ЛЮБОВЬ ЛИХАЧЕВА
1927, Москва - 1999
Окончила исторический факультет МГУ, тридцать лет работала в Библиотеке иностранной литературы, занимаясь составленем библиографических указателей болгарских и сербских писателей, писала стихи, занималась поэтическим переводом (почти исключительно с новогреческого языка), с 1986 года - член Союза писателей. Поэтический сборник Л. Лихачевой "Перекрестки" при жизни автора так и не увидел света. Стихи Лихачевой вошли в антологию "Вторая муза историка", М., Наука, 2003.
ГЕОРГОС СЕФЕРИС
(1900-1971)
НОЧЬ НА ПОБЕРЕЖЬЕ
Звезды живут в своем собственном мире,
Огоньки кораблей расплываются в море,
Из бездны мрака, душа моя кроткая, вырвись,
Измученная и обожженная горем.
Огоньки кораблей расплываются в море,
Ночь надо мною сгущается, странная и чужая.
Измученная и обожженная горем,
Душа моя, ты знаешь судьбу, что тебя ожидает.
Ночь надо мною сгущается, странная и чужая,
Черный шелк без огней замер, не шелохнется.
Только слышатся времени колебанья.
И что тебе будет отпущено, и что у тебя остается.
Черный шелк без огней замер, не шелохнется.
Только слышатся времени колебанья.
И что тебе отпущено, что у тебя остается,
Если молния страсти разрубит немое молчанье…
Только слышатся времени колебанья,
И качнется колонна железная у боли на грани,
Если молния страсти разрубит немое молчанье,
Даже во сне не найдешь ни слезинки, ни состраданья.
И качнется колонна железная у боли на грани,
Словно меч над тобою мгновенье взовьется.
Как упадет, как взорвется это молчанье
В бесплотной толпе, что змеей вкруг тебя обовьется.
Словно меч над тобою мгновенье взовьется
Как упадет, как взорвется это молчанье
В бесплотной толпе, что змеей вкруг тебя обовьется.
Нет ни неба, ни ангелов ликованья.
Как упадет, как взорвется это молчанье
В бессловесной толпе, что влачит свои дни, словно гири?
Нет ни неба, ни ангелов ликованья.
Звезды живут в своем собственном мире.
ОРЕСТ
камнем из пращи, камнем из пращи, камнем…
Сколько поворотов, кровавых кругов, сколько
черных рядов - люди, которые смотрят,
которые смотрели, как я, стоя на колеснице,
торжествующе поднимал руку,
и восхваляли меня громкими кликами.
Хлещет в глаза пена со взмыленных морд - когда эти кони устанут?
Ось трещит, ось дымится - когда загорится ось?
Когда оборвутся поводья, когда подковы
ступят наконец спокойно на землю,
на мягкую траву, где маки цветут,
где весной ты собирала ромашки.
Прекрасны были глаза твои, только не знали, куда смотреть.
Я тоже не знаю, куда смотреть, я, лишенный родины,
здесь состязаюсь - сколько еще кругов?
Подгибаются ноги: все слабей упираются в ось.
Ноги всегда подгибаются, если боги того пожелают.
И никто от этого не может уйти, как ни старайся.
Разве можно уйти от моря, которое тебя колыхало,
к которому ты стремишься вот здесь, на этой арене,
средь вражды и конского храпа,
среди камышей осенних, звенящих лидийским ладом.
Море, которое найти невозможно, как ни старайся,
сколько ни возвращайся назад к Эриниям.
Черные, неподвижные,
они молчат
и ничего не прощают.
САНТОРИН
Склонись, если сможешь, к темному морю,
забыв об отзвуках флейты, забыв о босых ногах,
которые топтали твой сон в жизни другой, утонувшей.
Напиши, если сможешь, на черепке последнем
день, место и имя
и кинь его в море, пусть он тоже утонет.
Нагими остались мы здесь на этом плавучем камне,
глядя, как острова возникают из моря,
глядя, как красные острова погружаются в глубину,
в свой сон, в наш сон.
Нагими остались мы здесь,
и весы в наших руках
склоняются к несправедливости.
Силы каблук, ничем не смущенная воля, расчетливая любовь,
предначертания, что созревают под солнцем,
путь судьбы: удар по плечу молодой ладони;
в том краю, что не смог устоять и рассыпался,
в том краю, что когда-то был нашим, -
лишь пепел, и ржавчина, и тонущие острова.
