БАЛЛАДА О ТОЛСТУХЕ МАРГО

Слуга и "кот" толстухи я, но, право,
Меня глупцом за это грех считать:
Столь многим телеса ее по нраву,
Что вряд ли есть другая, ей под стать.
Пришли гуляки – мчусь вина достать,
Сыр, фрукты подаю, всё, что хотите,
И жду, пока лишатся гости прыти,
А после молвлю тем, кто пощедрей:
"Довольны девкой? Так не обходите
Притон, который мы содержим с ней".

Но не всегда дела у нас на славу:
Коль кто, не заплатив, сбежит, как тать,
Я видеть не могу свою раззяву,
С нее срываю платье – и топтать,
В ответ же слышу ругань в Бога мать
Да визг: "Антихрист! Ты никак в подпитье?" –
И тут пишу, прибегнув к мордобитью,
Марго расписку под носом скорей
В том, что не дам на ветер ей пустить я
Притон, который мы содержим с ней.

Но стихла ссора – и пошли забавы.
Меня так начинают щекотать,
И теребить, и тискать для расправы,
Что мертвецу – и то пришлось бы встать.
Потом пора себе и отдых дать,
А утром повторяются событья.
Марго верхом творит обряд соитья
И мчит таким галопом, что, ей-ей,
Грозит со мною вместе раздавить и
Притон, который мы содержим с ней.

            Посылка

В зной и в мороз есть у меня укрытье,
И в нем могу – с блудницей блудник – жить я.
Любовниц лучших мне не находите:
Лиса всегда для лиса всех милей.
Отрепье лишь в отрепья и рядите –
Нам с милой в честь бесчестье... Посетите
Притон, который мы содержим с ней.

ОБРУБКИ ЗМЕИ

Ибо сказано мудрецами: "Не отдавай сердца своего преходящему".

                     Саади, "Гулистан"

Не освежает сон мне воспаленных щек,
            Я плачу дни и ночи,
С тех пор как потушил моей Альбейде рок
            Ее газельи очи.

Всего пятнадцать лет, стыдлива, как весна,
            Вся – искренность, вся – шалость...
И, тщась прикрыть рукой нагую грудь, она
            Мне ангелом казалась.

Однажды, проходя пустынною тропой
            Вдоль моря в бухте горной,
Остановился я над раненой змеей,
            Зелено-желто-черной.

На дюжину частей стальное острие
            Изрезало ей тело,
И пена, долетев по ветру до нее,
            От крови розовела.

Обрубки алые то вдруг вились кольцом,
            То бились вновь о щебень,
И мрачно отливал тяжелым багрецом
            Пурпурный прежде гребень,

И все эти куски, от шеи до хвоста,
            С неистовством напрасным
Тянулися один к другому, как уста
            Пред поцелуем страстным.

В сердечной глубине к несчастной твари я
            Исполнился участья,
Но, пламенем зрачков блеснув, рекла змея
            Тысячезубой пастью:

"Жалей себя, поэт! Не так мой жребий строг,
            И казнь моя короче
Затем, что потушил твоей Альбейде рок
            Ее газельи очи.

Твоя душа, как я, попала под топор,
            И лишь воспоминанье
Навек распасться ей мешает до сих пор,
            Продлив ее терзанья.

Твой гений, что взрастал так легок, так могуч
            И, ласточки быстрее,
То мчался над землей, то плыл над толщей туч,
            На вольных крыльях рея,

Ударом расчленен, низринулся с высот,
            И тянутся обрубки
Друг к другу перед тем, как их в себя всосет
            Песок, от крови хлюпкий".

ЯВЛЕНИЕ

Печалилась луна, курилися цветы,
И лили в синие их венчики альты
Свои беззвучные рыданья, что незримо
В слезах смычком со струн свергали серафимы.
В тот день я в первый раз поцеловал тебя.
Моя мечтательность, терзать меня любя,
Пьянилась горестью, остатком благовонным
От урожая грез, который в сердце сонном
Был собран, не успев похмельем горьким стать.
По дряхлой мостовой один я брел опять,
Когда из сумерек, улыбкой осиянна
И с солнцем на челе, явилась ты нежданно,
Как фея детских снов, что представала мне,
Ребенку-баловню, в полночной тишине,
Роняя по пути, вся – свет, из рук небрежных
Охапки звезд, больших, душистых, белоснежных.

ВЗДОХ

К тебе, о кроткая сестра, – к челу, где лег
Осенних грустных снов желтеющий мазок,
И к ангельским очам с их зыбкостью небесной
Летит моя душа, как шлет фонтан безвестный
Из сада вздох в Лазурь, что каждый миг бледней,
В Лазурь усталую октябрьских ясных дней,
Которая в пруды, где лоно вод зеркально
И листья медные, кружась в тоске прощальной,
Вычерчивают свой холодный след на нем,
Неторопливо льет янтарь косым лучом.

