На главную страницу

АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ

1907, Елизаветград – 1989, Переделкино Московской обл.

Автор, вероятно, самого горького стихотворения о советском занятии поэтическим переводом, и стихотворение это нужно процитировать целиком:

ПЕРЕВОДЧИК

Шах с бараньей мордой – на троне.
Самарканд – на шахской ладони.
У подножья – лиса в чалме
С тысячью двустиший в уме.
Розы сахаринной породы.
Соловьиная пахлава.
Ах, восточные переводы,
Как болит от вас голова.

Полуголый палач в застенке
Воду пьет и таращит зенки.
Все равно. Мертвеца в рядно
Зашивают, пока темно.
Спи без просыпу, царь природы,
Где твой меч и твои права?
Ах, восточные переводы,
Как болит от вас голова.

Да пребудет роза редифом.
Да царит над голодным тифом
И соленой паршой степей
Лунный выкормыш – соловей.
Для чего же я лучшие годы
Продал за чужие слова?
Ах, восточные переводы,
Как болит от вас голова.

Зазубрил ли ты, переводчик,
Арифметику парных строчек?
Каково тебе по песку
Волочить старуху-тоску?
Ни жива шипит, ни мертва.
Ах, восточные переводы,
Как болит от вас голова.

О подобном отношении к переводам вслух говорили многие советские поэты-переводчики, в стихах сказал об этом прямо лишь Тарковский, чем и вызвал очень резкий ответ Александра Гитовича, смысл которого сводился к тому, что с нелюбимой женой лучше всего развестись, Тарковский переводил с трудом и без любви к делу, но прекрасно поставленный поэтический голос и безупречный слух не позволяли ему халтурить. Восточные монорифмы он передавал двустишиями и, может быть, был прав, хотя такой метод, как заметил С. В. Шервинский, арабских поэтов иранизирует. Весьма многочисленные и часто очень талантливые ученики Тарковского поэтическим переводом не занимаются и к делу этому относятся с презрением – не ищите их на страницах этой антологии. Но весь третий том собрания сочинений Тарковского составлен из переводов.




АБУ-ЛЬ-АЛА АЛЬ-МААРИ

(973-1057)

* * *

Добивается благ только тот, кто привык
И в горячке держать за зубами язык.

Обернется грехом торопливая речь,
А молчанью дано от греха уберечь.

Если низкий вознесся превыше горы,
То высокий – посмешище смутной поры.

Ты, что хочешь бежать от невзгод, не спеши!
Что ни дом – ни одной беспечальной души.

Нет под кровлями необесчещенных жен,
Сын Адама багряным вином опьянен.

Скоро в нищей одежде правитель страны
Снидет в царство, где нет ни дворца, ни казны.

* * *

Он юлит и желает успеха во всем.
Было б лучше тебе повстречаться со львом!

Обманули тебя: ничего, кроме зла,
Эта дружба коварная не принесла.

Если ты не бежишь от людей, почему
При тебе ни лисицы, ни волка в дому?

Не теряй головы при нашествии бед.
Ты преступней, чем твой многогрешный сосед;

Ты встаешь на рассвете для мерзостных дел,
Хоть немало в ночи совершить их успел.

Море зла на погибель нам сотворено:
Умирая от жажды, уходишь на дно.

* * *

Муж приходит к жене, ибо страсть отягчает его,
Но от этого третье родится на свет существо.

И пока девять месяцев будут друг друга сменять,
Истомится под бременем тяжким страдалица-мать.

К тем извечным стихиям она возвратится потом,
От которых мы все родословную нашу ведем.

МАХТУМКУЛИ (ФРАГИ)

(ок.1730 – 1780-е гг.)

ЖИЗНЬ

Смотрите: прельщаясь мирской суетой,
Спеша, вереница людская проходит.
Сын праха, гадая по книге святой,
Блаженство за грош уступая, проходит.

На правого мир ополчается вдруг,
Впивается в сердце его, как недуг;
Иса, не касаясь протянутых рук,
Целительный лик отвращая, проходит.

Кто – с чистой душою отходит ко сну,
Кто – в грязь упадет, кто – взлетит в вышину,
Кто – всё промотав, кто – родную страну
Ограбив от края до края, – проходит.

Иные становятся жертвою ссор;
Кто – братом своим возведен на костер,
Кто – бедствуя дома, кто – чуждый простор
В скитаньях своих озирая, – проходит.

Кто – с царским венцом на высоком челе,
Кто – с грозным мечом и в походном седле,
Кто – лютой чумою летя по земле,
Родимый народ попирая, – проходит.

У тех – розовеют гранаты в саду,
Те – стонут, а эти – молчат и в бреду,
Пылают в огне, коченеют во льду;
Сквозь сердце заноза стальная проходит.

Себя не познав, умирает иной;
Иной – избалованный долей земной;
Один – предвкушая огонь смоляной,
Другой – наслаждения рая, – проходит.

Кто – женской красою свой взор ослепив,
Кто – волей смиряя свой страстный порыв,
Кто – помыслы к правде святой устремив,
Кто – истиной пренебрегая, – проходит.

Кто – с темными ямами мертвых очей,
Кто – не досказав сокровенных речей,
Кто – лик открывая чернее ночей,
Кто – светлый свой лик закрывая, – проходит.

Скиталец, терзавшийся из году в год,
Скупец, не рассыпав любовных щедрот,
Бедняк, не изведав, как сладостен мед,
Безумец, отраву глотая, – проходит.

Кто пал, кто взлетел, кто дурен, кто хорош, –
В чьей правде потомкам откроется ложь,
Чьих внуков и правнуков не перечтешь,
Чье лоно что глина сухая, – проходит.