Жертвенники разбиты,
друзья забыты,
пальмовые ветви в грязи.
Дай, если сможешь, рукам своих странствий свободу
здесь, в закоулке времен, на корабле,
коснувшемся горизонта.
Когда уже брошена кость,
когда штык наткнулся на панцирь,
когда глаз твой сумел распознать врага,
когда в обнищавших душах
иссохла любовь;
и, оглянувшись вокруг, ты видишь вокруг, что окружен
кольцом подкосившихся ног,
кольцом безжизненных рук,
кольцом покрытых мраком очей;
Когда даже смерть
не можешь выбрать по сердцу
и подчиняешься зову -
волчьему вою, -
велению долга;
тогда,
если сможешь, дай рукам своим странствий свободу,
отбрось неверное время
и погрузись в глубину.
Погружается
поднимающий тяжкие камни.
МИКЕНЫ
Дай мне твои руки, дай мне твои руки, дай мне твои руки.
Чернели в ночи
вершины острые гор,
невидимый месяц светом своим заливал долину,
громоздились черные камни
за моею спиной.
И я увидел
жизнь свою, натянутую как струна,
начало, конец,
мгновенье последнее -
руки мои.
Поднимающий тяжкие камни погружается в глубину.
Камни эти я поднимал, сколько хватало сил,
камни эти любил я, сколько хватало сил,
камни эти - судьбу мою.
Раненный в самое сердце собственной моею землею,
отравленный собственной моею одеждой,
осужденный собственными моими богами -
камнями этими.
Я знаю - они ничего не знают, но я,
столько раз проследивший
путь от убийцы до жертвы,
от жертвы к возмездию
и от возмездия - снова к убийце,
я, столько блуждавший в поисках
пурпура неизбывного,
вечера возвращенья,
я, слышавший в редкой траве
шипение фурий,
я видел, как сплетаются гадюки и змеи
над проклятым поколеньем,
видел нашу судьбу.
Здесь, на закате мира
глуше звучат голоса камня и снов.
Память о тяжком труде окаменела в ритме
топота чьих-то давно позабытых ног,
нагие тела замурованы
в основы минувших веков. Глаза,
устремленные, устремленные к знаку,
который, как ни старайся, все равно не сумеешь увидеть.
Душа, которая жаждет
стать твоею душою.
Даже безмолвие стало теперь чужим
здесь, где затихли навек жернова.
КРИТОН АНАСТАСУЛИС
(1916-1979)
ФРАГМЕНТ ИЗ МОЕГО ЗАВЕЩАНИЯ
Не хочу, чтоб над тобою смеялись; как положено,
завещаю тебе наследство. Завещаю то самое солнце,
что когда-то и я получил от отца. Те же звезды,
те же ночи, манящие к сладкому сну,
то же море - оно одарит тебя грезами. Завещаю
горькую улыбку мою. Можешь ее растратить.
Только не предавай меня. Мир обнищал -
слишком уж много было им пролито крови.
Собери всю его любовь и попробуй разбогатеть.
Завещаю тебе незаконченную борьбу
и оружие в раскаленных ножнах.
Не вешай его на стену. Оно еще нужно миру.
Завещаю тебе свои сожаленья. И боль,
которой так много скопилось в битвах нашего времени.
Храни мой наказ - не забывать ничего.
Помнить значит не умереть.
Никогда не говори, что я недостоин,
что, отчаявшись, бросил окопы. Ах, тысячи раз
громко кричал я "нет!". Но ветер,
но ливни и град голос мой заглушили.
Тебе завещаю я повесть свою, ее записала
своею рукою надежда. Ты должен ее закончить.
Еще тебе завещаю изваянья героев с руками отбитыми,
детей, не успевших в людей превратиться,
матерей, не снимающих траур, обесчещенных дочерей.
Завещаю память живую Бэльзена и Освенцима.
Не опоздай повзрослеть, мой мальчик. Получше питай свое сердце
миром огромного нашего мира.
Знай, миллионы твоих собратьев
безвинно сложили головы в холодных стихах
и братская их могила заросла сорняками.
Их называют "враги". О, они были врагами
ненависти. Тебе завещаю
адрес могилы той. Найди ее, прочти мою надпись…
Еще завещаю тебе концлагери городов,
полные пленников, на все отвечающих "да",
тогда как в груди у них мечется с криком свободное "нет!".
И сам я такой же, я тоже был вынужден "да" говорить,
в сердце лелея гордое "нет!". Таким уж
было оно, наше время. Взгляни с добротой
на безрадостный наш закат.
