На главную страницу

ДАВИД ВЫГОДСКИЙ

1893, Гомель — 1943, лагерь близ Караганды

Учился в русской гимназии, которую окончил с золотой медалью в 1912 году. Получение медали дало ему возможность поступить на историко-филологический факультет Петербургского университета. Знал все основные европейские языки, идиш и иврит, увлекался эсперанто. Стихи писал еще в гимназии. В годы Гражданской войны жил в Гомеле, где преподавал литературу и иностранные языки, печатался в местной прессе. Его критические статьи под псевдонимом «Лишний» появлялись в газетах «Проблески» и «Гомельская мысль». В 1922 году в Гомеле вышел в свет его единственный поэтический сборник «Земле». В 1922 году он вернулся в Петроград и поступил на работу в издательство «Всемирная литература». Одновременно Выгодский занимался переводами в Иностранном отделе Петроградского отделения Госиздата, сотрудничал в журналах «Россия» и «Звезда». После ликвидации издательства «Всемирная литература» Выгодский перешел Гослитиздат, а с 1934 года работал редактором в издательстве «Художественная литература». В течение 1920-1930-х гг. им было переведено около 20 романов французских, испанских, немецких и латиноамериканских писателей, а также немало поэтических произведений. Из прозы наиболее известен в переводе Выгодского роман Густава Майринка «Голем», переиздававшийся до недавнего времени. Среди его поэтических переводов интересны опубликованные в антологии Г. Петникова «Молодая Германия» (Харьков, 1925) стихи немецких экспрессионистов: Выгодский стал одним из первых переводчиков лирики Георга Тракля. В 30-е годы много переводил с испанского (Лорка, Альберти). 14 февраля 1938 года был арестован в Ленинграде (по тому же «делу переводчиков», по которому были расстреляны Бенедикт Лившиц, Вильгельм Зоргенфрей и Валентин Стенич), приговорен к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. В справке, выданной о его смерти в КГБ, указано: «Умер 27 июля 1943 года в Карагандинском ИТЛ». Выдавая справку, «органы» не заметили, что в итоге Выгодский провел в заключении ''больше пяти лет''; иначе говоря, эта дата его смерти годится разве что как условная, – хотя сохранились письма, приходившие от него из лагеря, а в письмах – стихи, – увы, лишь те, которые могла пропустить лагерная цензура. Реабилитирован 25 марта 1957 года. Архив Выгодского случайно уцелел во время блокады Ленинграда и был размещен в Публичной библиотеке. В архиве хранятся, в частности, по сей день не изданные переводы из Овидия и Кальдерона.


АВГУСТ ШТРАММ

(1874—1915)

АТАКА

Из всех углов скрежещет жуть желаний
Визг
Жизнь
Гонит
Пред
Собой
Плетью
Удушливую смерть
Небо треснуло сразу
Всё злобно терзает ужас безглазый.

ТОСКА

Шаг стремленья
Тоскует жизнь
Ужас стоять
Взгляды ищут
Смерть нарастает
Приход
Кричит!
Глубоко
Безмолвны
Мы.

ОТЧАЯНИЕ

Вверху гремит грохочущий камень
Сереет в ночи стекло
Время застыло
Я
Камнем
Вдали
Стеклом
Ты!

ВЕЧЕРНЯЯ ПРОГУЛКА

Сквозь изворотливую ночь
Наш шаг молчит туда.
Бледны, трепещут руки в судороге страха.
Сверлит в тени нам голову сиянье острое,
В тени
Нас!
Вверху дрожит звезда,
Стремится тополь кверху
И
Тянет землю за собой.
Земля бессильно обнимает голый небосвод.
Ты смотришь и трепещешь,
Твои губы дышут паром,
Целует небо
И
Порождает поцелуй.

ГОТФРИД БЕНН

(1886—1956)

ЭКСПРЕСС

Рус как коньяк. Рус как листва. Краснорус. Желт как малайцы.
Экспресс Берлин-Тренеборг-Остзейские зады.

Плоть, что шла обнаженной,
По самые губы загорев от моря,
Созрев, наклоняется. На счастье греков!
Взыскуя серпа: как долго до лета.
Девятого месяца предпоследний день!

В нас корчится жнива и последний миндаль.
Расцветы, кровь, усталость.
Близость георгин безумит нас.