Кто – счастье бросая в пустыне мирской,
Кто – цели коснувшись горячей рукой,
Кто – с ложа взывая с предсмертной тоской,
Кто – суетный мир обегая, – проходит.

Кто – душу продав и согнувшись в дугу,
Кто – сгинув, как тать, на чужом берегу, –
А верный – не выдав отчизны врагу,
Во славу ее погибая, – проходит.

И знает Фраги: возвращается в прах
Жестокий властитель и странник в песках.
Слеза на ресницах иль смех на устах –
Но жизнь – и одна и другая – проходит.

САДОВНИК

Не пресытился мир потаенною горечью слез,
у меня в пламенеющем сердце его тысяч заноз.

Слишком долго я спал, не гулял я в моем цветнике,
Поглядел поутру – не узнал увядающих роз.

И сказали мне розы: «Садовника мир полонил,
За высокие горы и синие реки унес».

И темницу его по горам я искал, как Меджнун,
И гонимою ланью с откоса взбегал на откос.

У темничных ворот, обессилев, упал я, и страх,
Словно ветер, коснулся моих поседевших волос.

И султану темницы я вымолвил: «Освободи!»,
И слова его были исполнены ядом угроз.

И султан повелел: «Заточите раба моего!»
И Фраги захлебнулся нахлынувшей горечью слез.

ВАЖА ПШАВЕЛА

(1861-1915)

БЫЛ В ГОРАХ...

Был в горах, с вершины видал
Мир, припавший к дальним отрогам,
На груди светила держал,
Как пророк, беседовал с богом.

Мысль о благе мира была
Для души единственной мерой,
Жизнь и смерть во имя его
Были правдой моей и верой.

А теперь я спускаюсь вниз.
Тьма глотает меня в ущелье,
Злые думы с душой сплелись,
Сирым разумом завладели.

Сверху вниз брести наугад
Горе мне! как тяжко и томно...
Слезы не исцелят меня
На равнине этой бездомной.

О, зачем я себя обрек
На погибель без воздаянья
И сошел с горы? Чтобы стать
Тщетной жертвой? Чашей страданья?

ГРИГОЛ АБАШИДЗЕ

(1914-1994)

НИ ДОЖДЯМИ, НИ ВИХРЕМ

Есть любовь изначальная,
Оправданье вселенной,
Все мы кости игральные
Красоты несравненной.

Не щедра ты, избранница,
Не полна твоя мера.
Что ни делай, останется
В сердце твердая вера.

Листья сорваны грозами,
Перепутаны бурей,
Но забрезжит над лозами
Проблеск чистой лазури.

Он дождями не смоется,
Вихрем он не сотрется.
Сердце думами кроется,
С горя песня поется,

Празднуй, неблагосклонная,
Я на праздник не прошен,
Я, как ветка зеленая,
Милой под ноги брошен.

Мерь нещадною мерою,
Осуди эту ересь:
В красоту твою верую
И умру, не изверясь.

ЕГИШЕ ЧАРЕНЦ

(1897-1937)

СКИТАЛЬЦЫ НА МЛЕЧНОМ ПУТИ

И так мы живем, что нельзя нам не жить.
                     А. Фет

Два бездомных скитальца на Млечном Пути,
Два скитальца в изодранной ветхой одежде,
Бремя наших скорбей мы привыкли нести,
Доверяясь неясной мечте и надежде.
Полюбили мы сердца случайный порыв
И видения в пору вседневных скитаний
И, в бессонных глазах навсегда сохранив
Многозвездное небо в блаженном тумане,
Мы проходим теперь по дорогам Земли,
Сны покинувших Землю приняв как наследство,
И растаяло облачком серым вдали
Наше смутное и безотрадное детство.
Расточилось, растаяло детство, как бред,
Мы домой не вернемся, мы долго блуждали,
И попятной дороги на свете нам нет,
Потому что нам грезятся дальние дали,
И теперь нам единственный свет бытия –
Беспрерывные, вечные поиски цели,
Многоцветные мы исходили края,
И сердца наши страстью, как жертва, горели.
Но глаза не увидели солнц золотых,
И сердца наши светлой не встретили дали,
И глаза неотступно в глазах у других
Златотканое звездное небо искали,
Млечный Путь, беспредельную даль – и светил
Торжество, и пространства сиянье благое.
Взор безжизненных глаз наши души студил,
Пламя сердца гасил равнодушной золою,
Преисполнилось сердце мое, и хвалу
Небесам вознести я желал, и не знаю,
Почему я пою про докучную мглу
Дней моих, заплутавших в томленье без края.
Опочило сказанье на дне моих глаз
О блаженстве в кругу синевы без предела,
О взаимовлияниях звездных рассказ,
И бесплодное сердце мое затвердело.
Нас не понял никто, и смешило людей
Наших пристальных глаз голубое свеченье,
И глумились над пламенем наших страстей,
Уходили, душе не даря утешенья.
И со смехом от нас отвернулась родня,
С нами только блудницы делили печали,
И разумные нас обходили, браня,
Лишь безумцы вполголоса нас привечали.
Не беда, что в безумье мы дни провели
И что мы задыхаемся, будто в дурмане.
Озаренные светом высоких мечтаний,
Мы покинем – счастливые – лоно Земли.

* * *

И для меня прервется путь земной,
Когда-нибудь глаза и мне закроют,
Забудут песни, сложенные мной,
И в землю плодородную зароют.

И так же будет солнце бытия
Для нив и рощ творить благодеянья,
И не поверит даже мать моя
В недолгое мое существованье.

И каждая простится мне вина,
И я сольюсь, растаяв легким дымом,
С преданием, как наши времена
Величественным и неповторимым.