ЛЕВ ГИНЗБУРГ
1921, Москва – 1980, Москва
Воевал, потом окончил МГУ. Первую авторскую книгу – «Басни» Дарбни Аршавира – издал в Ереване в 1952 году. Позднее решил заняться исключительно переводами с немецкого. На протяжении 1960–1970-х годов был основным переводчиком так называемой поэзии ГДР, средневековой немецкой поэзии и, наконец, германской поэзии XVII века. Творческий метод Гинзбурга нередко допускал удвоение и утроение строк оригинала в переводе: к примеру, сонет Квиринуса Кульмана превратился в 37-строчное стихотворение, «Фуга смерти» Пауля Целана, в оригинале насчитывающая чуть больше 30-ти строк, – в стихотворение почти в 100 строк, число строк каждого из переведенных им с подстрочника фрагментов «Парсифаля» Вольфрама фон Эшенбаха по меньшей мере удвоено. Виктор Топоров пишет в воспоминаниях о Гинзбурге: «Переводчиком он был талантливым. Дьявольски талантливым. И, написав эти слова, я понял, что рассуждения о его негодяйстве неверны и неточны. Речь должна идти именно о дьявольщине, которую он привносил во всё, чем занимался. И поэтому дьявольски талантливым оказывалось само его негодяйство». Топоров много пишет о присущей Гинзбургу манере с помощью литературы сводить личные счеты со всеми, кто обидел его самого, его родственников и друзей его родственников. Составитель этого сайта, худого не замышляя, как-то раз назвал Гинзбурга «виртуозом на пиле», имея в виду узость творческого диапазона; кто не знает – на пиле играют обычным скрипичным смычком, а если игрок – виртуоз, он сыграет и «Серенаду» Шуберта, на пиле любила играть даже Марлен Дитрих. Гинзбургу эти слова передали, в итоге в Союз писателей, где секцией перевода авторитарно командовал Гинзбург, меня приняли лишь через три года после его смерти. В силу общественного положения и партийных связей по «антифашистской» линии, во многом построенной на вымышленных фактах «прозы», от Гинзбурга зависела жизнь его «коллег» по цеху перевода; теперь же «личностная» его часть как-то позабылась. Переводы Гинзбурга кто-то в Германии и по сей день именует «гениальными». Можно констатировать, что такая оценка несколько преувеличена. Явной неудачей среди его работ стали разухабистые «ваганты», сделанные не только без знания латыни, но и без понимания сути этой в целом совершенно клерикальной, лишь изредка «веселой» поэзии.
АНОНИМ
ЛИЛОФЕЯ
В древнем царстве подводном жил-был водяной,
Но манила его земля:
Он задумал сделать своей женой
Лилофею, дочь короля.
Он из красного золота выстроил мост
И, невесте богатства суля,
Вызывал на свиданье при блеске звезд
Лилофею, дочь короля.
Он коснулся белой ее руки
Красоту королевны хваля,
И пошла за ним следом на дно реки
Лилофея, дочь короля.
И тогда схватил ее водяной
(Словно горло стянула петля):
"Не уйдешь ты отсюда! Ты будешь со мной,
Лилофея, дочь короля!"
Миновало много ночей и дней,
В светлой горнице из хрусталя
Семерых родила ему сыновей
Лилофея, дочь короля.
Но однажды приснился ей странный сон -
Ей родная приснилась земля.
И услышала тихий церковный звон
Лилофея, дочь короля.
"Отпусти, отпусти меня, водяной!
Погляди, о пощаде моля,
В униженье и горе стоит пред тобой
Лилофея, дочь короля".
Но угрюмый супруг отвечает ей,
Плавниками в воде шевеля:
"Кто же вскормит моих семерых сыновей,
Лилофея, дочь короля?"
"Ах, не бойся, супруг, я вернусь назад,
Хоть мила и прекрасна земля.
Разве может покинуть невинных чад
Лилофея, дочь короля?"
И она восстала со дна реки,
И в весенние вышла поля.
"Здравствуй, - в ноги ей кланялись стебельки, -
Лилофея, дочь короля".
И вошла она тихо в Господень храм,
Небеса о прощенье моля.
"Здравствуй, - люди склонились к ее ногам, -
Лилофея, дочь короля".
