На главную страницу

ИНЕССА ШАФАРЕНКО

р. 1918, Золотоноша – 1999, Санкт-Петербург

Одна из самых известных переводчиц ленинградской школы, жена и подруга Владимира Шора. Стихи Сент-Бёва в переводе Шафаренко – самая известная ее работа, поэтому они занимают большую часть приводимой ниже подборки. Надо заметить, что принципиальное противопоставление “ленинградской” школы перевода московской происходит отчасти оттого, что некоторых переводчиков из Питера в Москве не принимали на дух. К Шафаренко это не относится – ее всегда любили в Москве и печатали, когда могли. В “Литературных памятниках” вышли отдельным томом “Сады” (1782) совсем забытого ныне Жака Делиля – чуть ли не единственного друга Андре Шенье.


МАРСЕЛИНА ДЕБОРД-ВАЛЬМОР

(1786-1859)

ВОСПОМИНАНИЕ

Когда однажды, вдруг, он стал белее мела
И голос дрогнувший на полуслове стих,
Когда в его глазах такая страсть горела,
Что опалил меня огонь, пылавший в них,

Когда его черты, омытые сияньем,
Бессмертным, как любовь моя,
Мне в душу врезались живым воспоминаньем, –
Любил не он, а – я!

ВДАЛИ ОТ СВЕТА

Воспоминания, входите! Вас ждала я.
Я, как всегда, одна: меня пугает свет.
Но одиночества боюсь я, точно зная,
Что в тишине его мне утешенья нет.

Я плачу, как дитя, мать потеряв из виду,
Рыдает и зовет в испуге и в слезах.
Но в детском горе нет накопленной обиды,
Нет тяжкой памяти о прожитых годах,

Воспоминания, входите! Я вам рада!
Вы – мне отец и мать. В вас – радость детских грез,
В вас – нежность, и тепло, и грусть без капли яда,
Я улыбаюсь вам, не отирая слез.

Так приходите же! Несете вы с собою
Беспечность детских игр и чистых чувств исток,
Дни, солнца полные, и небо голубое,
Восторг влюбленности и жар девичьих щек.

И, словно бы во сне, я погружаюсь в волны
Любви, что некогда судьбу мою влекла,
Виденья светлые двоятся, счастья полны,
Как будто вкруг меня живые зеркала.

ШАРЛЬ-ОГЮСТЕН СЕНТ-БЁВ

(1804-1869)

НАДПИСЬ НА КНИГЕ РОНСАРА, ПОДАРЕННОЙ ВИКТОРУ ГЮГО

Да, друг мой, гений ваш поистине велик
И ваша мысль сильна, как мощный глас пророка;
В почтенье мы пред ней склоняемся глубоко,
Как, бурей согнутый, склоняется тростник.

Но вы к нам так добры, как будто каждый миг
Боитесь чем-нибудь поранить нас жестоко,
И дружески следит внимательное око,
Чтоб для обид у нас и повод не возник.

Так воин, весь в броне, суровый, медноликий,
Увидев малыша, зашедшегося в крике,
Его сажает в свой пробитый старый шлем,

Столь бережно обняв рукою загрубелой,
Что не сравниться с ним кормилице умелой
Иль нежной матери, заботливой ко всем.

ПОДРАЖАНИЕ ВОРДСВОРТУ

О, критик-острослов, не порицай сонет:
Шекспир свою любовь в нем воспевал порою,
Петрарка придал блеск его стиху и строю,
И Тассу облегчал он жизнь в годину бед.

Изгнаньем тяготясь, Камоэнс много лет
В сонетах изливал тоску, гоним судьбою,
И Дант любил его изысканность, не скрою,
Что в Дантовом венце цветка прелестней нет.

И Спенсер, возвратясь из сказочных скитаний,
Вложил в сонет всю грусть своих воспоминаний,
И Мильтон не избег его волшебных чар.

Хочу, чтоб должное у нас ему воздали:
Наш Дюбелле привез его из южной дали,
И в нем прославился бессмертный наш Ронсар.

