На главную страницу

ДИНА ОРЛОВСКАЯ

1925-1969

Немного найдется в русской переводной поэзии произведений, способных конкурировать известностью с “Бармаглотом” Льюиса Кэрролла в переводе Дины Орловской, близкой родственницы Маршака, отдавшей свою короткую жизнь почти исключительно переводам англоязычной поэзии, многие из коих увидели свет лишь после ее смерти (ирландские баллады), многие не изданы и поныне; не видел я опубликованными и ее очаровательные автобиографические рассказы. Когда Нина Демурова в 1966 году приступила к переводу обеих прославленных сказок Кэрролла, то для перевода стихов – вставных, порой очень длинных, особенно в “Зазеркалье” – она пригласила Орловскую; было решено готовые переводы Маршака тоже использовать. Все “главное” Орловская успела перевести, но ранняя смерть оборвала работу, и заканчивать ее пришлось человеку другого поколения – Ольге Седаковой. Именно эта “Алиса” пришла в читательском сознании на смену некогда чаровавшей детей “Алисе” Оленича-Гнененко, не упразднил ее и более поздний, очень удачный перевод Александра Щербакова. Творческие замыслы переводчицы явно шли дальше, сохранился ее перевод “Песни садовника” из последнего романа Кэрролла “Сильвия и Бруно” (традиционно числившемся у нас в неудачах Кэрролла, пока в 2003 году роман все-таки не вышел в русском переводе Андрея Голова – и работа Орловской в нем была использована). Наследие Орловской невелико, но его влияние на оригинальную русскую поэзию – через Кэрролла, пожалуй, обратно пропорционально его размерам.


ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ

(1832-1898)

БАРМАГЛОТ

Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове .

О бойся Бармаглота, сын!
Он так свирлеп и дик,
А в глуше рымит исполин –
Злопастный Брандашмыг!

Но взял он меч, и взял он щит,
Высоких полон дум.
В глущобу путь его лежит
Под дерево Тумтум.

Он стал под дерево и ждет.
И вдруг граахнул гром –
Летит ужасный Бармаглот
И пылкает огнем!

Раз-два, раз-два! Горит трава,
Взы-взы – стрижает меч,
Ува! Ува! И голова
Барабардает с плеч!

О светозарный мальчик мой!
Ты победил в бою!
О храброславленный герой,
Хвалу тебе пою!

Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве.
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.

МОРЖ И ПЛОТНИК

Сияло солнце в небесах,
Светило во всю мочь,
Была светла морская гладь,
Как зеркало точь-в-точь,
Что очень странно – ведь тогда
Была глухая ночь.

И недовольная луна
Плыла над бездной вод
И говорила: "Что за чушь
Светить не в свой черед?
И день – не день, и ночь – не ночь,
А все наоборот".

И был, как суша, сух песок,
Была мокра вода.
Ты б не увидел в небе звезд –
Их не было тогда.
Не пела птица над гнездом –
Там не было гнезда.

Но Морж и Плотник в эту ночь
Пошли на бережок,
И горько плакали они,
Взирая на песок:
– Ах, если б кто-нибудь убрать
Весь этот мусор мог!

– Когда б служанка, взяв метлу,
Трудилась дотемна,
Смогла бы вымести песок
За целый день она?
– Ах, если б знать! – заплакал Морж. –
Проблема так сложна!

– Ах, Устрицы! Придите к нам, –
Он умолял в тоске. –
И погулять, и поболтать
Приятно на песке.
Мы будем с вами до утра
Бродить рука в руке.

Но Устрицы преклонных лет
Не выплыли на зов.
К чему для странствий покидать
Страну своих отцов?
Ведь можно дома в тишине
Прожить в конце концов.

А юных Устриц удержать
Какой бы смертный мог?
Они в нарядных башмачках
Выходят на песок.
Что очень странно – ведь у них
Нет и в помине ног.

И, вымыв руки и лицо
Прохладною водой,
Они спешат, они ползут
Одна вослед другой
За Плотником и за Моржом
Веселою гурьбой.

А Морж и Плотник шли и шли
Час или два подряд,
Потом уселись на скале
Среди крутых громад,
И Устрицы – все до одной –
Пред ними стали в ряд.

И молвил Морж: "Пришла пора
Подумать о делах:
О башмаках и сургуче,
Капусте, королях,
И почему, как суп в котле,
Кипит вода в морях".

Взмолились Устрицы: "Постой!
Дай нам передохнуть!
Мы все толстушки, и для нас
Был очень труден путь".
– Присядьте, – Плотник отвечал, –
Поспеем как-нибудь.

– Нам нужен хлеб, – промолвил Морж, –
И зелень на гарнир.
А также уксус и лимон,
И непременно сыр,
И если вы не против, то
Начнем наш скромный пир.

– Ах, неужели мы для вас
Не больше, чем еда,
Хотя вы были так добры,
Нас пригласив сюда!
А Морж ответил: "Как блестит
Вечерняя звезда!

Я очень рад, что вы пришли
В пустынный этот край.
Вы так под уксусом нежны –
Любую выбирай".
А Плотник молвил: "Поскорей
Горчицу мне подай!"

– Мой друг, их заставлять спешить
Отнюдь мы не должны.
Проделав столь тяжелый путь,
Они утомлены.
– С лимоном. – Плотник отвечал. –
Не так они вкусны.

– Мне так вас жаль, – заплакал Морж
И вытащил платок, –
Что я не в силах удержать
Горючих слез поток.
И две тяжелые слезы
Скатились на песок.

