На главную страницу

АХИЛЛ ЛЕВИНТОН

1913, Одесса - 1971, Ленинград

Окончил филологический факультет ЛГУ в 1940 году, был аспирантом В. М. Жирмунского; защитил диссертацию по раннему творчеству Э. Т. А. Гофмана в 1943 году. С 1946 года работал в Ленинграде старшим библиографом Публичной библиотеки и преподавал в Библиотечном институте. Арестован в 1949 году, амнистирован в 1954 году, реабилитирован в 1961 году. Наиболее известная работа А. Г. Левинтона - "Генрих Гейне. Библиография русских переводов и критической литературы на русском языке" (1958, на титуле - 1959), не утратившая своего значения и теперь. Помимо поэтических переводов из Ганса Сакса и Юлиуса Векселля известен и как автор нескольких ставших народными "авторских песен" (наиболее знаменитая - "Жемчуга стакан").


ГАНС САКС

(1494-1576)

СЕМЬ ЖАЛУЮЩИХСЯ ЖЕН

Однажды жарким летним днем
Я шел приветливым леском.
Мой путь привел меня к реке.
Там пышный луг невдалеке
Обильно был покрыт цветами,
Ручей струился меж камнями
Из рощицы, где до поры
Я схоронился от жары.
Тут позади, из чащи сонной,
Шумок донесся приглушенный.
Я поглядел туда, и вдруг
Семь жен увидел я вокруг
Источника, в тени лесной
Пережидавших летний зной.
Тогда, пробравшись за кустом,
Я к ним приблизился тайком.
И там, не проронив ни фразы,
Их задушевные рассказы
Подслушал, притаясь в тени.
Но как невеселы они!

Сначала слышно старшей слово:
"Взяла я мужа молодого.
Он первый год мне верен был,
А на второй мне изменил.
Ему во всем я подчинилась,
А он меня, скажи на милость,
Седою сукою зовет,
Меня насмешками гнетет.
Со всеми шлюхами в ладах,
Сидит в борделях, в погребках
И даже дома спит, ей-ей,
С прислугой собственной моей.
Недавно ночью нам ребенка
Подбросили, его пащенка,
Пришлось чужим дать на кормленье,
Мои ухлопав сбереженья.
И ко всему еще молчишь,
А он под нос мне тычет шиш.
Подружки, если есть в вас жалость,
Так посочувствуйте хоть малость".

Ей возразила молодая:
"Моя страшнее доля злая.
И стар и сед мой муженек;
Польстилась я на кошелек -
И вот сгубила цвет души;
Муж всё считает барыши,
Трясется, коль средь бела дня
Кто чуть посмотрит на меня.
Он вечно лается со мной,
От ревности совсем шальной.
Уж и словечком мне ни с кем
Не переброситься, за всем
Следит он, крадется, как мышь.
И со двора не убежишь.
Другим гулянье на уме,
А я как будто бы в тюрьме,
В окошко выглянуть не смею.
Я так, пожалуй, не успею
И молодостью насладиться…
Чем жить с ним - лучше утопиться".

Тут третья, чуть ли не в рогоже,
Сказала: "Господи мой Боже!
Да вы в довольстве и в чести.
Меня же сбившийся с пути
Супруг избавил от остатка
Веселья, чести и достатка.
Он ни о чем забот не знал,
Бессовестно ленив и вял,
Ему бы сиднем всё сидеть -
Работа, дескать, не медведь,
Не убежит, а сам приметен
Он только как любитель сплетен.
Забыл семью, забыл свой долг,
Готов у каждого взять в долг,
А как рассчитываться - тут
Он платит только через суд.
Всё на словах, а дела нет.
Хозяин дома сколько лет
Грозится вещи описать,
А ветренику наплевать!
Теперь ему ни в чем не верят…
Ах, кто беду мою измерит!"

