочешь
Достигнуть до небес с их солнцем и луной.

Докуда дорастешь, о древо, кипариса
Живучее?..
                Для вас мы привезли с морей
Вот этот фас дворца, вот этот профиль мыса, -
Всем вам, которым вещь чем дальше - тем милей!

Приветствовали мы кумиров с хоботами,
С порфировых столпов взирающих на мир,
Резьбы такой - дворцы, такого взлету - камень,
Что от одной мечты - банкротом бы - банкир...

Надежнее вина пьянящие наряды,
Жен, выкрашенных в хну - до ноготка ноги,
И бронзовых мужей в зеленых кольцах гада...

5

И что, и что - еще?

6

                                   - О, детские мозги!..

Но чтобы не забыть итога наших странствий:
От пальмовой лозы до ледяного мха,
Везде - везде - везде - на всем земном пространстве
Мы видели все ту ж комедию греха:

Ее, рабу одра, с ребячливостью самки
Встающую пятой на мыслящие лбы,
Его, раба рабы: что в хижине, что в замке
Наследственном: всегда - везде - раба рабы!

Мучителя в цветах и мученика в ранах;
Обжорство на крови и пляску на костях,
Безропотностью толп разнузданных тиранов, -
Владык, несущих страх, рабов, метущих прах.

С десяток или два - единственных религий,
Все сплошь ведущих в рай - и сплошь вводящих в грех!
Подвижничество, так носящее вериги,
Как сибаритство - шелк и сладострастье - мех.

Болтливый род людской, двухдневными делами
Кичащийся. Борец, осиленный в борьбе,
Бросающий Творцу сквозь преисполни пламя:
- Мой равный! Мой господь! Проклятие тебе!

И несколько умов, любовников Безумья,
Решивших сократить докучной жизни день
И в опия морей нырнувших без раздумья, -
Вот Матери-Земли извечный бюллетень!

7

Бесплодна и горька наука дальних странствий.
Сегодня, как вчера, до гробовой доски -
Все наше же лицо встречает нас в пространстве:
Оазис ужаса в песчаности тоски.

Бежать? Пребыть? Беги! Приковывает бремя -
Сиди. Один, как крот, сидит, другой бежит,
Чтоб только обмануть лихого старца - Время.
Есть племя бегунов. Оно как Вечный Жид.

И, как апостолы, по всем морям и сушам
Проносится. Убить зовущееся днем -
Ни парус им не скор, ни пар. Иные души
И в четырех стенах справляются с врагом.

В тот миг, когда злодей настигнет нас - вся вера
Вернется нам, и вновь воскликнем мы: - вперед! -
Как на заре веков мы отплывали в Перу,
Авророю лица приветствуя восход.

Чернильною водой - морями глаже лака -
Мы весело пойдем между подземных скал.
О, эти голоса, так вкрадчиво из мрака
Взывающие: - К нам! - О, каждый, кто взалкал

Лотосова плода! Сюда! В любую пору
Здесь собирают плод и отжимают сок.
Сюда, где круглый год - день лотосова сбора,
Где лотосову сну вовек не минет срок!

О, вкрадчивая речь! Нездешней лести нектар!..
К нам руки тянет друг - чрез черный водоем.
- Чтоб сердце освежить - плыви к своей Электре! -
Нам некая поет - нас жегшая огнем.

8

Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило!
Нам скучен этот край! О Смерть, скорее в путь!
Пусть небо и вода - куда черней чернила,
Знай - тысячами солнц сияет наша грудь!

Обманутым пловцам раскрой свои глубины!
Мы жаждем, обозрев под солнцем все, что есть,
На дно твое нырнуть - Ад или Рай - едино! -
В неведомого глубь - чтоб новое обресть!