А вспоминаешь ли о Лу об апельсинах ты
О тех что как-то зимним днем ты мне прислала в Ним
Сладчайших словно наша страсть со всем ее былым
Прекрасны в блеске золотом небесные плоды
Я их берег я так хотел их вместе съесть с тобой
Я ждал тебя и верил я что ты приедешь в Ним
Трофеи прожитой любви когда мы их храним
Гниют рука дрожит я ждал гнездится в сердце боль
И лишь один остался цел один лишь не загнил
Я взял его когда пришлось нам ехать шестерым
И он хранился у меня напоминая Ним
Но ссохлась кожура его и очень мал он был
Я ем его пока вершат снаряды свой полет
И он изыскан как любовь что озарила Ним
Настою солнца он сродни и рифмам золотым
О несравненный вкус любви о крошечный мой плод
Воспоминанье это плод былого вкусный дар
Я съел и уничтожил всё что слито с ним одним
Иначе ль мог бы я забыть любовь и бедный Ним
Я съел и плоть и кожуру весь золотистый шар
Лу вспоминай хоть иногда об апельсине ты
Что был как бедная любовь как благодатный Ним
Сладчайший словно наша страсть со всем ее былым
Мне остается апельсин и странные мечты
* * *
Взгляд предавшей любовницы нежный и пылкий
Словно странный снаряд
Знала б ты как зовут верховую кобылку
У которой похоже твой взгляд
Помни Лу что Лулу имя славной лошадки
Масти рыжей она
Зад как спелое яблоко круглый и гладкий
Для езды под седлом создана
Я хочу чтобы ты свою мерку прислала
Мерку пальца точь-в-точь
Для тебя изготовлю кольцо из металла
Чье название ужас и ночь
ВЕЙККО КОСКЕННИЕМИ
(1885-1962)
ГРЕБЕЦ НА РЕКЕ АУРА
Под Аурским мостом плывет
в своей лодчонке утлой
пловец на розовый заход,
в туман багряный, смутный.
Гребет неспешною рукой
к ночлегам звездным, росным;
всему на свете дан покой,
но не усталым веслам.
Проходят дни, идут века,
всё призрачно, всё бренно,
но лишь воды и челнока
движенье неизменно.
ПРОСТАЯ ПЕСЕНКА
У межи на бугре гул от мельницы шел
и сушились рыбацкие сети –
здесь рыбачил рыбак, хлопотал мукомол,
год за годом трудились соседи.
Здесь в залив заходил косяками лосось
и зерно с жерновами браталось,
счастье в труд их вошло, пронизало насквозь –
и с обоими так и осталось.
Только души они отравили себе –
злая зависть взрывалась, как порох,
и взывали они то и дело к судье
в пограничных раздорах и спорах.
И обиды в сердцах умещались едва,
и от гнева года не спасали,
пока пели веселую песнь жернова
и в заливе лососи плясали.
Но на стыке владений их, прямо из вех,
дуб, законов не знающий, вылез,
он вознес свою крону зеленую вверх,
корни мощные в землю пробились.
Не ответит судья, кто хозяин ствола,
утвердившегося горделиво;
дочь бугра рассказать бы про это могла
или сын работяги-залива.
Над заливом ночные сошлись облака,
успокоились мельницы крылья,
дочка мельника, сын молодой рыбака
сердце сердцу под дубом открыли.
Так украдкой они под листвой молодой,
там, где злоба и зависть кипели,
над отцовской, наследственной, давней враждой
тайный мост перекинуть сумели.
КЁССИ АХМАЛА
(1889-1918)
КОЗЫРИ
Была вся жизнь картежною игрою –
Кто победил, тот, стало быть, и прав,
Кто карту сверху козырем покроет,
Живет, других как липку ободрав.
Так жили баре, заплывая салом:
"Мы – короли, мол, мы – имущий класс!"
Пока народ спокойно не сказал им:
"Взгляните-ка, а козыри – у нас!
Эй, господа, на стол кладите карты,
Пора кончать дурацкую игру;
Пройдохи, толстосумы, бюрократы,
На свалку вас! Вы нам не ко двору.
Мы были врозь – вы били нас вчера,
Теперь мы вместе – баста, шулера!"
ТАТУ ВЯАТЯЙНЕН
(1898-1937)
РАЗДУМЬЯ ПРОХОЖЕГО
Жизнь уныла,
Жизнь убога,
Монотонна,
Как дорога.
Тяжек, странен
Жизни шорох,
Как похож
Умалишенных.
Путь сужая
Постепенно,
Пешеходов
Давят стены.
Цели, где вы?
Где вы, цели?..
Видишь – звезды
Заблестели.
Лишь оттуда
Свет сигналит
В мир, который
Мраком залит.
Здесь мечтаю
Лишь о звездах,
К ним стремлюсь я
В светлый воздух!
Собираю
Неба дань я –
Малый отблеск
Их сиянья,
Чтобы звезды
Улыбнулись
Тем, кто смотрит
В темень улиц.
ХЕЛЬВИ ХЯМЯЛЯЙНЕН
(1907–1998)
ЛИРА
Как сердце ореха, белеет луна.
Звезды поблекли.
Дорога трудна.
Женщины в селах детей несут,
Полные ведра несут с молоком,
Я свою лиру тащу на весу,
Грубо сколоченную молотком.
Рядом кружатся, струны клюя,
Незрячие птицы Небытия.
Бремя меда носит пчела,
Цветы согнулись под сладкой ношей,
Я лиру несу – ведь не женщина я из села,
Не июльская женщина с бронзовой кожей.
Деревянную, тяжкую, грубую лиру
По дороге поэта я тащу торопливо.
Задыхаясь, бреду, и одежда пылится,
Словно зерна, звуки бросаю я,
И струны клюют златоглавые птицы,
Незрячие птицы Небытия.
ХЕЛВИ ЮВОНЕН
(1919–1959)
БЕРЕСТЯНОЙ КОВШИК И РОДНИК
В сумке есть хлеба кусочек,
слушай, пойдем-ка со мной!
В майском лесу из-под кочек
брызжет родник и бормочет
в ковшик берестяной.
Тропкой извилистой ноги
сами несут тебя в лес;
нет у проезжей дороги
столько таких вот чудес:
тихо краса осеняет
травы, деревья, кусты,
в клювах у птиц оседает
запах и вкус красоты.
В сумке есть хлеба кусочек,
слушай, пойдем-ка со мной!
В майском лесу из-под кочек
брызжет родник и бормочет
в ковшик берестяной.
КОРОЛЕВСКИЙ СИНИЙ ЦВЕТ
Стрелок, весь в синем, цвета королевского,
прицелившись, пробил навылет яблоко;
но получил не девушку, на голову
поставившую плод, в тумане утреннем,
в веселом шуме ярмарочной площади,
а только приз – корзину, щедро, доверху
наполненную яблоками спелыми,
в тумане утреннем, на ярмарочной площади,
стрелок, весь в синем, цвета королевского.