Тут и четвертая подруга
Сказала: "Ну, а мой - пьянчуга!
В харчевне бражничает, жрет
И глушит водку круглый год,
По маленькой и по большой.
Домой придет свинья-свиньей.
И от него тогда, бывает,
Как от стервятины воняет.
Когда ж проспится, он опять
Дружков торопится сыскать.
Дорваться должен он до кружки,
Хоть дома нету ни полушки.
И вновь несет в шинок его,
А мне голодной каково
Сидеть с детьми, и хлеба ждать,
И знать, что нечего продать?
Ведь пропит в доме каждый гвоздь!
Вот как мне в жизни довелось".

Сказала пятая: "Игрок
Мой благоверный муженек.
Он часто, под покровом мглы,
В такие тянется углы,
Где греют руки шулера,
Где крупная идет игра.
Играет в кости, в карты; тут
Его как липку обдерут,
И он домой, как я ждала,
Придет раздетый догола,
И лается, и рвется к палке,
И от проклятий стонут балки.
Чуть скажешь слово - изобьет!
Прислуге тут же даст расчет.
В заклад он снес мои все платья,
Посуду, простыни, и спать я
Должна на сене, а меж тем
Мне этот дом обязан всем.
Но всё, что было, - всё пропало.
Что делать? Если бы я знала!"

Тут, вся в слезах, вопит шестая:
"Ох, счастья вовсе лишена я!
Все ваши пять мужей в одном
Соединилися в моем:
Блудит, играет, пьет, ревнует,
Ленится, божится, ворует,
Притом невежа, грубиян,
Ругается, как басурман.
Он в городе со всех концов
Понабирает сорванцов
И, с ними яростно дерясь,
Избитый, мордой роет грязь.
Крикун, задира и драчун!
Когда бы только карачун
Ему пришел! Я всей душой
Желаю этого порой.
Меня он лупит день и ночь,
Порой бегу я ночью прочь.
На виселицу бы его!
Не надо больше ничего".

И тут седьмая речь ведет:
"А мне чего недостает?
Мне страшно лишь перенести,
Коль муж задержится в пути,
На ярмарке ведя закупки,
И не спешит к своей голубке.
Других не знаю жалоб я:
Мне по сердцу моя семья,
Сперва муж дерзок был со мной,
Но я своею добротой
Его взяла - он стал иным.
Попробуйте и вы к своим

Добрее быть, чтобы помочь им,
А мы вот сплетней их порочим!
Сдается, для жены позор
Вести подобный разговор.
Добро и ласку обнаружа,
Вы переделаете мужа,
Хотя б он был и неудачник.
Так говорит Ганс Сакс, башмачник".

СЕМЬ ЖАЛУЮЩИХСЯ МУЖЕЙ

Забрел я как-то в погребок,
Чтоб на ночь пропустить глоток,
И семь мужчин увидел в зале.
Они сидели, выпивали,
Закусывали, веселясь,
О том, о сем разговорясь.
Тут были сплетни городские
И шутки грубые, мужские.
А под конец у раздраженных
Супругов речь пошла о женах:
Мол, бабы треплют языками,
Что не легко им с мужиками,
И если жизни путь не сладок,
То муж причина неполадок.
Жена ж невинный примет вид,
Мол, и воды не замутит.
Прислушавшись к беседе, живо
Я заказал полмерки пива
И перед печкой сел к огню,
Чтоб их послушать болтовню.

Сперва юнец набрался духу
Сказать: "Я в жены взял старуху,
Что пилит мужа день и ночь
За то, что он до баб охоч.
Но коль не верен я жене,
На ней вина, а не на мне.
Я с ней приветлив был сначала,
Она ж, как старый пес, рычала.
Ей добрых восемьдесят лет.
Так что же, - накопить монет
Я ей нанялся, сидя дома?
Уж лучше я пойду к знакомой.
Всё тычет деньги напоказ,
А я, болван, польстился раз,
Да вот и каюсь до сих пор…
Теперь вам ведом мой позор.
Но кто же мог предположить,
Что ей еще так долго жить!..
И первый вестник ее смерти
Мной будет награжден - поверьте!"