А Плотник молвил: "Хорошо
Прошлись мы в час ночной.
Наверно, Устрицы хотят
Пойти к себе домой?"
Но те молчали, так как их
Всех съели до одной.

ПЕСНЯ БЕЗУМНОГО САДОВНИКА

Ему казалось - на трубе
Увидел он Слона.
Он посмотрел - то был Чепец,
Что вышила жена.
И он сказал: "Я в первый раз
Узнал, как жизнь сложна".

Ему казалось - на шкафу
Красуется Павлин.
Он присмотрелся - это был
Сестры Невестки Сын.
И он сказал: "Как хорошо,
Что я здесь не один".

Ему казалось - о стихах
С ним говорил Олень.
Он присмотрелся - это был
Позавчерашний день.
И он сказал: "Мне очень жаль,
Что он молчит, как пень".

Ему казалось - Юный Клерк
По улице идет.
Он присмотрелся - это был
Не Клерк, а Бегемот.
Сказал он: "Звать его на чай -
Немаленький расход".

Ему казалось - Кенгуру
Играет в домино.
Он присмотрелся - то была
Японка в кимоно.
"Идите спать, - он ей сказал, -
Становится темно".

Ему казалось - Альбатрос
Вокруг свечи летал.
Он присмотрелся - над свечой
Кружился Интеграл.
"Ну что ж, - сказал он и вздохнул, -
Я этого и ждал".

Ему казалось - перед ним
Четверка Лошадей.
Он присмотрелся - это был
Зеленый Сельдерей.
"Вот так, - сказал он, - и всегда
Бывает у людей".

Ему казалось, что в углу
Лежит Пучок Травы.
Он присмотрелся - это был
Медведь без головы.
Сказал он: "Бедный, бедный зверь!
Он ждет еды. Увы!"

Ему казалось - папский Сан
Себе присвоил Спор.
Он присмотрелся - это был
Обычный Сыр Рокфор.
И он сказал: страшней беды
Не знал я до сих пор.

ДАУЭЛЛ О'РЕЙЛИ

(1865-1923)

МОРЕ! МОРЕ!

Лишь только Ксенофонтов легион
Из Персии, из гибельных песков
На берег вышел, сотни голосов
Вскричали "Море! Море!" Потрясен
Был каждый воин. Как в глуби времен,
Как в Аттике - у милых берегов, -
Был тяжек и протяжен гул валов,
И в сердце стоном отзывался он.

Так жизнь вела меня вперед, вперед,
Сквозь дебри Сущего. Мой путь земной
Был длинным и томительным. Но вот
Предстала Смерть, как море, надо мной.
Кричу я: "Море! Море!" Гул растет:
Я слышу громы вечности самой.

МОРЕ ТОСКУЕТ

Беснуется прибой вдоль берегов,
И вскрикивают птицы в серой мгле,
Издалека летящие к земле,
И гулок волн неугомонный рев.

Как приглушенный перекат громов
Над прахом царств. И, будто бы в золе,
На черном затонувшем корабле
Белеют кости древних моряков.

О дух кипящий! Ярость - твой покой.
Последний поцелуй и взмах руки…
Любовью оглушенный великан,

Что утолит извечный голод твой?
Земля и небеса твоей тоски
Унять не могут, гневный океан.

СЕРАФИН ХОСЕ ГАРСИЯ

(1908-1985)

МОЛИТВА

Боже правый! Ты правишь землей и небом.
Ты всесилен. Я в это, конечно, верю.
Ты захочешь - и блеск отберешь у молний
и немедля умолкнуть прикажешь ветру.

Верю, Боже, Ты создал вот эти звезды,
чтоб, как свечи, во сне они нам светили.
Над землею, одетой в глубокий траур,
каждый вечер выводишь луну в мантилье.

Верю - Ты наточил ягуару когти
и наполнил отравой змеиное жало,
сделал твердыми клювы орлов кровожадных,
но скажи, где прощенье Твое и жалость?

Как в Твое милосердие мне поверить?
Если Ты милосерден и вправду, Боже,
почему ты велел умереть любимой,
той, что царства небесного мне дороже?

Ты же знаешь, о Господи, как любил я!
Будто солнышко в сердце моем всходило
и душа расцветала весенним цветом,
как я только мечтой уносился к милой.

Словно утро была она. Словно зорька,
что встает, когда на небе звезды гаснут.
И веселой была, как звенящий улей.
И была, как цветок полевой, прекрасна.

А какой она доброй была и кроткой!
Ни упрека, ни жалобы, ни обиды
не рождалось в открытом и щедром сердце,
в этом ласковом сердце любвеобильном!

Как в Тебя она верила, как молилась!
"Отче наш" говорит перед сном, бывало,
а душа, переполненная любовью,
так и бьется в груди ее пташкой малой.

Ты убил ее. И не подумал, верно,
что я жил, как нам велено жить в Писанье.
Так за что посылаешь мне эту муку -
вечно свежую рану воспоминаний?

Я не верю в Твое милосердье, Боже.
Все, что дорого нам, Ты крушишь нещадно.
Вся Твоя беспредельная сила только
для того, чтобы нам приносить несчастья.

Ты зачем одарил нас горячим сердцем
и велел относиться с любовью к людям?
Сам же нас заставляешь страдать и плакать
и у нас отнимаешь, кого мы любим.

Разве могут утешить Твои обещанья,
что мы счастье найдем за порогом рая?
Если здесь, на земле, не даешь нам счастья,
для чего нам за гробом оно, не знаю!
4], Fri, 08 Oct 2004 00:00:20 GMT -->