ЭМИЛЬ ЛЮМКИС

1921, Киев – 1943, фронт под Киевом

Один из “поэтов, павших на Великой Отечественной войне", которых так любила издавать антологиями советская власть – и биография у них патриотическая, и гадости никакой от них можно не ждать, благо все дни “выполнили долг”. В случае с Люмкисом все было не так – даже в такой посмертной славе ему было отказано, то ли по неарийской фамилии, то ли, что более вероятно, не подвернулось вовремя никому его крохотное, чудом уцелевшее поэтическое наследие. Люмкис принадлежал к кругу киевлян, для которых русский и украинский языки были равно родными, – а ко времени окончания школы Люмкис свободно владел еще немецким и французским. В 1939 году он переехал в Москву, поступил на филфак ИФЛИ; вместе с институтом был эвакуирован сперва в Ашхабад, затем в Свердловск. К 1943 году он уже свободно знал польский, туркменский, турецкий; в том же году он добился призыва в армию хотя бы в качестве переводчика (до этого ему отказывали из-за очень слабого зрения). По иронии судьбы погиб Люмкис в боях за освобождение Киева. Из нескольких десятков неожиданно найденных стихотворений Люмкиса около дюжины составитель этой антологии определил как переводные, часть их печатается ниже. Вероятно, в лице Люмкиса мы лишились поистине незаурядного дарования, его не только его Грифиус, все еще почти не переведенный у нас, но даже Бодлер и Рембо убеждают читателя больше, чем переводы, сделанные иными прожившими долгую жизнь мастерами.


АНДРЕАС ГРИФИУС

(1616–1664)

* * *

Куда ни кинешь взор – все суетно и тленно,
Где храм стоял вчера – там ныне смерть и страх.
На торжищах пустых, в утихших городах
Свои стада пасет теперь пастух смиренный.

Огонь желания, пыл юности – мгновенно
Все гаснет. Не успев расцвесть, цветок зачах.
Все преходяще здесь, все обратится в прах –
Ты ныне властелин, а завтра раб презренный.

Хвалы и славы гул пройдет, как зыбкий сон.
О, жалкий человек, игралище времен,
К чему стремишься ты, коль все так скоротечно,

Все так обманчиво, все ветер, сон и тень,
И все своей чредой сойдут под гроба сень?
Ответствуй, сын земли: что существует вечно?

* * *

О, судно утлое, игралище морей,
Забава диких волн, ты все ж стремишься смело
Стрелою легкою над хлябью поседелой
В обетованный край, к мечте души моей!

Внезапно в полдень смерк блеск солнечных лучей,
Сверкали молнии, рвал ветер парус белый...
Я презрел сонм стихий, но немощное тело
Одряхло – рушатся обломки мачт и рей.

Воспрянь, усталый дух! Мы у брегов заветных.
Чего ж страшишься ты? От зол и бед несметных
Ты будешь отрешен незримою рукой.

Прощай, жестокий мир, бушующее море!
Приветствую тебя, моя отчизна! Вскоре
Я обрету горe блаженство и покой.

ВОКЛЕН ДЕ ЛА ФРЕНЕ

(1536–1606)

* * *

От сна постыдного, в котором ты почила,
Очнись, о, Франция, свою расправив грудь,
Раздоров гибельных рабынею не будь –
И возродится вновь твоей державы сила,

И отрешась тогда от немощи постылой,
Свободу древнюю и славу не забудь,
Но берегись, чтоб вновь на лжи позорный путь
Тебя толпа врагов обманом не склонила.

Ведь если взглянешь ты на летопись свою,
То вспомнишь, сколько раз уже в святом бою
Торжествовала ты над злобой иноземцев,

И если б не иуд презренная рука,
То никогда бы Рейн, свободная река,
На долы Франции не пропустила немцев.

ШАРЛЬ БОДЛЕР

(1821–1867)

БАЛКОН

Воспоминаний мать, сестра моя, подруга
Все наслаждения, весь мир, вся жизнь моя!
Я вижу вечера под синим солнцем юга,
Я вижу плоть твою в мерцании огня,
Воспоминаний мать, сестра моя, подруга!

В те освещенные камином вечера
(О, ночи при луне! О, звезды над балконом!)
По-матерински грудь твоя была добра,
Загадывали мы, о счастье нам суждением,
В те освещенные камином вечера.

Червонным золотом горят лучи заката,
В пространстве тишина и вечная любовь,
Потоком пряного густого аромата
С тяжелых кос и с плеч твоих вдыхал я кровь.
Червонным золотом горят лучи заката.

Нас укрывала ночь, как шелковая шаль,
И я искал во мгле твои зрачки, огонь их,
Дыханья твоего пил терпкую печаль,
Колени нежно сжав, как брат, в своих ладонях.
Нас укрывала ночь, как шелковая шаль.

Для счастья прежних лет я знаю заклинанья,
Все прошлое лежит свернувшимся клубком
У ног твоих – и нет сильней очарованья,
Чем в теле трепетном, чем в сердце молодом.
Для счастья прежних лет я знаю заклинанья!

О поцелуев дождь, сплетенье рук нагих,
Вернутся ли они из бездны, взору скрытой,
Как поднимается из глуби вод морских,
Круг солнца, брызгами в рассветный час омытый,
О, поцелуев дождь, сплетенье рук нагих!

ВЕЛИКАНША

Когда чудовища из плодоносных чресел
Природы-матери сходили в мир пустой,
Как королевы кот на пыльном шелке кресел,
Я б жить хотел вблизи гигантки молодой.

И в глубину души, как в океан огромный,
Я погрузился бы и замер недвижим,
Чтоб разгадать желаний пламень темный
В лазури вечной глаз по облакам густым.

И я бы созерцал великолепье тела –
О, холмы живота, которым нет предела!
А в летний день, когда от солнечных лучей

Устав, она легла б на диких прерий ложе,
Заснул бы мирно я в тени ее грудей
Ягненком у горы покатого подножья.

АРТЮР РЕМБО

(1854–1891)

ЗЕЛЕНЫЙ КАБАЧОК

Я шлялся восемь дней, я шел через деревню,
О щебень мостовых истер подметки я.
В зеленый кабачок, в дорожную харчевню
Я под вечер свернул, придя в Шарлеруа.

Я в темный угол сел и всласть расправил ноги.
Нехитрый свой узор сплетали надо мной
Обои на стене, а девка на пороге
Грудастым ангелом – вам не смутить такой –

Тогда явилась мне с насмешкою ленивой,
И ужин подала, и нацедила пива.
Как пахла чесноком и жиром ветчина!

Как в мясе розовом белело нежно сало!
Как кружка золотом червонным отливала,
В закатные лучи по край погружена!
4], Thu, 07 Oct 2004 23:59:59 GMT -->