Старик ответствовал, вздыхая:
"А мне досталась молодая.
Польстился я на красоту,
Она ж готова за версту
Бежать от ласк моих постылых,
Словно любить меня не в силах.
Весь день пред зеркалом, в мечтах,
Разряженная в пух и прах,
Как рыцарь, ждущий посвященья,
Иль у окошка, без смущенья,
Стреляет глазками в ребят,
Что у дверей так и торчат.
А за шитье сажать попробуй,
Сейчас окрысится со злобой,
Пойдет к соседям, скажет: муж
Ревнив и стар да скуп к тому ж,
А если бы она ко мне,
Как верной следует жене,
Была б заботливей, нежней,
И я бы по-другому с ней…
Я холил, нежил бы ее…
А этак - что же за житье?"

Простецкий парень третьим был:
"А я лентяйку подцепил.
Оборвана, не бережлива,
Лохмата, мерзостно ленива.
А силы ей не занимать
На рынке языком трещать
И сплетни разносить о том,
Как у других поставлен дом.
Придешь обедать - в доме пусто:
Еще не куплена капуста,
Горох сгорел, другого нет,
Выходит, покупай обед!
А у крыльца навоз не тронут,
Такая грязь, что свиньи тонут.
За каждой дверью сор горой,
Не дом, а просто хлев свиной!
Работать и меня не тянет.
С такой женою разве станет
Наладить жизнь, устроить дом,
Коль ей хозяйство нипочем".

А самый тучный из мужчин
Сказал: "Жена мне господин.
Сперва я с ней был добряком,
Теперь же я под башмаком.
Все деньги у нее, и тут
Я в доме - как последний шут.
Я квочка, не мужчина боле.
Она живет в довольстве, в холе,
А мужу скаредный расчет,
Зато уж коль перепадет
Случайно мне, в отместку ей
Готов я ночь среди друзей
В харчевне до рассвета пить.
Тогда она пойдет скулить,
Что муж всегда вот так гуляет,
Сама же только то и знает,
Что думать о своих чепцах,
О юбках да воротничках.
А я работать ей не бык,
Коли она в дому мужик".

А пятым был беспутный малый:
"Друзья, вам всем уже, пожалуй,
Известно, что моя жена
Бывает что ни день пьяна.
Ей только б в погребок добраться:
Пропьет горшки, постель, матрацы,
А срамно коль на людях пить,
Домой закажет притащить
Тайком кувшинчик иль горшок,
Покуда хмель не свалит с ног.
А я сбегу и был таков.
Ищу друзей из игроков,
Хочу забыться за игрой.
А всё та пьяница виной!
Она - горшки, я - кружки бить…
Но сколько ж этак можно жить?
Она ведь выросла в шинках.
Теперь мы оба в дураках.
Я думал деньгами разжиться…
Ох, лучше б в Рейне утопиться!"

Усач шестым был из мужей:
"Нет хуже участи моей.
На изверге женился я,
Грызет меня жена моя,
Хулит, бранит, что б ни сказал,
Ни сделал и ни помышлял -
Всё не по ней! Она ворчит,
Кусает, щиплется, рычит.
Я для нее и плут и тать.
Так как же не накостылять
По шее ей? Но и тогда
Бегу я из дому всегда,
Гуляю ночи напролет.
А изверг мой за мной придет,
Сюда заявится, в трактир,
Честит на весь крещеный мир,
Чтоб все бежали от меня.
Так и живем, судьбу кляня.
Кирка и заступ в смертный час
Когда-нибудь помирят нас".

Последний - человек прямой -
Сказал: "Доволен я женой.
Вот разве только, что тучна,
Сперва стройней была она.
Я сам воспитывал ее,
У нас согласное житье.
Всегда друг другу уступаем
И ссор и склок совсем не знаем.
Вот так привлечь бы жен и вам
Сердечной ласкою, а там
За добродетель похвалить,
А за плохое пожурить.
Жена худая - злое зелье,
А добрая жена - веселье.
Чтоб мир в семье был укреплен,
Воспитывать должны вы жен.
За честным мужем и жена
Сама становится честна".