ВАСИЛИЙ ЛЕБЕДЕВ
1898, Москва — 1949, там же
В истории русской поэзии этот человек печально известен под псевдонимом Лебедев-Кумач. Между тем в 1917 г. Василий Лебедев, тогда еще не Кумач, а золотой медалист 10-й Московской гимназии и студент историко-филологического факультета Московского университета, публиковал в журнале «Гермес» выполненные еще в гимназии переводы из Горация. Этот одновременно курьезный и наводящий на мрачные размышления факт достоин большей известности.
КВИНТ ГОРАЦИЙ ФЛАКК
(65–8 до н.э.)
* * *
Роскошь брось, юнец, ты пиров персидских —
расплетется нить на венках красивых.
Брось искать тех мест, где еще остались
поздние розы.
Мирт простой оставь — ничего другого.
Он приличен нам — и тебе, кто служит,
да и мне, кто пьет под густым навесом
лоз виноградных.
* * *
Будешь лучше жить, не стремясь, Лициний,
В глубь широких вод и не жмясь вплотную
В страхе сильных бурь к берегам неверным
Чутко и зорко.
Кто златую взял середину мерой,
Тот без злых забот и худого крова,
И палат больших, что рождают зависть,
Мудро избегнет.
Ветер чаще гнет вековые сосны;
Всех сильней обвал величайших башен;
Стрелы молний бьют лишь в большие горы
С гордой вершиной.
Кто обдумал жизнь, не боится горя,
Зорко вдаль глядит при безмерном счастье.
Злую зиму, к нам приведя, уводит
Тот же Юпитер.
Пусть теперь печаль — не всегда так будет,
Есть часы, когда Аполлон кифарой
Звонко будит муз, — не всегда он пружит
Лук для прицела.
Бодрым, твердым встреть все несчастья жизни,
Если ж будет дуть чересчур счастливый
Ветер, — ты сумей подобрать разумно
Вздувшийся парус.
* * *
Лишь скрадет луну грозовая туча,
лишь погаснут звезд путеводных хоры,
у всевышних тот, кто застигнут в море
просит покоя.
Ждет покоя злой на войне фракиец,
ждут его, колчан нацепив, мидийцы —
ждут покоя, Гросф, а его не купишь
блеском и златом.
Ведь мятеж души не разгонит ликтор,
ведь тоски немой не избыть богаством —
меж лепных фигур, под плафоном пестрым
вьются заботы.
Малым счастлив тот, у кого свекает
за простым солом от отца солнка —
Легких снов его не уносят страсти,
трепет и алчность.
Что дерзать свершить в этой жизни много,
что менять свою на чужие земли —
кто сумел бежать от себя удачно,
родину кинув?
Медью крыт корабль, а вползет забота,
не минуть ее и отрядам конным,
что пред ней олень или Эвр крылатый,
гонящий тучи.
Тот, кто рад теперь, пусть вперед не смотрит,
пусть смягчает скорбь, улыбаясь тихо;
в этом мире нет ничего, что дарит
полное счастье.
Рано смерть с земли унесла Ахилла —
весь иссох Тифон, тяготясь летами;
мне, как знать, того, в чем тебе откажет,
время не даст ли?
Сотни стад мычат у тебя в округе,
лошадь ржет — годна хоть сейчас в четверку;
ты закутан в ткань, что была багрянкой
дважды покрыта, —
мне — мой малый дом непреложной Паркой
дан, да тонкий строй эолийской Музы —
вот, пожалуй, все. да еще презренье
к черни злонравной.
* * *
Так печально, ни любовью не потешиться немного,
ни вином тоски не скрасть, а не то дрожать и слушать
злые дядины укоры.
У тебя, о Необула, спицы тонкие уносит
злой Амур, и кружит пряжу, дар хозяйственной Минервы,
красота Липарца Гебра,
в миг, когда он в волнах Тибра торс душистый омывает;
он, ездок, Беллерофонта лучше, чей кулак и ноги
никогда не сплоховали;
он, кто может в чистом поле стадо быстрое оленей
затравить и в дикой чаще затаившегося злого
кабана словить искусно.