Прибежала мать, прибежал отец:
"Ты пришла, нашу скорбь исцеля,
Так пойдем же скорее в родной дворец,
Лилофея, дочь короля".
Все светилось, сияло вблизи и вдали,
Пело небо, и пела земля,
Когда слуги в родительский дом привели
Лилофею, дочь короля.
Гости ели и пили всю ночь напролет,
Сердце сладким вином веселя:
Возвратилась домой из безжалостных вод
Лилофея, дочь короля.
Вдруг в окно кто-то яблоко бросил на стол,
То, внезапно сойдя с корабля,
Ищет, требует, кличет незримый посол
Лилофею, дочь короля.
"Пусть в огне это яблоко нынче сгорит!" -
Приговор свой исполнить веля,
Оробевшей служанке, смеясь, говорит
Лилофея, дочь короля.
Но невидимый кто-то ответствует ей:
"В светлой горнице из хрусталя
Семерых ты оставила мне сыновей,
Лилофея, дочь короля".
"Ты троих заберешь, я возьму четверых,
Пусть им родиной будет земля", -
Так она сыновей поделила своих,
Лилофея, дочь короля.
"я троих заберу и троих я отдам,
Но, сокровище честно деля,
Мы седьмого должны разрубить пополам,
Лилофея, дочь короля.
Все поделим: и ноги и руки его.
Ты возьмешь половину и я.
Что ж молчишь? Неужель ты боишься кого,
Лилофея, дочь короля?"
"Иль ты думал, мне сердце из камня дано?..
Ах, прощайте цветы и поля!
Чем дитя погубить, лучше канет на дно
Лилофея, дочь короля".
МАРТИН ОПИЦ
(1597-1639)
СРЕДЬ МНОЖЕСТВА СКОРБЕЙ
Средь множества скорбей, средь подлости и горя,
Когда разбой и мрак вершат свои дела,
Когда цветет обман, а правда умерла,
Когда в почете зло, а доброта - в позоре,
Когда весь мир под стать Содому и Гоморре, -
Как смею я, глупец, не замечая зла,
Не видя, что вокруг лишь пепел, кровь и мгла,
Петь песни о любви, о благосклонном взоре,
Изяществе манер, пленительности уст?!
Сколь холоден мой стих! Сколь низок он и пуст,
Для изможденных душ - ненужная обуза!
Так о другом пиши! Пора! А если - нет,
Ты жалкий рифмоплет. Ты больше не поэт.
И пусть тебя тогда навек отвергнет муза!
ПАУЛЬ ФЛЕМИНГ
(1609-1640)
ЭПИТАФИЯ ГОСПОДИНА ПАУЛЯ ФЛЕМИНГА, Д-РА МЕД,
КОЮ ОН СОЧИНИЛ САМ В ГАМБУРГЕ МАРТА 28 ДНЯ ЛЕТА 1640 НА СМЕРТНОМ ОДРЕ,
ЗА ТРИ ДНЯ ДО СВОЕЙ БЛАЖЕННОЙ КОНЧИНЫ
я процветал в трудах, в искусствах и в бою.
Избранник счастия, горд именитым родом,
Ничем не обделен - ни славой, ни доходом,
я знал, что звонче всех в Германии пою.
Влекомый к странствиям, блуждал в чужом краю.
Беспечен, молод был, любим своим народом...
Пусть рухнет целый мир под нашим небосводом,
Судьба оставит песнь немецкую мою!
Прощайте вы, Господь, отец, подруга, братья!
Спокойной ночи! я готов в могилу лечь.
Коль смертный час настал, то смерти не перечь.
Она меня зовет, себя готов отдать я.
Не плачьте ж надо мной на предстоящей тризне.
Всё умерло во мне... Всё... Кроме искры жизни.
АНГЕЛ СИЛЕЗСКИЙ
(1624-1677)
ИЗРЕЧЕНИЯ
Нет в мире ничего чудесней человека:
В нем Бог и сатана соседствуют от века.
______
Как быть мне, если всё во мне приют нашло:
Миг, вечность, утро, ночь, жизнь, смерть, добро и зло?!
______
Ты смотришь в небеса? Иль ты забыл о том,
Что Бог - не в небесах, а здесь, в тебе самом?
______
Бог жив, пока я жив, в себе его храня.
я без Него ничто, но что Он без меня?!
