ЛЕОНИД ПАВЛОНСКИЙ
1909, Херсон – 1994
Инженер-конструктор, выпускник Московского авиационного института. Всю жизнь работал в конструкторских бюро, стихи писал “в стол”; так же и переводил – хорошо знал английский, французский, итальянский. На старости лет собрал из своих переводов книгу избранного “Из английской поэзии 17-19 веков” и сдал ее в производство, однако умер прежде, чем она вышла в московском издательстве “Радикс” – почти “эмигрантским” тиражом в 500 экземпляров. Книга распродалась, хотя переводчик был совершенно безвестен. Продавцы говорили: “Там такие поэты есть, которых никогда не переводили!” – и кивали уважительно. Лучшая заслуга Павлонского действительно в том, что он переводил забытых поэтов, а не создал сотый вариант сонетов Шекспира. Шекспира Павлонский, впрочем, тоже переводил, но только ради того, чтобы представить в антологии. Дилетант, идущий нехоженой тропой, вернее обретет бессмертие, чем средний мастер, топчущийся на заезженной дороге.
ГЕНРИ КЭРИ
(1687 - 1743)
ЖИВЕТ В МОЕМ КВАРТАЛЕ САЛЛИ
Из всех девчонок нет скромней,
Приветливей, чем Салли.
Она царит в душе моей,
Как и во всем квартале.
Какая леди на земле
С моей сравнится Салли!
Она – нет краше и милей –
Живет в моем квартале.
Ее папаша – зеленщик,
Прохожих зазывает;
Мать кружева плетет, и их
Бывает, что сбывает.
Как удалось им породить
Такое чудо – Салли!
Она – я счастлив повторить –
Живет в моем квартале.
Работа валится из рук,
О Салли вспомню только;
Хозяин-мастер очень груб –
Бранит меня жестоко;
Пусть отхлестал бы побольней –
Стерплю я ради Салли:
Она – мечта души моей –
Живет в моем квартале.
Среди всех дней есть день один –
Веселый, беззаботный;
В неделе он не посреди,
А сразу за субботой.
В тот день, одет как баронет
Я направляюсь к Салли.
Она – милей и краше нет –
Живет в моем квартале.
Меня хозяин водит в храм,
И он ужасно злится,
Что усидеть мне трудно там
Весь срок, что служба длится.
Я улизнуть стараюсь к ней,
К моей любимой Салли;
Она – нет краше и милей –
Живет в моем квартале.
Вот наступило Рождество,
Мне деньги перепали,
Но я не трачу ничего,
Я их коплю для Салли.
Будь там хоть тысяча гиней,
Я все бы отдал Салли;
Она – нет краше и милей –
Живет в моем квартале.
Посмеиваются кругом
Все надо мной наверно.
Пускай! Для Салли я рабом
Готов бы стать галерным.
Семь лет ученья промелькнет,
И я женюсь на Салли.
Нас счастье ждет. Оно войдет
В наш дом... в другом квартале.
АННА ЛИНДСЕЙ
(1750-1825)
СТАРЫЙ РОБИН ГРЭЙ
Коровы, овцы ввечеру пришли в родной загон.
Ночь за окном, и погружен весь мир в спокойный сон.
Лишь я... Я тихо слезы лью. Тоска меня томит.
А у меня под боком муж сном праведника спит.
Был Джеми молод, и меня своей невестой звал.
Имел лишь крону – покрупней монет он не знавал.
Хотел из кроны сделать фунт и, нищету кляня,
Надумал в море выйти он, и все ради меня.
Был Джеми молод, и меня своей невестой звал.
Имел лишь крону – покрупней монет он не знавал.
Хотел из кроны сделать фунт и, нищету кляня,
Надумал в море выйти он, и все ради меня.
С тех пор как он ушел на лов, недели две прошли,
А тут: отец сломал ребро, корову увели,
И матушка занемогла, от Джеми нет вестей...
Тогда обхаживать меня явился Робин Грэй.
