В послевоенные годы, в период бурного цветения советско-китайской дружбы, Гитович на сравнительно короткое время превратился в основного переводчика китайской поэзии – от Цюй Юаня, первого достоверно известного по имени китайского поэта, жившего в 3-4 веках до Р. X., и до самых современных, включая Го Можо и неизбежного Мао Цзэдуна. В книге “Из китайской и корейской поэзии”, вышедшей в Москве в 1958 году, больше пятисот страниц, и все переводы – Гитовича. Отдельными изданиями в его переводах выходили Ли Бо, Ду Фу, Ван Вэй. Переводами этими зачитывались, хотя все отлично знали, что переводит Гитович с подстрочников. Его собственное стихотворение, посвященное академику-японисту Н. И. Конраду, снабжено эпиграфом из Арс. Тарковского: “Для чего я лучшие годы / Продал за чужие слова? / Ах, восточные переводы, / Как болит от вас голова!” – и его стоит процитировать целиком:
Уж если говорить о переводах,К сожалению, многие переводы Гитовича не выдержали испытания временем, притом не по его вине – наспех сделанные подстрочники содержали множество ошибок. Однако стихи хороши сами по себе.
Которым отдал я немало лет,
То этот труд, как всякий труд – не отдых
Но я о нем не сожалею, нет!
Он был моей свободою и волей,
Моею добровольною тюрьмой,
Моим блаженством и моею болью,
Сердечной болью, а не головной.
Пытаясь современными словами,
Перевести китайский старый стих,
Я как бы видел древними глазами
Тревогу современников своих.
И так я сжился с опытом
Что глядя на почтенных стариков,
Невольно думалось: ведь это дети –
я старше их на несколько веков!
ТОСКА У ЯШМОВЫХ СТУПЕНЕЙ
Ступени из яшмы
Давно от росы холодны.
Как влажен чулок мой!
Как осени ночи длинны!
Вернувшись домой,
Опускаю я полог хрустальный
И вижу – сквозь полог –
Сияние бледной луны.
ОДИНОКО СИЖУ В ГОРАХ ЦЗИНТИНЬШАНЬ
Плывут облака
Отдыхать после знойного дня,
Стремительных птиц
Улетела последняя стая.
Гляжу я на горы,
И горы глядят на меня,
И долго глядим мы,
Друг другу не надоедая.
ШУТЯ, ПРЕПОДНОШУ МОЕМУ ДРУГУ ДУ ФУ
На вершине горы,
Где зеленые высятся ели,
В знойный солнечный полдень
Случайно я встретил Ду Фу.
Разрешите спросить:
Почему вы, мой друг, похудели –
Неужели так трудно
Слагать за строфою строфу?
НАВЕШАЮ ОТШЕЛЬНИКА НА ГОРЕ ДАЙТЯНЬ, НО НЕ ЗАСТАЮ ЕГО
Собаки лают,
И шумит вода,
И персики
Дождем орошены.
В лесу
Оленей встретишь иногда,
А колокол
Не слышен с вышины.
За сизой дымкой
Высится бамбук,
И водопад
Повис среди вершин...
Кто скажет мне,
Куда ушел мой друг?
У старых сосен
Я стою один.
ПОД ЛУНОЙ ОДИНОКО ПЬЮ
I
Среди цветов поставил я
Кувшин в тиши ночной
И одиноко пью вино,
И друга нет со мной.
Но в собутыльники луну
Позвал я в добрый час,
И тень свою я пригласил –
И трое стало нас.
Но разве, – спрашиваю я, –
Умеет пить луна?
И тень, хотя всегда за мной
Последует она?
А тень с луной не разделить,
И я в тиши ночной
Согласен с ними пировать,
Хоть до весны самой.
Я начинаю петь – и в такт
Колышется луна,
Пляшу – и пляшет тень моя,
Бесшумна и длинна.
Нам было весело, пока
Хмелели мы втроем.
А захмелели – разошлись,
Кто как – своим путем.
И снова в жизни одному
Мне предстоит брести
До встречи – той, что между звезд,
У Млечного Пути.
II
О, если б небеса, мой друг,
Не возлюбили бы вино –
Скажи: Созвездье Винных Звезд
Могло ли быть вознесено?
О, если б древняя земля
Вино не стала бы любить –
Скажи: Источник Винный мог
По ней волну свою струить?
А раз и небо, и земля
Так любят честное вино –
То собутыльникам моим
Стыдиться было бы грешно.
Мне говорили, что вино
Святые пили без конца,
Что чарка крепкого вина
Была отрадой мудреца.
Но коль святые мудрецы
Всегда стремились пить вино –
Зачем стремиться в небеса?
Мы здесь напьемся – все равно.
Три кубка дайте мне сейчас –
И я пойду в далекий путь.
А дайте доу выпить мне –
Сольюсь с природой как-нибудь.
И если ты, мой друг, найдешь
Очарование в вине –
Перед ханжами помолчи –
Те не поймут: расскажешь мне.
* * *
Когда красавица здесь жила –
Цветами был полон зал.
Теперь красавицы больше нет –
Это Ли Бо сказал.
На ложе, расшитые шелком цветным,
Одежды ее лежат.
Три года лежат без хозяйки они,
Но жив ее аромат.
Неповторимый ее аромат.
И будет он жить всегда.
Хотя хозяйки уж больше нет,
Напрасно идут года.
И ныне я думаю только о ней,
А желтые листья летят,
И капли жестокой белой росы
Покрыли зеленый сад.
РАНО ВСТАЮ
Весной встаю пораньше,
С петухами,
Я многим занимаюсь
В эту пору:
Мне надо
Берег укрепить камнями,
Лес разредить,
Чтобы виднелись горы.
На ближний холм
Ведет меня тропинка,
Я медленно
Бреду к его вершине.
Через часок
Вернется мальчик с рынка
И принесет сюда
Вино в кувшине.
КАРТИНА ИЗОБРАЖАЮЩАЯ СОКОЛА
С белого шелка
Вздымается ветер и холод –
Так этот сокол
Искусной рукой нарисован.
Смотрит, насупившись,
Словно дикарь невеселый,
Плечи приподнял –
За птицей рвануться готов он.
Кажется, крикнешь,
Чтоб он полетел за добычей,
И отзовется
Тотчас же душа боевая
Скоро ль он бросится
В битву на полчище птичье,
Кровью и перьями
Ровную степь покрывая?
ОТДАЮСЬ СВОИМ МЫСЛЯМ
На мокрой ветке
Иволга щебечет,
И чайки плавают
У островка.
Цветы совсем поникли
В этот вечер,
И стала неспокойною
Река.
Седой старик –
Варю вино из проса.
Стучится дождь
У моего окна.
Я на судьбу
Не взглядываю косо:
В уединенье
Слава не нужна.
ИЗОБРАЖАЮ ТО, ЧТО ВИЖУ ИЗ СВОЕГО ШАЛАША, КРЫТОГО ТРАВОЙ
В захолустной деревне
Стоит мой шалаш. У ограды
Зеленеет сосна,
Тишина и безлюдье вокруг.
Чья-то лодка плывет
По реке, в пелене снегопада,
Под ударами ветра
Склонился к тропинке бамбук.
Рыбы мерзнут в воде,
К тростникам прижимаясь бесшумно.
И на отмели гуси
Готовятся в дальний полет.
Сычуаньским вином
Я развеял бы грустные думы –
Только нет ни гроша,
А в кредит мне никто не дает.