Русый мужчина падает на русую женщину.

Женщина — нечто для ночи.
Если было приятно — и на завтра хочется.
О, и потом снова уйти в самого себя.
Это немотство! Эта устремленность!
Женщина — нечто с запахом.
Несказанно! Умереть! Резеда.
Там юг, пастух и море.
На каждом склоне счастье.

Светлорусая женщина, шатаясь, рушится на темнорусого мужчину.

Держи меня! Видишь, падаю!
Такая усталость в затылке.
О, этот лихорадочно-сладостный
Последний аромат сада.

АЛЬБЕРТ ЭРЕНШТЕЙН

(1886—1950)

ПОЛОНЕННЫЕ НОЧЬЮ
(написано 29 июня 1914 года)

Когда я уничтожен был вконец
Чумою, ночью, землею, адом,
Был в тьму мятежной бездны опрокинут,
Явились вещи
Дать утешенье скорбному взгляду.
Свет воссиял,
Белые чайки, порхая в лазури,
И солнца холмы; лесом поросший металл,
Зелень, озера и струи,
Дорога в родимый край
И вечером груда руин.

Глаза прикрывая рукой, с отвращением я отшатнулся:
Смерти черный слизняк мой путь
Перерезал. Некогда мог и я вдохнуть
Аромат душистого клевера
И любил лучом пронзенные тучи.
Я в восторг приходил от скрипа колес
Длинноосных телег,
Я в восторг приходил от сияния солнца,
Неустанно мелькающих мин,
Я в восторг приходил от ручьев белопенных
Родных деревенских улиц.

Но я видел полоненных ночью:
Замысливших злое соглядатаев тьмы;
Но я видел хананейских крестьян -
Пестрые чучела в поле,
Что смотрят на скорый поезд,
Который пепел и копоть бросает на пашни;
Но я видел, как умирают на Гибралтаре последние обезьяны Европы;
Но я видел, как индийские танцовщицы с газельей поступью
Пляшут перед юношами,
Упившимися пенным шампанским;
Но я видел, как слоны, что путь пролагали сквозь джунгли,
Подбирают хлебные крошки;
Но я видел, как тонут дредноуты,
Изловленные смертоносной акулой-миной;
Но я видел — и день слезами истек -
Но я видел, как солдаты в воскресенье свободы
Недвижно маячат на вышках
Мишенью парящим над ними летчикам;
Но я видел, как коршун, привыкший летать под небом,
Зарылся в песок бреславльской клетки, -
И я должен спастись от тягот этих дней ночных!

Но погружен я в сон
Между мечтой обрызганных трупов,
Когда из роковых пространств течет тяжелый зной,
Когда в порывах бури, перекликаясь, деревьев кроны стонут,
Когда нисходит, извиваясь, с неба
Дракон господний,
Я не хочу горечи влажной погоды,
Кислоты облаков, Я хочу молнии в себе!


Тяжелый ангел смерти вырос предо мною:
Ты все-таки вспомнил меня,
Ты меня любил когда-то,
Стремясь к остроте утех.
Так будь же тем, что ты есть,
На земле, что тебя ест!

Дробящий ангел руками взял мой прах,
И, схваченный вихрем, исчез
Я в наново зазеленевших ветвях.

ФРАНЦ ВЕРФЕЛЬ

(1890—1945)

РАНЕНЫЙ

Мне все равно, куда меня положат;
Как на незнакомцев, на свои взираю ноги.
Собственная тяжесть тяжко тело гложет,
Чужая почва из меня высасывает соки.
Была тоска, святое дуновенье.
Но не о женщине, не о родных местах, что ныне мучает и жжет,
Была душевная тоска, страдание святое о папиросе.
Теперь мне счастье добрый человек принес,
Вот падают тяжелые медленные капли.
Всем существом я чувствую, что через холм
Перепела летят из чащи. Я люблю,
Жалею и люблю, люблю, забочусь о чертополохе, что я сломал.
Сквозь утренний мой сон, теперь я знаю, щебетали
                                   прекрасные ласточки, пролетая мимо.
Я бросаюсь навзничь в душистую вику и в клевер,
                                   в тень тысячи вечерних цветов любимых.
В небе повсюду гудят коридоры, шум тяжелых сомкнувшихся врат.
Умираю при остром вперед и при свежем запахе мяты.