______
Постой! Что значит "Бог"? Не дух, не плоть, не свет,
Не вера, не любовь, не призрак, не предмет,
Не зло и не добро, не в малом Он, не в многом,
Он даже и не то, что именуют Богом,
Не чувство Он, не мысль, не звук, а только то,
О чем из всех из нас не ведает никто.
______
Спит праведник, во сне вкушая благодать.
А грешник молится и всем мешает спать.
______
Неутомимо то, что Господом зовут:
Его покой - в труде, в Его покое - труд.
______
Ты, грешник, сетуешь на то, что пал Адам?!
Не пал бы первым он - ты б сделал это сам.
______
Когда богач твердит о бедности своей,
Поверь ему: он прав - он нищего бедней.
______
Как совершенно всё, что вкруг себя мы зрим:
Стекляшка и алмаз, паук и серафим!
______
Ты царства Божьего всё требуешь от неба,
А сам для бедняка жалеешь корку хлеба!
______
Я, как Господь, велик. Бог мал, что червь земной.
Итак: я - не под Ним. И Он - не надо мной.
______
Так кто же я такой, творенье чьих я рук,
Предмет, и не предмет, и точечка, и круг?
ЗИГМУНД ФОН БИРКЕН
(1626-1681)
ОСЕННЯЯ ПЕСНЬ ФЛОРИДАНА
Загромыхали телеги, подводы.
Ну-ка! Живей! Начинаются роды!
Всё на сносях!.. И поля и сады
Ждут не дождутся мгновенья рожденья:
Сам Флоридан собирает плоды!
Лает, стреляет, гуляет охота.
Ну-ка, в леса, кому дичи охота!
Будет обед восхитительный дан!
И в упоенье мясо оленье
Жадно подносит к губам Флоридан.
Ну-ка, красотки - крестьянки, селянки,
Живо несите шесты да стремянки!
яблоки, груши сшибайте с ветвей!
Ждет Флоридан их - спелых, румяных.
Но и орешки он любит, ей-ей!
Ну-ка, за дело, друзья-рыболовы!
Сети да удочки ваши готовы?
Хоть не поспите вы целую ночь,
Стоит помаяться: рыбка поймается!
А Флоридан и до раков охоч!
Можно немало в течение суток
Понастрелять перепелок и уток.
Ну-ка! Живей! Не пропал бы запал!
Гляньте, ребятки: да там - куропатки!
А Флоридан в лебедицу попал!
Гнутся к земле виноградные лозы.
Будет вино, когда грянут морозы!
Будет веселье и будет гульба!
Давит давило. Чтоб грудь не давило,
Все обойдет Флоридан погреба.
Ну-ка! Живее! В поля! В огороды!
Пусть громыхают телеги, подводы!
Ну-ка, живее! В леса и сады!
В чаще целуйтесь, чем чаще, тем слаще,
Будьте здоровы! Не знайте беды!
Жарко пусть любится, сладко пусть спится,
Сладко пусть пьется (но так, чтоб не спиться!),
Пусть умножается ваше добро!
Вольно пусть дышится, складно пусть пишется!
Славьте мотыгу, клинок и перо!
Выпейте вдоволь и вдоволь поешьте!
Душу разгульною песней потешьте!
Дружно на праздник скликайте друзей!
Пляшет средь ора пьяного хора
Сам Флоридан с королевой своей!
СТЕФАН ЦВЕЙГ
(1881-1942)
БЛАГОДАРНОСТЬ ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТНЕГО
Сумрак льнет легко и сладко
К стариковской седине.
Выпьешь чашу без остатка -
Видишь золото на дне.
Но не мрак и не опасность
Ночь готовит для тебя,
А спасительную ясность
В постиженье бытия.
Всё, что жгло, что удручало,
Отступает в мир теней.
Старость - это лишь начало
Новой легкости твоей.
Пред тобою, расступаясь,
Дни проходят и года -
Жизнь, с которой, расставаясь,
Связан ты, как никогда...
ИОАХИМ РИНГЕЛЬНАЦ
(1883-1934)
АФИШНЫЕ ТУМБЫ
Афишные тумбы, возможно,
В чем-то сродни маякам:
Их дождь поливает безбожно,
Ветер сечет по бокам.
Но как их пестро наряжают!
И средь городской кутерьмы
Сулят они, ржут, угрожают
И лгут еще хлеще, чем мы.