* * *

Синеет небо в вышине,
            Покоем дышит.
Каштан над кровлей в вышине
            Листву колышет.

Звонят к обедне за окном
            Неторопливо.
На ветке птица за окном
            Поет тоскливо.

О Боже, мир и счастье тут
            И жизнь простая!
Шум городской стихает тут,
            В просторе тая.

Ответь, ответь, что сделал ты,
            Слезу смахнувший,
Что сделал с молодостью ты
            Своей мелькнувшей?

БАЛЛАДА О ВИЙОНЕ

Король поэтов голоштанных
Мэтр Франсуа Вийон, таков
Ты, заводила свалок пьяных,
Любитель шлюх и кабаков,
Что блещет вкруг твоих висков,
Седых от срама и лишений,
Волшебный ореол стихов,
Плут, сутенер, бродяга, гений!

Ребят пропащих, в чьих карманах
Не сыщешь даже медяков,
Ты вдохновлял в их дерзких планах.
Чуть из-за этих пустяков
Не угодив в числе воров
На рель, где сек бы дождь осенний
Твой труп и сверху и с боков,
Плут, сутенер, бродяга, гений!

Наплюй на критиканов рьяных,
Искателей чужих грешков!
Ведь и грязнуху в юбках драных,
Свою Марго на пять пудов
Всех славных дам былых веков
Прекрасней, чище и нетленней
Ты сделал чародейством слов,
Плут, сутенер, бродяга, гений!

            Посылка

Бессмертен будь к стыду врагов
Твоих немеркнущих творений,
Король поэтов-босяков,
Плут, сутенер, бродяга, гений!

БЕСПЕЧАЛЬНАЯ СМЕРТЬ

Спокойно умереть в тяжелый летний зной,
Когда натруженное сердце источает,
Как гроздь набрякшая, что ветерок качает,
Сок сладострастия, пурпурный и хмельной;

Спокойно умереть, омыв прохладой тело,
В зеленые глаза тенистых рощ вперясь,
В неувядающей вселенной растворясь
И юность сохранив, хоть жизнь и пролетела;

Уйти, как солнце в час, когда оно с высот
Пронзает сумерки стрелою золоченой,
И чувствовать, что ты в родное канешь лоно
Где вечную любовь душа твоя найдет;

Уйти и в смертном сне на вспаханной равнине
Дать сбыться таинству тех сил, что наяву
Преобразят тебя во влагу, хлеб, траву;
Уйти, чтоб мир тебе стал ближе, чем доныне.

* * *

Как я в уснувшее лицо боюсь впериться!
            Мне лжет его покой.
Твой сон – Египет, ты – усопшая царица
            Под маской золотой.

В какие пропасти из-под нее упорно
            Твой тусклый взгляд скользит,
Едва лишь ночь любви, бальзамировщик черный,
            Тебя преобразит?

О утка дикая моя, оставь иные
            Столетья и моря,
Чтоб обрело твое лицо черты былые,
            Вновь надо мной паря!

ВАЛЬС ДВАДЦАТИЛЕТНИХ

Годен мерзнуть, мокнуть, по снегу ползти,
Годен жить в землянках, спину гнуть под ранцем,
Годен к маршам, грязи, крестному пути
Годен к страху, к пулям, к тем полночным танцам,
На которых будешь ты плясать, сынок,
Под нечеловечий джаз, как я когда-то,
Годен жрать початый крысами кусок,
Годен к легендарной участи солдата.

Солнце новобранцев встало из-за крыш.
Вальс двадцатилетних! Кружится Париж.

Годен гнить в траншеях, спирт глушить чуть свет,
Уходить в разведку под огонь отсечный,
Годен к тьме, пронзенной вспышками ракет,
К юности погибшей, к ржавчине сердечной,
Годен быть любимым, годен умирать,
Кровью истекая под дождем в тумане…
Вам, солдаты-дети, не в кроватках спать,
А в могиле братской, вырытой заране.

Вальс двадцатилетних рвется из бистро,
Эхом отдается в станциях метро.

Слышите вы песню, новобранцы сем-
надцатого года? Вам она известна.
Им, двадцатилетним, как когда-то всем 
Нам, – прости их, Боже, – кажется бесчестным
Головы на поле чести не сложить,
Краткому безумью не отдаться с жаром.
Что они о жизни знают? “Мама, жить –
Это просто: надо умереть не даром”.

Годен, годен, годен. Призван возраст мой –
Двадцать лет. Прощайте. Годен к строевой.

Снова над Парижем старый вальс плывет.
Покупают брошки у лотков танцоры –
Так велит обычай. Девушка поет.
Близки мне их двадцать лет, хоть мне за сорок.
На Монмартре, в Ванве, на Буль’Миш, в Нейи
Слово “годен” кружит, как припев. повсюду;
А с призывниками начинаю и
Сам я видеть в жизни форменное чудо.

Вальс двадцатилетних, прежний хмель струи.
Под тебя я снова сорок лет свои
          В год сороковой забуду.