Хлеб наш - камень, вода наша - грязь.
И правда наша - птица, лишенная песни.
Все это я тебе завещаю. Хочу
тобою гордиться, хочу, чтобы ты сумел
с этим жить. Преодолей преграду
и стань свободным. Потом придешь и расскажешь.
Я буду ждать. Принимай же свое наследство.
МИР, СНЫ, РУКИ
Этот мир совсем не такой, каким я хочу его видеть.
Образ его встает предо мною только в прекрасных снах.
Что мешает подобию этому стать нашей всегдашней жизнью?
И слышу в ответ - руки.
Руки, что обрывают цветы, краше которых нет.
Руки, что гасят сердца, жарче которых нет.
Руки, что никогда
не рукоплещут соловьиным концертам.
Руки, что изо дня в день кощунственно убивают
будущее людей.
О, дайте мне меч, я должен их обрубить, эти руки.
КАРЕТА "РАДОСТЬ"
В тисках небытия, в мире, где жизнь
иглой впивается в сердце, у меня под окном
проехала розовая карета.
Небывалые солнца сияньем залили улицу,
заиграли на девичьих лицах. Белыми крыльями
затрепетали приветно платочки, и воздух
пьянящим наполнился благоуханьем, красками расцветился.
А карета уже повернула за угол. Потом повернула в ночь.
Потом повернула в смерть. Сегодня у меня под окном
проехала розовая карета.
НАНОС ВАЛАОРИТИС
(р. 1921)
ОНИ
Они не смыкают глаз на заброшенных колокольнях,
на низменных островах.
Мы - на маяках и прибрежных утесах.
Мы - подъявшие меч, они - занесенные снегом,
и горы, кажется, совсем рядом. Мы их не слышали.
Когда они родились, колокола, гремя, хоронили наши мечты,
когда они возмужали, тучи и горы на нас шли войною.
Они - прекрасные сильные, а мы - на границе
между их жизнью и нашей, не вместить ни странствий, ни бурь.
И письма, которые мы посылали,
оставались без ответа. Они здесь, мы там,
и нет сообщенья
между нашими соседними мирами.
ПРОРОЧЕСТВО
Напрасно мы плыли из гавани в гавань,
Разыскивая города слепцов. По веленью пророчества
Именно там, напротив, нам должно воздвигнуть свой город.
Никто из встречных не мог показать нам дорогу.
Люди смотрели на нас, немые, как статуи.
И в трещинах лиц были видны их души,
Дрожащие, как стекла в грозу.
И тогда мы направили корабли к берегам,
Где обитают сны, где покоятся те,
Кого мы знали когда-то.
Но сон исказил знакомые образы.
Сильные стали трусливей мышей,
Мудрецы - неразумней младенцев,
Гордые - покорней рабов.
Меняются времена, меняются образы,
Но можно ль согреть застывшую кровь?
Может ли заговорить язык, ставший тяжелым, как золото?
Вот уж и нас дурманит шепот ветра в сосновых ветвях,
И женщины наши смотрят на нас словно из зеркала.
Тела, обожженные солнцем на всех побережьях мира,
Знамени древко, вбитое в море, надписи,
Которые волны, нахлынув, стирают.
Каких вспоминать нам предков? Жертвы каким богам приносить?
Как исполнить заветы погибших в мрачных лабиринтах дворцов,
В войнах, не ими начатых или не ими конченных?
И мы покинули страшный берег, где смерть -
Жестокий садовник - скосила лучших.
Долго резал корабль стекло холодное моря,
Пока наконец мы не прибыли в город слепцов, туда,
Где видят только лишенные зрения,
Где слышат только лишенные слуха,
Где сирены напрасно обнажают свои голоса.
Дожидаясь рассвета, мы бросили якорь и услыхали далекий гул
И увидали мерцанье огней на другом берегу -
Город пророчества, который мы сами
Построили, возвысили и потеряли.
РАСКОПКИ
Зачем лопата археолога вскрывает
Наши глубокие раны,
Которые давно залечила земля?
Зачем извлекает из мрака изувеченные города?
Не беспокоили их ни корни деревьев, ни тяжесть домов,
А сейчас им больно, как глазам от резкого света.
Они мертвы, зачем нарушать их покой?
Их время, их годы спят, как усталые люди.
Любопытство, сдирающее кожу надгробий,
Кто знает, куда оно нас заведет.