На главную страницу

АЛЕКСАНДР РЕВИЧ

1921, Ростов-на-Дону — 2012, Москва

До войны учился в г. Орджоникидзе (ныне Владикавказ) в военном училище, вышел из него лейтенантом – и сразу попал на фронт. Вскоре очутился в немецком плену, бежал, добрался до “своих”, в результате в декабре 1941 года им занимался Особый отдел Южного фронта, позже переименованный в СМЕРШ. Следом – штрафбат, тяжелое ранение, восстановление в офицерских правах, ордена, демобилизация после третьего ранения. Как поэт-переводчик стал активно печататься с начала 50-х годов, издал несколько сборников оригинальных стихотворений; стихи писал и по-польски, и в Польше эти стихи печатали, но до сборника дело не дошло. Хотя в переводе Ревича (с подстрочника) отдельными книгами выходили то филиппинские, то адыгейские классики, главным делом его жизни стал сперва перевод книги Верлена “Мудрость”, а позже – полный перевод "Трагических поэм" великого поэта-гугенота Агриппы Д'Обинье, много лет валявшийся в умирающем издательстве "Художественная литература” и лишь в конце 1996 года вышедший роскошным изданием в “Присцельсе”; за эту работу Ревич был удостоен Государственной премии России. Редкий случай полной самореализации творческих сил – зрелым мастером Ревич стал на шестом десятке. Но не зря одним из главных его учителей был Шервинский, по собственному признанию, достигший творческой зрелости лишь к семидесяти годам.


ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ГЁТЕ

(1749-1832)

* * *

Когда в бескрайности природы,
Где, повторяясь, всё течет,
Растут бесчисленные своды
И каждый свод врастает в свод,
Тогда звезда и червь убогий
Равны пред мощью бытия,
И мнится нам покоем в Боге
Вся мировая толчея.

ЛЮДВИГ ТИК

(1773-1853)

* * *

        Брел в мечтах я на прогулке,
Иногда глядел вокруг,
В тихом вешнем переулке
Повстречал красотку вдруг.
– Ты, мой ангел, ждешь кого?
– Жду я друга своего.

        – Пожелай – я другом буду,
Стану верным, дам обет.
– Белый свет пройди повсюду,
Но таких, как друг мой, нет.
– Ты возьми меня на срок.
Верность часто нам не в прок.

        – Не целуй меня, уйди же!
Не хочу! Какой нахал!
Не уйдешь – возненавижу!
Так никто не поступал!
Поцелуй мне твой постыл,
Ведь силком не будешь мил.

        – Но твои как вишни губы,
И лобзанья словно мед,
Как твои мне ласки любы,
Поцелуешь – нет невзгод!
Трону сердце – слышу стук.
Сколько счастья, сколько мук!

        – Перестань! Как сердце стало
Биться под твоей рукой!
Нет, мне вовсе не пристало
Голову терять с тобой.
Всё искал ты к сердцу путь,
А теперь лобзаешь грудь.

        – Если сбросить без изъятья
Юбки, ленты, весь наряд,
Ты, свободная от платья,
Станешь краше во сто крат.
Помни: всё, что ни надень,
На тебя бросает тень.

        О, когда бы знали люди,
Что скрывает твой покров!
Полноту прелестной груди
Обласкать мой взор готов,
Видеть блеск колен и плеч,
С бедер пояс твой совлечь.

ТЕОДОР АГРИППА Д’ОБИНЬЕ

(1552-1630)

* * *

Осточертело мне транжирить мой досуг,
Свободу продавать мне больше неохота,
На что-то уповать и ублажать кого-то,
Во имя долга быть одним из верных слуг.

Мне больше по душе пустынный горный луг,
Ночлег под скалами и мрак под сводом грота,
Густая сень лесов, где нега и дремота,
Где столько отзвуков рождает каждый звук.

Принцесс увеселять и принцев надоело,
И даже мой король, который то и дело
Мне дарит милости, увы, постыл и он.

От почестей и ласк держаться бы подале,
Не надо их совсем, уж лучше быть в опале,
Чтоб не кричал никто, что я хамелеон.

СТЕФАН МАЛЛАРМЕ

(1842-1898)

ЦВЕТЫ

Потоки золота в лазури небывалой
И снег небесных звезд, невинный белый цвет,
Как чаши полные, ты в первый день срывала
Для девственной земли, еще не знавшей бед.

И шпажник огненный, лишь с лебедем сравнимый,
И лавр божественный – гонимых душ покров,
Чуть розовеющий, как пальцы серафима
В стыдливом свете зорь, который так багров.

И гиацинт, и мирт в свеченьях, в искрах сада,
И розу нежную, как женственная плоть,
В душе безжалостную, как Иродиада,
Которая нас в кровь готова исколоть.

Ты лилиям дала их цвет, их грустный иней,
Который, закружась над вздохом пенных вод,
Сквозь дымный горизонт, сквозь этот ладан синий
К рыдающей луне задумчиво плывет.