Приходит злодей спозаранку
И варварски, как говорят,
Срывает, поставив стремянку,
Нарядный афишный наряд.
Затем с вдохновенной отвагой
Он кисть и ведерко берет,
Чтоб новою пестрой бумагой
Оклеить им зад и перед.
Театр... Выставка... "Всё для невесты..."
Сигары... Убийство... Режим...
Спорт... Церковь... Протезы... Протесты...
Рисунки и подписи к ним.
Нет, я в облаках не витаю:
Всё важным я здесь нахожу,
И всё, что я здесь прочитаю,
я дома жене расскажу.
Стихов не постиг ее разум,
Ей книги даются с трудом,
Но, внемля этим рассказам,
Она говорит мне: "Идем!"
Туда, где средь ливней шквальных
Афишные тумбы стоят
И много проблем весьма актуальных
Для любознательного современного человека в себе таят.
СТЕФАН ХЕРМЛИН
(1915-1997)
ПЕПЕЛ БИРКЕНАУ
Как ветер, как рой насекомых,
Как свежий ночной холодок,
Как облаков невесомых
Густой предрассветный поток,
Как скудная пища больного,
Как бабочки легкой пыльца,
Как в песне случайное слово,
Как снег на губах мертвеца,
Как в зыбкой воде отраженье
Мерцания звездных лучей, -
Легко, невесомо забвенье,
Как облако или ручей…
Над ржавою гнилью оврага
В смешении света и мглы,
Как клочья истлевшего флага,
Взметаются хлопья золы.
На трактах, телами мощенных,
Господствует чертополох.
Но в пепле неотомщенных
Отмщенья огонь не заглох.
Чтоб мы, вспоминая о прошлом,
Очистились в этом огне,
Земля, прикипая к подошвам,
"Запомни!" - взывает ко мне…
Как слово прощанья, прощенья,
Как тяжесть чугунной плиты,
Как накануне решенья
Внезапный прилив немоты,
Так тяжко воспоминанье
О них, кого больше нет…
Погибшие в газовой бане
Любили любовь и рассвет,
Стихи и ночные аллеи,
Где слышен дроздов разговор.
О память! Она тяжелее
Громоздких гранитных гор…
Но тех, кто хранит эту память, -
Их много, им нет числа.
Та память убийц достанет
Из всех нор, из любого угла.
Серый пепел витает над нами,
Мечется ветер сквозной,
Серыми семенами
Засеяв простор земной,
Чтоб внукам в предостереженье
Посев тот однажды взошел,
Чтоб легок он был, как забвенье,
Как память людская, тяжел.
Чтоб, глядя на эти всходы,
Миллионы людей земли
Во имя любви и свободы
От гибели мир берегли.
Ведь те, кто поверил в надежду,
Не устрашатся угроз.
В зеленую чудо-одежду
Рядятся ветви берез.
И голуби - шумные звенья -
Плывут над холмами золы,
Легки, как людское забвенье,
Как память людей, тяжелы.
ФОЛЬКЕР ФОН ТЁРНЕ
(1934-1981)
НА ЗАКОННОМ ОСНОВАНИИ
Папаша мой замерз близ Ленинграда -
лежал в снегу, от ужаса дрожа…
А я другой, мне многого не надо.
Я не из тех, кто жаждет мятежа.
Я врос в свое уютнейшее время,
покоем и порядком дорожа:
живу себе в согласии со всеми.
Я не из тех, кто жаждет мятежа.
И раз под солнцем отвели мне место,
я не хожу по острию ножа:
понявши тщетность всякого протеста,
я не из тех, кто жаждет мятежа.
Месил я глину и таскал я камни,
построил дом в четыре этажа.
Пусть в этом доме не нашлось угла мне -
я не из тех, кто жаждет мятежа.
Семейство в сборе: я, жена и дети.
Чаек горяч. И ветчина свежа.
Все остальное сказано в газете.
Я не из тех, кто жаждет мятежа.
Но часто сны мне не дают покоя:
полиция… решетки… сторожа…
Пожалуйте на плаху!.. Что такое?!
Я не из тех, кто жаждет мятежа.
Ведь знают все (трясусь как в лихорадке),
что, верою и правдою служа,
я… Тьфу ты черт! Проснулся! Все в порядке!
Я не из тех, кто жаждет мятежа.