* * *

Роскошь брось, юнец, ты пиров персидских —
расплетется нить на венках красивых.
Брось искать тех мест, где еще остались
поздние розы.

Мирт простой оставь — ничего другого.
Он приличен нам — и тебе, кто служит,
да и мне, кто пьет под густым навесом
лоз виноградных.

* * *

Будешь лучше жить, не стремясь, Лициний,
В глубь широких вод и не жмясь вплотную
В страхе сильных бурь к берегам неверным
Чутко и зорко.

Кто златую взял середину мерой,
Тот без злых забот и худого крова,
И палат больших, что рождают зависть,
Мудро избегнет.

Ветер чаще гнет вековые сосны;
Всех сильней обвал величайших башен;
Стрелы молний бьют лишь в большие горы
С гордой вершиной.

Кто обдумал жизнь, не боится горя,
Зорко вдаль глядит при безмерном счастье.
Злую зиму, к нам приведя, уводит
Тот же Юпитер.

Пусть теперь печаль — не всегда так будет,
Есть часы, когда Аполлон кифарой
Звонко будит муз, — не всегда он пружит
Лук для прицела.

Бодрым, твердым встреть все несчастья жизни,
Если ж будет дуть чересчур счастливый
Ветер, — ты сумей подобрать разумно
Вздувшийся парус.

* * *

Лишь скрадет луну грозовая туча,
лишь погаснут звезд путеводных хоры,
у всевышних тот, кто застигнут в море
просит покоя.

Ждет покоя злой на войне фракиец,
ждут его, колчан нацепив, мидийцы —
ждут покоя, Гросф, а его не купишь
блеском и златом.

Ведь мятеж души не разгонит ликтор,
ведь тоски немой не избыть богаством —
меж лепных фигур, под плафоном пестрым
вьются заботы.

Малым счастлив тот, у кого свекает
за простым солом от отца солнка —
Легких снов его не уносят страсти,
трепет и алчность.

Что дерзать свершить в этой жизни много,
что менять свою на чужие земли —
кто сумел бежать от себя удачно,
родину кинув?

Медью крыт корабль, а вползет забота,
не минуть ее и отрядам конным,
что пред ней олень или Эвр крылатый,
гонящий тучи.

Тот, кто рад теперь, пусть вперед не смотрит,
пусть смягчает скорбь, улыбаясь тихо;
в этом мире нет ничего, что дарит
полное счастье.

Рано смерть с земли унесла Ахилла —
весь иссох Тифон, тяготясь летами;
мне, как знать, того, в чем тебе откажет,
время не даст ли?

Сотни стад мычат у тебя в округе,
лошадь ржет — годна хоть сейчас в четверку;
ты закутан в ткань, что была багрянкой
дважды покрыта, —

мне — мой малый дом непреложной Паркой
дан, да тонкий строй эолийской Музы —
вот, пожалуй, все. да еще презренье
к черни злонравной.

* * *

Так печально, ни любовью не потешиться немного,
ни вином тоски не скрасть, а не то дрожать и слушать
злые дядины укоры.

У тебя, о Необула, спицы тонкие уносит
злой Амур, и кружит пряжу, дар хозяйственной Минервы,
красота Липарца Гебра,

в миг, когда он в волнах Тибра торс душистый омывает;
он, ездок, Беллерофонта лучше, чей кулак и ноги
никогда не сплоховали;

он, кто может в чистом поле стадо быстрое оленей
затравить и в дикой чаще затаившегося злого
кабана словить искусно.