На главную страницу

ЮРИЙ АЛЕКСАНДРОВ

1914 — 1990

Окончил Первый медицинский институт в Москве в 1938 году; с первых дней войны в июне 1941 года и до августа 1945 года (на Дальневосточном фронте) — военный хирург. Как поэт впервые опубликовался в 1944 году в альманахе «Смоленск». После войны был практикующим хирургом в горном Таджикистане, позднее жил в Тарусе, где сблизился с Аркадием Штейнбергом, уговорившим Александрова, знавшего французский язык, заняться поэтическим переводом всерьез. Лучшей работой его в итоге стали переводы из Эмиля Верхарна, в большинстве своем опубликованные в начале 1970-х годов в БВЛ.


ЭМИЛЬ ВЕРХАРН

(1855—1916)

УМЕРЕТЬ

Багровая листва и стылая вода.
Равнина в красной мгле мала и незнакома,
Огромный вечер, там, над краем окоема,
Выдавливает сок из тучного плода.

И вместе с октябрем лениво умирая,
Пылающую кровь роняет поздний сад,
И бледные лучи ласкают виноград,
Как четки в смертный час его перебирая.

Угрюмых черных птиц приблизился отлет.
Но листья красные сметает ветер в груду,
И, длинные усы протягивает всюду.
Клубничные ростки кровавят огород.

И бронзы тяжкий гул, и ржавый лязг железа
Все ближе, но пока проходит стороной.
А лес еще богат звенящей тишиной
И злата у него побольше, чем у Креза…

Вот так, о плоть моя, мечтаю умереть —
В наплыве дум, лучей и терпких ароматов,
Храня во взорах кровь и золото закатов
И гибнущей листвы торжественную медь!

О, умереть, истлеть, как слишком налитые
Огромные плоды; как тяжкие цветы,
Повисшие теперь над краем пустоты
На тоненькой своей зелено-желтой вые!..

Для жизни на земле мы непригодны впредь.
В спокойствии немом лучась багряной славой,
Дозрели мы с тобой до смерти величавой,
Мы гордо ей в глаза сумеем посмотреть.

Как осень, плоть моя, как осень — умереть!

ЗАКОНЫ

Печален лик земли среди угрюмых зданий,
Где жизнь заключена в прямоугольный плен,
Где предопределен удел моих страданий
Всей тяжестью колонн и непреклонных стен.

Вот башенки наук, вот лабиринты права,
Где человечий мир в законы водворен,
Где мозг одет в гранит — и не посмеет он
Поколебать столпы священного устава.

Гордыня бронзы там нисходит с высоты,
Чугунная плита сдавила все живое…
О, сколько нужно дум и страстной чистоты,
Чтоб волновался ум, чтоб сердцу быть в покое —

Дабы оно могло багряный купол свой
Просторно изогнуть в глубокой, нежной сини,
Где б не посмело зло коснуться той твердыни,
Той мудрой доброты и ясности живой!

Но в бездне вечеров, уже чреватых бурей,
Лучами черных солнц охвачен башен ряд,
И мчатся тучи к ним толпою грозных фурий,
Швыряя молний блеск на крутизну громад.

И лунный желтый глаз великой лженауки
В тех небесах, куда устремлена сейчас
Готическая мощь, ужели не погас
От старости своей, от вековечной скуки?..

СТРАХ

Растет мой древний страх в равнине ледяной,
Где Пастырь Ноябрей трубит, безмерно старый.
Стоит он, как беда над робкою отарой,
Трубит он, клича смерть из глубины земной.

Над совестью моей, надо грустною страной
Трагический рожок напрягся в муке ярой.
Кричит он вдалеке, грозит он смутной карой
Над кровью ивняка, над стылою волной.

И овцы черные с клеймом багрово-красным
Вернулись под бичом тем вечером ненастным
В загон моей души, как скопище грехов.

Мой неуемный страх растет во мгле морозной,
Где в мертвой тишине трубит о буре грозной
Старейший изо всех жестоких пастухов.

СКОЛЬЗЯЩИЕ В НОЧИ

Ряды куртин и фонарей вдоль галерей,
В которых вьются так неторопливо
Шаги созданий, молчаливо
Несущих траур по душе своей…

На купола, на колоннады,
Воздвигнутые там и тут,
Отпугивая тьму, текут
Огней холодных мириады.

Пылает газ, и, как алмаз,
Вкрапленный в диадему ночи,
Любой светильник нежит очи,
Кого-то приводя в экстаз.

А круг воды в лучах голубоватых
Блестит, как днем,
И часть колонны, отраженной в нем,
Подобна торсу в медных латах.

Растут костры, как желтые кусты,
На площадях разбрызгав ртуть и серу,
Волшебной сделав атмосферу
И мрака раздробив пласты.

Громадный город блещет, словно море,
И волны электричества бегут
По всем путям, туда, где стерегут
Свое молчанье, с трауром во взоре,

Скользящие по грани темноты.
Они томятся, дожидаясь утра,
И держат в коготках из перламутра,
Как водоросли, сникшие цветы.

Скользят медлительно, влача воланы, рюши
И кружева, прикрывшие позор…
Они друг друга знают — с коих пор? —
Взаимные, болезненные души.

Они плывут, как будто по ковру,
Вздымая перья шляп и рыжие шиньоны…
У них свои жестокие законы,
Полузабывшие пути к добру.

На пальцах, сжатых в горьком исступленье,
В их перстнях дорогих под сенью галерей,
Подобные глазам ночных зверей,
Играют камни, пряча преступленье.

А их глаза ушли под бледный лоб.
Лишь иногда, безмолвной сватке рады,
Они так яростно вперяют взгляды,
Как будто гвозди забивают в гроб.

Но лбы — как белые повязки
На мыслях раненых. А губы — два цветка,
Что на воде качаются слегка
И сходятся почти без ласки.

Глаза понурые глядят,
Пустые, в пустоту без бога,
Хоть в сердце пламя и тревога,
И звон его — набат.

Я знаю женщин в траурных одеждах,
Но в туфельках нарядно-золотых;
А в косах, черных и густых,
Сверкает серебро, и на былых надеждах

Поставлен крест, и колкий остролист —
Их диадема. Траур тот, однако, —
Креп овдовевших без мужей, без брака,
Избравших путь, который лишь тернист.

И здесь, в ночи, глухой порой бесстрастья,
Наедине с трагической судьбой,
Они постигли все и плачут над собой,
Держа в руках ключи потерянного счастья.

Вдоль галерей, сверкающих, как млечный
Холодный путь, когда кругом — ни зги,
Скользят бесшумные шаги
Несущих траур бесконечный.

СМЕРТЬ

— Душа печальная моя,
Откуда, об руку с луною,
Пришла ты говорить со мною,
Последней правды не тая?

— Оттуда я, где огнекрылы
Дворцы зари, где ночь светла.
Смотри: я розы принесла
Для завтрашней твоей могилы.

— Душа бессмертная моя,
Ты знаешь: одержим я страхом
Однажды стать холодным прахом,
Уйти во мрак небытия.

— Но ты боишься только света,
Боишься вечной высоты,
Где жизнь и смерть свои цветы
Сплетают на челе поэта.

— Скажи, прекрасная моя:
Ты видишь время, призрак черный,
С косой в руке над этой сорной
Травой, которой стану я?

— Не бойся жалких привидений.
Не нам с тобой во тьме лежать.
В пространстве время удержать
Способен плодоносный гений!