Тебе несут хвалу и систры и кадила,
Тебя, пречистая, восславил райский сад!
И высь вечерняя, как эхо, повторила
Любой горящий нимб и восхищенный взгляд.

О мать, зачавшая в своем безгрешном лоне
Цветы, качающие будущий фиал,
Те чаши, полные смертельных благовоний
Певцу бесцветных дней, который так устал.

* * *

Каким шелкам в провалах лет,
Где множество химер истлело,
Сравниться с наготою тела
В глубинах зеркала? О нет!

Знаменам порванным побед
Бахвалиться не надоело;
В поток волос твоих несмело
Я прячу глаз счастливых свет.

Мой рот, ему так мало надо,
Приникнуть к плоти – вся услада,
И он, твой царственный супруг,

В волнах волос, в расплаве лавы,
Как яхонт, дух испустит вдруг,
Глуша последний возглас славы.

ПОЛЬ ВЕРЛЕН

(1844-1896)

ЗАКАТЫ

Ранний сумрак матов,
Свет зари тосклив,
Льется грусть закатов
На просторы нив.
Тянет грусть закатов
Тихий свой мотив,
Прошлое упрятав,
Сердце усыпив.
Сновиденьем странным
Призраки парят
В зареве багряном,
Как в песках закат,
Долгим караваном,
Как в песках закат,
Их уходит ряд
В зареве багряном.

КАСПАР ГАУЗЕР ПОЕТ

Пришел я робким сиротой
К вам, люди, в каменные стены.
Что я принес? Лишь взор смиренный
Да нрав беззлобный и простой.

Я муку в двадцать лет познал,
Был обуян любовной жаждой,
Тянулся к женщинам, но в каждой
Лишь отвращенье вызывал.

Без родины, без короля
И доблести не удостоен;
Мечтал я пасть в бою, как воин,
Меня не приняла земля.

Я опоздал прийти сюда.
Иль поспешил? И вот мне кара.
За душу бедного Гаспара
Молитесь, люди, иногда!

КАЛЕЙДОСКОП

Эта улица, город – как в призрачном сне,
Это будет, а может быть, всё это было:
В смутный миг всё так явственно вдруг проступило...
Это солнце в туманной всплыло пелене.

Это голос в лесу, это крик в океане.
Это будет – причину нелепо искать,
Пробужденье, рожденье опять и опять.
Всё как было, и только отчетливей грани:

Эта улица, город – из давней мечты,
Где шарманщики мелют мелодии танцев,
Где пиликают скрипки в руках оборванцев,
Где на стойках пивнушек мурлычут коты.

Это будет, как смерть, неизбежно: и снова
Будут щеки в потеках от сладостных слез,
Будет хохот рыдающий, грохот колес,
К новой смерти призывы, где каждое слово

Так старо и мертво, как засохший цветок.
Будет праздничный гомон народных гуляний,
Вдовы, медные трубы, крестьянки, крестьяне,
Толчея, городской разноликий поток,

Шлюхи, следом юнцы, в пух и прах разодеты,
И плешивые старцы, и всяческий сброд.
Будут плыть над землею пары нечистот,
И взмывать карнавальные будут ракеты.

Это будет как только что прерванный сон,
И опять сновиденья, виденья, миражи,
Декорация та же, феерия та же,
Лето, зелень и роя пчелиного звон.

ПАСКОЕ ПРИМОВИЧ

(ок.1565-1619)

* * *

Фигли строила ты двум молодцам в сутанах.
        Сколько мне пришло на ум мыслей нежеланных!
Или вправду промеж вас шашни? О Создатель!
        Всё проведает сейчас грозный настоятель.
Он таков, душа моя, – все пред ним робеем,
        Словно малая змея перед лютым змеем.
Как ты терпишь, ангел мой, черноризцев рядом?
        Уж меня ты удостой благосклонным взглядом.
А тебе я послужу честно, без обману,
        Днем и ночью госпожу ублажать я стану.

АДАМ МИЦКЕВИЧ

(1798-1855)

БАЙДАРЫ

Гоню я скакуна, и он летит, как птица;
Долины, скалы, лес мелькающей чредой,
Как за волной волна, бегут передо мной;
Потоком образов я тороплюсь упиться.

Весь в мыле бедный конь, на горы мрак ложится,
И под покровом тьмы померк простор земной,
Но, словно в зеркале разбитом, мир дневной –
Поток лесов и скал – в моих глазах дробится.

Спит мир, лишь я не сплю. Спускаюсь к морю с гор;
Грохочет черный вал, на камни набегая;
Склоняюсь перед ним и руки распростер;

Обрушилась волна, в глубины увлекая;
Я жду, что разум мой, как в омуте ладья,
Закружится на миг в пучине забытья.