Уж не работник мой отец, и мать не в силах прясть.
Работай я хоть день и ночь – нам с голоду пропасть.
А Робин робко мне сказал и головой поник:
“О, Дженни, выйди за меня хотя бы ради них!”
Мне сердце говорило: нет! Я Джеми все ждала.
Но крут был ветер, и волна высокая была.
Корабль – тот самый – потонул, и Джеми мой на дне.
Зачем мне жить – рыдала я – о горе, горе мне!
На брак склонял меня отец, а мать... молчала мать,
Но взгляд ее способен был мне сердце разорвать.
Так руку отдали мою, а сердце... легче в гроб!
Хотя, по правде вам сказать, был добрым старый Роб.
Когда с венчанья не прошло, считай, десятка дней,
В тоске присела как-то я на камне у дверей.
Вдруг призрак Джеми предо мной. В испуге я молчу...
А он: “Я жив, и на тебе жениться я хочу!”
Мы говорили долго с ним, поцеловались раз,
И я сказала: уходи, не мучь меня сейчас.
Как я хотела умереть! Но нет мне смерти, нет.
О горе, горе, горе мне! Не мил мне белый свет.
Брожу по дому я, как тень, скрываясь ото всех.
О Джеми думать мне нельзя – тяжелый это грех.
Я постараюсь быть такой, как должно быть жене.
Ведь он – мой старый Робин Грэй – всегда был добр ко мне.
АННА РЭДКЛИФФ
(1764-1823)
НОЧЬ
День угасает. Догорел закат,
И Ночь спешит со свитою теней
Величественный развернуть парад
Всей мощью фантастических огней.
Она дарит и прелесть легких снов,
И иллюзорный сладостный покой,
И потрясает душу до основ
Холодной и безжалостной рукой.
Принцесса Ночь, Властительница дум!
Твой мрачен шаг и страшен голос твой!
Сквозь Тьму, сквозь урагана грозный шум
Стремлюсь к тебе смятенною душой.
Люблю, о Ночь, следить с крутой скалы
Как ты на спинах яростных штормов
Летишь и гонишь пред собой валы
Под грохот обезумевших громов.
И вижу я – распарывают тьму
Кинжалы молний и мечи комет,
Огней полярных вижу бахрому,
И звезд, внезапно падающих, след.
Но мне всего милей, когда с небес
Луны неверный свет сквозь облака
Вдруг высветит то озеро, то лес,
То силуэт горы из далека.
Пейзажи, неприметные пока,
По ним рассеянный блуждает взгляд,
Фантазии волшебная рука
Оденет в романтический наряд.
Позволь мне, Ночь, наедине с тобой
Возвышенную пережить печаль,
Что в вое ветра – флейта и гобой! –
Звучит и тает, улетая в даль.
И чудо входит в душу, словно в храм,
И слезы выступают на глазах,
Когда видения приходят к нам
Развеять одиночество и страх.
Так кто ж ночных видений благодать –
Иллюзий и фантазии настой –
Захочет на реальность променять,
На день, с его крикливой пестротой?
ДЖОН КЛЭР
(1793-1864)
НАПИСАНО В СУМАСШЕДШЕМ ДОМЕ
ГРАФСТВА НОРТХЕМПТОН
Я есмь! На мне страдания венец.
Друзья меня считают сумасшедшим;
Я сам своих невзгод и бед творец,
Но я не сожалею о прошедшем.
Хоть память о былом уже слабее,
Я все же есть, – я жив, – хоть не в себе я.
В водовороте светской суеты,
В житейском море, в пустяков круженьи
Нет смысла. Брошу праздные мечты
Собрать обломки полного крушенья
Надежд и славы. Те кого любил –
Покинули. Я больше им не мил.
Мечтаю о местах, где нет дорог,
Где ни одна из женщин не рыдала.
Стремлюсь туда, где рядом только Бог,
Где сладко спать, как в детстве лишь бывало.
Покойно будет мне в могиле тесной:
На ней трава, над нею – свод небесный.