На главную страницу

БОРИС КОЛЕСНИКОВ

р. 1922, Новороссийск — не ранее 1982

Советский специалист по американской, английской и шотландской поэзии, составитель нескольких антологий и избранных изданий (П. Б. Шелли, О. Уайльд, Р. Бёрнс и т.д.). Неизвестно, насколько серьезными были его занятия поэтическим переводом, однако выполненный им несколько сокращенный перевод поэмы шотландского классика Хенрисона «Басня о городской и сельской мышах» до конца ХХ века оставался единственной русской версией этого классического произведения.


РОБЕРТ ХЕНРИСОН

(ок. 1425 – ок. 1500)

БАСНЯ О ГОРОДСКОЙ И СЕЛЬСКОЙ МЫШАХ

Две серых мышки, две сестры
В разлуке много лет прожили…
Сбылись у старшенькой мечты:
Ее в столицу пригласили…
А младшую, случалось, били
За воровство с чужих полей:
Землицы не было своей…

Ей приходилось голодать,
От лютой стужи погибать,
Нередко жизнью рисковать…
Сестра ж ее забот не знала:
Налогов, пошлин не платила,
Богатство нагло наживала,
Куда ей вздумалось – катила…

Но, нахватав добра чужого,
Внезапно мышка захандрила:
Уж сколько лет лица родного
Она вокруг не находила –
И вот, внезапно заспешила,
К себе в деревню собралась,
С клюкой, босая поплелась

По тайным путаным тропинкам,
Через болота, через лес,
Кололи лапки ей былинки,
И мех весь на боках облез,
Когда зверек сквозь вереск лез.
Но вот знакомая нора:
– О, милый друг, проснись, пора!

Сестра навстречу ей спешит,
Ее в объятья заключает,
Смеется, плачет, тормошит,
То захохочет, то вздыхает;
Дары ей старшая вручает,
Затем, обнявшись, входят в дом,
Вернее, в норку под полом.

Родительский был домик мал –
Из вереска и торфа сделан, –
Сухой и чистенький подвал,
В жару прохладный. Был он вделан
В огромный камень – в дождь там смело
Укрыться можно было, но
Мороз кусал их всё равно:

Ни дров, ни печки не имели,
Всю зиму, бедные, дрожали…
За шаткий столик сестры сели,
Меньшая бойко угощала,
Бобы, орехи предлагала;
Но старшая скривила рожу:
И это – хлеб насущный? Боже!

– Смеешься над сестрой ты милой?
– Жалею просто. Пища – яд.
– Мадам, – тут младшая вспылила, –
Мне мама часто говорила,
Что девять месяцев подряд
Она обеих нас носила
Под сердцем, – вот, дружок, в чем сила!

Тогда богачка улыбнулась:
– Прости, сестрица, не ругай,
Но, понимаешь, я втянулась,
Живу как Лорд (о чем узнай,
Но, чур, соседям не болтай!),
Орехом – зубы поломаю,
А от бобов – умру, я знаю!
…………………………………

Да пятница моя страстная
Роскошней вашей скудной пасхи!
И ждет тебя беда большая:
Ты и теперь совсем больная
От голодовок; без опаски
Идем со мной: в моих домах
Ты вечный свой забудешь страх…

По-королевски станешь жить,
Так при дворе не угощают:
Как Леди будешь есть и пить;
Нас мышеловки не терзают,
Ленивый кот не замечает,
Кухарки мясом закормили,
Его свирепость укротили…

Они лишь ночью в путь пускались,
А днем спокойно отдыхали
В глухом леске: они старались
Поменьше спать – всё избегали
Опасных встреч. Они страдали
От грязи, голода… но вот
Громада города встает…

Вот городская мышь ведет
Сестру на главную квартиру,
Их изобилие тут ждет:
Бочонки с маслом, формы с сыром,
Колбасы, кейки и пломбиры,
Севрюга, тёша и икра –
Кладовка доверху полна

Была. Вот стол они накрыли
И стали вольно пировать…
Сестра хозяйку всё хвалила:
– Подобных кушаний подать
Сам Лорд не смог бы… благодать
Тебя здесь божья осенила,
Спаси тебя Христос, друг милый…

И мышки вдруг развеселились:
То потанцуют, то споют;
Смеялись, прыгали, резвились,
Не чуя, что уже их ждут
Несчастья, слезы, что идут
На смену счастью: дверь открылась,
Фигура грозная явилась…

То был дворецкий – он спешил
И пир мышиный не заметил;
Гремя ключами, ворошил
В углу мешки и что-то метил;
Тут старшая, что было сил,
К норе секретной побежала,
Сестра же – в обморок упала.

Дворецкий вскоре вышел вон,
Оставив двери нараспашку,
И старшая, услышав стон
Сестры, приподняла бедняжку.
Рыдая, та стонала тяжко,
И, вздрогнув, друга отстранила,
И дико вдруг заголосила.

«Не надо, милая, молчи, –
Сестра ей ласково сказала, –
И слезы все свои утри» –
И блюда новые достала.
Но пить и есть сестра не стала:
– Твоих даров я не приму,
В деревню лучше побреду…

Но всё ж сестра ее склонила
К столу роскошному присесть,
На милость гнев она сменила
И собралась уже отъесть
Кусок от окорока – честь
Сметанке также оказать,
Затем, урча, медок слизать;

Как вдруг игрун наш, Гил-мурлыка,
Мяукнув, грозный, к ним вбежал;
В одну секунду, пискнув дико,
Хозяйка юркнула в подвал
(О щели той никто не знал),
Сестру покинув вновь в беде,
И ты, в предсмертной маяте,

Кота напрасно умоляла
И гордый род его хвалила;
Усатый рыцарь для начала
Ее подбросил вверх вполсилы;
Как бы готовя ей могилу,
Он лапой после придавил,
И вдруг (возможно ль) отпустил!

Тут мышка бросилась бежать, –
Кот – прыг – опять ее поймал,
Он мог бы вмиг ее сожрать,
Но от кухарки получал
Он столько мяса, требухи,
Яичек, сыра, щей, ухи,
Что есть он вовсе не желал,

Но думал только об игре…
Фортуна мышке улыбнулась,
Ее забросив в щель в стене;
Коту ж проказнику взгрустнулось,
Зевнув, он прочь пошел; на дне
Убежища лизала раны
Страдалица. Хозяйке ж странной

Вдруг показалась тишина.
Покинув свой тайник надежный,
Зовет вновь гостюшку она:
– Жива ль? Откликнись! Осторожно
На свет вновь показаться можно,
Гроза прошла, давай играть
И вновь беспечно пировать!

Со стоном младшая явилась,
Вся исцарапана, избита,
С насмешкой старшей поклонилась:
– Ну, угодила мне, сестра, ты!
–Здесь жизнь – как райские мечты!
– Но за такое изобилье
Беднягу до смерти прибили.

Чем так с опаской пировать,
Уж лучше нищенствовать дома,
Лишь богачам тут благодать,
А беднякам – несдобровать;
Спокойней будет на соломе
В убогой хижине им спать
И жизнью зря не рисковать…