АЛУШТА ДНЕМ

С горы упал туман, как сброшенный халат.
Шумит, намаз творя, пшеница золотая,
Кладет поклоны лес, порой с кудрей роняя,
Как с четок дорогих, рубин или гранат.

В цветах земля. Цветы взлетают и парят:
Алмазным пологом все небо закрывая,
Порхают бабочки, как радуга живая,
И сушит стрекоза крылатый свой наряд.

Лишь там, где лысый кряж глубоко вдался в море,
Отпрянет и на штурм идет опять волна,
Угрозу для земли тая в своем напоре.

Как тигра хищный глаз, мерцает глубина.
А дальше – гладь и блеск, и в голубом просторе
Играют лебеди близ мирного челна.

ПИЛИГРИМ

Передо мной страна волшебной красоты,
Здесь небо ясное, здесь так прекрасны лица.
Так почему ж душа в далекий край стремится,
В былые времена влекут меня мечты?

Литва! Своей листвой мне слаще пела ты,
Чем соловей Байдар, чем юная певица;
Бродя среди болот, умел я веселиться,
А здесь не веселят ни рощи, ни цветы.

Какою прелестью манит земля чужая!
Так отчего ж грущу, со вздохом вспоминая
Далекую мою, подругу давних лет?

Она в родном краю, куда мне нет возврата,
Где все ей говорит, как я любил когда-то.
Вздохнет ли обо мне, на мой ступая след?

ЮЛИУШ СЛОВАЦКИЙ

(1809-1849)

* * *

Друзья, надел земли мне дайте в Польше,
Хотя б клочок, коль много запросил!
И друга дайте, одного – не больше,
Чтоб духом был свободен, полон сил,
И вместе с ним – две равных половины –
Мы явим людям образ двуединый.

Вы дайте мне одну из малых звезд, –
Пускай мелькнет кометой среди мрака
И над лесами свой расстелет хвост,
Означив смерть лишь одного поляка.
Я силу неземную обрету,
Расправлю крылья, взмою в высоту.

Когда молюсь я, лежа как распятье,
За человека, за родимый край,
Я слышу: скачут рыцари – о братья! –
Мне видится смятенье вражьих стай.
Под звезды сам бегу, как бесноватый,
Глумятся звезды надо мной: куда ты?

О дьявольский, холодный звездный свет!
Меня твоя сражает укоризна.
В беспамятстве твержу какой-то бред,
Мне чудится, что в пламени отчизна.
Разбрасываю тысячи огней,
Но это пламя лишь в груди моей.

ВЛАДИСЛАВ БРОНЕВСКИЙ

(1897-1962)

ВЕТРЯНЫЕ МЕЛЬНИЦЫ

Ветер опутал их черные руки,
рвут они тучи и день изо дня
кружатся, крутятся в бешеном круге
и заглушают крик воронья.

Шибче, быстрей исполинские взмахи,
грудь деревянная дышит с трудом,
вербы косматые мечутся в страхе,
жмутся лачуги, поросшие мхом.

Кружатся, крутятся, вертятся крылья,
говор их кажется мне ворожбой,
тьме и ветрам они путь проторили,
тащат за космы туман полевой.

Тучи-мешки высыпают на жернов
рыжих закатов серу и медь,
сумрак мукою густою и черной
падает в звездное небо, как в сеть.

Солнце потоки кровавые лижет,
в пене закатной скрывается день,
крылья чернеют крестами, и вижу –
кем-то распята на них моя тень.

Душат ее до утра и тиранят
черные руки, остры, словно крик...
..........................................................
В красное небо, подобное ране,
прыгнула тень и растаяла вмиг.

КОНСТАНТЫ ИЛЬДЕФОНС ГАЛЧИНСКИЙ

(1905-1953)

ЛИРИЧЕСКИЙ ДИАЛОГ

– Как любишь ты меня? Ответь!
– Отвечу.
– Ну как?
– Люблю тебя, когда мерцают свечи.
И в солнечных лучах. И в шляпе. И в берете.
В театре. И в пути, когда навстречу ветер.
В малиннике, в тени березок и сосенок.
Когда работаешь, когда вздохнешь спросонок.
Когда яичко разбиваешь ловко,
И если падает при этом ложка.
В такси. В автобусе. Пешком. В повозке.
На ближнем и на дальнем перекрестке.
Когда причесываешься. И в час веселья.
И в миг тревоги. И на карусели.
В горах. И в море. В ботах. Босиком.
Вчера. Сегодня. Завтра. Ночью. Днем.
Весной, когда летит к нам ласточка с приветом.
– А летом любишь как?
– Люблю, как сущность лета.
– А осенью, когда всё в тучах, всё уныло?
– И даже если зонтик ты забыла.
– Ну, а когда зима оденет окна в иней?
– Люблю, как пляску пламени в камине.
У сердца твоего согреться я могу.
А за окном снега. Вороны на снегу.