ПОДРАЖАНИЕ ВОРДСВОРТУ

Нет, не любитель я в медлительной беседе
Зимою проводить глухие вечера.
Мне скучно слушать, как охотились вчера,
Каков был урожай... И кто мои соседи?

Охотник яростный, знаток вина и снеди,
Со сворою собак; ворчливая сестра
Судьи, да сам судья, нахмуренный с утра,
Да двое фермеров, с загаром цвета меди.

Предпочитаю я унылой болтовне
Сидеть совсем один в полнейшей тишине,
Смотреть, как темнота мой домик обступает,

И слушать у огня под хриплый ветра вой,
Да ставней хлопанье, да скрип над головой,
Как головни трещат и чайник закипает.

СОНЕТ

Упорно повторял я с самых ранних лет:
Любовь? – Нет, ни за что! Уж гнаться, так за славой:
Оставить в череде столетий величавой
Бессмертья своего живой и яркий след!

Потом твердил: смешон пустой любовный бред,
И славы ореол – один обман лукавый.
В безвестности, средь книг, отринув все забавы,
Я буду жить один, отшельник и аскет.

В те гордые слова я верил убежденно.
Но, как у нас весной в долине пробужденной
Внезапно тает лед и воды бьют ключом,

Я, увидав глаза и локоны Елены,
Забыл о мудрости, о славе вожделенной,
Растаял, словно снег под мартовским лучом.

* * *

Под ласкою лучей, осенней тишью ранней,
В прощальной ясности недолгих светлых дней
Как сладостно парить роям воспоминаний
Над пестротой лесов и синевой теней...

Так прелесть женщины, давно любимой нами,
Слегка увядшая, ее усталый взгляд
Тем привлекательней становятся с годами,
Что о непрочности земного говорят.

Так роза под конец, на стебле поникая,
Последний аромат щедрее отдает,
Так манит нас сильней, весь соком истекая,
Готовый с ветки пасть янтарный, зрелый плод.

РАВНИНА

Когда окончены и жатвы и косьба
И убраны с полей последние хлеба, –
Как ровная стерня бесцветна и уныла!
О, хоть бы изморозь с утра ее прикрыла!
А если б, уходя за желтый косогор,
К ней осень сквозь туман свой обратила взор,
Она б увидела средь серого пространства
Домишки жалкого убогое убранство –
Чиненой крыши скат под острием конька
За голой порослью густого ивняка
(Ни искры в очаге и ни дымка над крышей!),
Отвалы извести над ямой, а повыше
Три старых мельницы: стоят их жернова,
И крылья ветхие шевелятся едва;
А дальше, на холмах, над кровлями селений
Лес, не утративший еще листвы осенней
(Ведь если дуб один стоит среди полей,
То облетает он по осени быстрей,
Чем дуб в лесу, где все, друг друга защищая,
Стоят, как пред врагом одна семья большая);
Закатный бледный луч мелькает в нем светло,
Тогда как все внизу уже во мрак ушло.
Что дальше? – Черные куски земли под паром,
Все в мелких бороздах, проделанных ударом
Мотыги вековой – здесь не по средствам плуг, –
Да виноградники, да выкошенный луг
С обугленным пятном кострища посредине,
Слегка припудренным золою серо-синей;
Да паренек-пастух, который по жнивью
С горбушкою в руке ведет овец семью,
А пес у ног его, одно поднявши ухо,
Следит, как в борозде копается старуха;
Еще чуть далее – груженный тяжко воз:
Старик, свистя кнутом, везет себе навоз
По выжженной траве и по кустам колючим,
Давя кузнечиков под колесом скрипучим.
Все делом заняты: не до прогулок тут.
Вот разве что домой охотники бредут,
С утра до вечера прождав по доброй воле
Дичь, коей не было там никогда дотоле,
Да я, не торопясь, шагаю по полям
К любимым издавна столетним тополям.
4], Thu, 07 Oct 2004 23:59:36 GMT -->